Известный литературовед-русист Елена Николаевна Дрыжакова, давно живущая в США, и издательство «Пушкинский Дом» год назад опубликовали книгу «Дневник моей бабушки С.В. Дрыжаковой. 1900-1943» (СПб, 2012, 720 с.).
Дневник Софьи Васильевны Дрыжаковой (1872-1943), дочери курского учителя гимназии, жены уездного врача и матери четырех сыновей, включает период с 1900 по 1943 год. Уже такой временной охват делает этот дневник уникальным в своем роде: социологи и историки редко имеют в своем распоряжении большой и подробный дневник за такой длительный и «грозовой» период. В особенности — дневник, который принадлежал бы не писателю типа М.М. Пришвина, не крупнейшим ученым, как академики А.А. Ухтомский и B.В. Вернадский, не профессиональным литераторам, как К.И. Чуковский или С.Н. Дурылин, а просто человеку, каких много.
Рано ушедшая от нас социолог Н.Н. Козлова целенаправленно изучала дневники советских «простых» людей, в том числе тех, чье взросление пришлось, например, на конец 20-х— начало 30-х годов. Ну, а «простые» досоветские люди? « Простые», но достаточно образованные и владеющие пером, чтобы вести дневник? Скорее всего, такие люди были, но можно думать, что они же и озаботились тем, чтобы их дневники не попали в чужие руки…
Софья Васильевна Дрыжакова росла в Курске единственной дочерью; она довольно рано потеряла мать, так что воспитывали ее любящий отец и няня, прожившая с ней рядом буквально всю жизнь. Замуж C.В. вышла в 23 года, что, по нравам 1895 года, было, несомненно, поздним замужеством.
Свой более ранний дневник С.В. уничтожила, так что ее записи начинаются в 1900 году. В 1901 году в семье Дрыжаковых родился четвертый сын — и дети С.В. в дальнейшем будут главным содержанием ее жизни.
Свой брак С.В. (как и ее издательница и комментатор Е.Н. Дрыжакова) считала неудачным и мужа попросту не любила. Более того, она не испытывала к нему даже добрых чувств, хотя Василий Николаевич старался быть внимательным мужем и отцом. Любила С.В. своих детей. И, пожалуй, больше никого — даже свою няню, прожившую с ней всю жизнь. Было у нее в молодости одно увлечение— короткий эпизод, показывающий, что вообще-то С.В. была обычной молодой женщиной, а не каким-то моральным уродом.
Надо сказать, что общая тональность дневника — что в молодости, что в пожилые годы — это не просто сиюминутное недовольство всем и всеми, включая себя самое, но глубокая неудовлетворенность собой, окружением, жизненными и житейскими перспективами.
Можно, конечно, предположить, что в состоянии уравновешенности и согласия с жизнью С.В. просто не садилась за дневник. Однако эволюция ее настроений и личности в целом от зрелости к старости говорит лишь о том, что в старости, несмотря на одиночество, нищету и неустроенность, С.В. со многим смирилась. Временами она находила утешение в церкви — но и тогда не очень была склонна к всепрощению.
Размышления С.В. показывают, что она была очень начитанным человеком, следила за событиями общественной жизни, сколько-то разбиралась в медицине, чувствовала природу, любила музыку и сама немного играла. В молодости любила одеваться по моде, всегда ценила домашний уют и хорошую мебель, умела распорядиться деньгами и пеняла мужу за его равнодушие к материальным благам.
Несомненно, наша героиня была не просто хорошей матерью, но прежде всего — матерью страстной. О детях — их склонностях и характерах, занятиях и развитии, экзаменах и проказах — она пишет чуть ли не в каждой записи. При этом С.В. не дано было умение анализировать, так что читатель «различает» детей С.В. скорее по неким «внешним» признакам: допустим, старший не сразу поступил в гимназию, так как не мог сдать вступительный экзамен, и т.п.
Надо сказать, что во всех сложных обстоятельствах, касавшихся детей, а потом и внуков, С.В. проявляла настойчивость, волю и мужество.
Рост и развитие детей, позже — внучек, их уроки, привычки, болезни составляли главное содержание жизни С.В.; в известном смысле — единственное, что в ее жизни было в общем позитивным. Муж ее раздражал; его семью — братьев и, в особенности, свою свекровь С.В. откровенно ненавидела; не любила она и вторую жену отца. Она не питала особых чувств даже к вырастившей ее няне, которую сама С.В. пережила всего лишь на два месяца — при этом няня по мере сил так всю жизнь и служила своей барышне.
Василий Николаевич Дрыжаков, муж С.В., был, видимо, человеком дела и долга. Жизнь его не баловала: как штатским, так и военным он служил там, куда его направляли. Большую часть времени он был врачом в заводской больнице в Орехово-Зуеве. Семья жила, как и полагалось тогда, в благоустроенной казенной пятикомнатной квартире. Как врач Дрыжаков был мобилизован на русско-японскую войну, в 1914 году он почти сразу попал в плен, откуда вернулся лишь в 1921 году.
Поразительным образом С.В., переживая, как и все, тяготы Первой мировой, разруху, а потом революцию и уже тотальный слом былой жизни с конфискацией квартиры и т.д., не жила эти семь лет надеждой, что вот вернется Василий Николаевич и жизнь как-то наладится. А при этом никакой другой жизни, не говоря уже о «романах», у С.В. не было.
По мере взросления детей усложнялась внутренняя жизнь самой Софьи Васильевны. При том, что сыновей С.В. едва ли можно отнести к «советским людям» (а старший сын Юра в 1918 году так и вовсе перелетел на своем самолете через линию фронта в Бессарабию, так что с любой точки зрения должен был бы считаться изменником), у Коли, Жени и Вити не было никакого иного выбора, кроме как «вписаться» в окружавшую их жизнь. Женя учился в МВТУ и впоследствии стал доцентом; Коля и Витя были летчиками и работали в «Главсевморпути». В Отечественную войну все трое воевали; Витя погиб летом 1941 года.
Софья Васильевна навещала семьи сыновей в Ленинграде и Москве, забирала на лето внучек, выезжая с ними и с няней на дачу в деревню Киржач. В деревне С.В. отдыхала душой, что было тем более необходимо, что в 1935 году она по существу лишилась дома. Ее «уплотнили», выселив в выгородку одной из комнат служебной пятикомнатной квартиры, некогда предоставленной д-ру Дрыжакову с семейством.
И вот что бросается в глаза: чем старше становится С.В., тем меньше она пишет о себе самой, и тем больше места в ее дневнике занимают размышления: о книгах и музыке, о природе, о событиях в мире. Как бы она ни была недовольна своими сыновьями и невестками, родней и соседями, ее мир всё-таки не замыкается на семейных неурядицах в той мере, как это было в более благополучные времена.
В очерках психологии пожилого возраста мы часто находим замечания о возрастном оскудении жизненного горизонта, когда интересы человека сводятся к удовлетворению простых физиологических потребностей. А эмоции — к претензиям в адрес ближайшего окружения, живущего своей жизнью.
О С.В. этого никак не скажешь: разумеется, она тоже изменилась. В частности — все чаще обращалась мыслью к Богу, посещала церковные службы, думала о близкой смерти. Однако и в самые тяжкие и голодные времена, в 1941-1943 годах, она продолжала писать свой дневник и письма сыновьям Жене и Коле на том же прекрасном русском языке.
В заключение несколько замечаний о способе представления «Дневника моей бабушки», т.е. о данном издательском проекте. Публикатор текста «Дневника» С.В. Дрыжаковой, известный филолог Елена Николаевна Дрыжакова сопроводила текст комментариями, которые, будучи выделены другим шрифтом, вставлены непосредственно в основной текст.
Самый обстоятельный фрагмент — «Intermezzo» (1923-1933) — композиционно восполняет временной интервал, не отраженный в дошедшем до нас дневнике. Однако, по сути своей, этот текст представляет собой необходимое дополнение к дневниковым записям, поскольку содержит сводку важнейших биографических фактов о главных героях книги — сыновьях Софьи Васильевны, в частности о семье Николая Васильевича Дрыжакова (Коли), о его жене Лиле, т.е. об отце и матери публикатора, и об отношениях в семье бабушки, где прошла немалая часть ее детства.
Такая композиция кажется особенно удачной, поскольку имеет в виду широкого читателя, который, вообще говоря, не очень-то склонен всякий раз прерывать чтение, чтобы посмотреть комментарии в конце тома.
Книга снабжена минимальным справочным аппаратом и художественно оформлена тоже в расчете на массового читателя. При этом тираж книги — 300 экземпляров, т.е. «никакой». Жаль, потому что это не только замечательно интересное чтение, но и весьма поучительное.