Публикуем статью памяти Алексея Меркурьевича Гилярова, подготовленную канд. биол. наук, переводчиком Петром Петровым (г. Тюбинген, Германия).
В воскресенье 20 октября 2013 года умер А.М. Гиляров, профессор кафедры общей экологии МГУ, один из многих преподавателей, у которых мне довелось учиться, но один из немногих, кого я могу назвать своими учителями. В последние годы мы с А.М. стали почти друзьями, несмотря на 34 года разницы в возрасте. Нас многое объединяло. В прошлом году, когда у А.М. еще не начались по-настоящему серьезные проблемы со здоровьем, он писал мне: «Я тут подумал, что если уйду в мир иной (нет, я пока вовсе не собираюсь, не беспокойтесь!), то Вы сможете написать обо мне, что мы с Вами очень сходным образом относились к множеству всяких разных вещей. И это касается не только политики, церкви, науки, но и искусства. Оба любим Шостаковича, оба преклоняемся перед Рихтером (я теперь еще перед Юдиной), оба любим И.С. Баха и многое другое…»
Я не думал тогда, что мне так скоро придется выполнять это пожелание. Мне кажется, что я до сих пор еще не вполне осознал, что больше никогда не получу письма от А.М., не услышу его голоса по телефону, не пойду с ним на концерт или в пиццерию. Но я спешу написать о нем, причем именно на страницах «Троицкого варианта» — газеты таких, как мы, для таких, как мы, в которой и сам А.М. неоднократно публиковался.
Не стану останавливаться подробно на политике и церкви. Но процитирую запись, сделанную А.М. в «Живом Журнале» (ghilarov.livejournal.com) осенью прошлого года: «Вообще-то я на митинги ходил очень давно, во времена перестройки, да и тогда был раза два-три, не больше. Слишком уж я индивидуалист и даже сноб, чтобы быть как все и кричать лозунги вместе со всеми. Не на митинг, а просто для того, чтобы выразить свое возмущение чудовищной несправедливостью, пришел я 17 августа к зданию «хамсуда», когда там зачитывали приговор девушкам из Pussy Riot со ссылками на какие-то относящиеся к средним векам источники». Вовлеченность в политику была для А.М. (и была и остается для меня) чем-то вроде неприятного долга. К церкви А.М. относился без почтения, но уважал достойных священников и не имел ничего против верующих, не страдающих фанатичным креационизмом и нетерпимостью. Сам он верующим не был, и это тоже нас с ним объединяло. Нашей с А.М. общей религией было искусство, особенно музыка, хотя мы и принадлежали с ним к немного разным конфессиям.
Я познакомился с А.М. в 1996 году, будучи студентом третьего курса биологического факультета МГУ, в 557-й аудитории, где он много лет читал зоолого-ботаническому отделению курс экологии. У нас было немало ярких лекторов, но курс А.М. отличала черта, редкая (к сожалению) даже среди курсов лучших наших преподавателей — исключительная актуальность. А.М. неустанно следил за происходящим в науке и постоянно обновлял свои лекции в соответствии с данными новейших исследований. Кроме того, он неизменно излагал материал жизнерадостно, с оттенком юмора или сарказма. Не поручусь за всех слушателей его лекций, но у меня на них всегда поднималось настроение. Вообще жизнерадостность была одной из главных особенностей характера А.М.
Еще одной редкой чертой его лекций был прием, заимствованный им у польского коллеги Мацея Гливича: в конце почти каждой пары А.М. давал студентам небольшое задание, связанное с обсуждаемой темой, а следующую пару начинал с разбора результатов. Тем, кто особенно успешно справлялся с такими заданиями, А.М. в конце курса ставил «отлично» автоматом или принимал экзамен в облегченном виде. Впоследствии я небезуспешно (как мне кажется) применял подобный метод в биологических классах Московской гимназии на Юго-Западе, где я в течение трех лет (2004-2006) вел спецкурс по экологии, основанный, конечно же, на знаниях, почерпнутых мною из курса А.М.
Именно благодаря успехам, которых мне почему-то удалось добиться при решении таких заданий (вероятно, отчасти за счет того, что я был в восторге от лектора и очень старался вникнуть во всё, что он рассказывал), А.М. и обратил на меня внимание. Впоследствии мы всегда раскланивались с ним, случайно встречаясь на биофаке, и время от времени А.М. рекомендовал мне заинтересовавшие его книги, сообщал о научных новостях, давал почитать новые журналы, говорил об изменениях в своем курсе. Но по-настоящему тесно я стал общаться с А.М. лишь после одного разговора, состоявшегося почти случайно.
Это произошло в 2003 году, когда курс экологии А.М. проходила моя жена Анастасия Еськова. К тому времени А.М. ввел в свой курс необычное дополнение: на последней паре он давал студентам слушать музыку, которая в своем подчиняющемся определенным законам многообразии представлялась ему похожей на жизнь экосистем. (Впоследствии А.М. стал сопровождать проигрывание такой музыки показом репродукций картин, обычно тоже имеющих косвенное отношение к экологии.) И вот моя жена сообщила мне, что А.М. сказал на заключительной паре своего курса, будто природа похожа на музыку Баха и не похожа на музыку Шостаковича. В то время я еще не научился по-настоящему ценить Баха (это произошло позже, во многом под влиянием А.М.), а перед Шостаковичем уже преклонялся. Мне было обидно, что мой самый любимый профессор нелестно (как мне подумалось) отзывается о моем самом любимом композиторе, и вскоре, встретив А.М. на биофаке, я стал выяснять у него, что именно он имел в виду. Оказалось, что А.М. вовсе не хотел обидеть Шостаковича, музыкой которого он тоже восхищается, а хотел лишь отметить сходство баховских полифонических вариаций процессами, поисходящими в живой природе. После этого разговора мы с А.М. стали общаться регулярно и время от времени звать друг друга на концерты.
А.М. внимательно следил за музыкальной жизнью Москвы и часто приглашал своих друзей и студентов на концерты тех исполнителей, которыми он особенно дорожил: Алексея Любимова, Ольги Мартыновой и их учеников и учениц, а также некоторых других музыкантов, «широко известных в узких кругах», но малоизвестных за пределами этих кругов. Благодаря А.М. я побывал на нескольких концертах из числа лучших в моей жизни и научился ценить два самых дорогих для него направления музыки. Первым была камерная (особенно клавесинная) музыка И.С. Баха, его сыновей К.Ф.Э. Баха и И.Х. Баха и их современников и предшественников, вторым — напротив, самая новая музыка классической традиции: произведения Кейджа, Шнитке, Губайдулиной, Мартынова. С Владимиром Ивановичем Мартыновым А.М. был лично знаком, вместе со студентами слушал его лекции на философском факультете МГУ, радовался выходу каждой новой его книги и старался не пропускать концертов, где исполнялась его музыка.
Вот отрывок из последнего письма, которое я (и далеко не я один) получил от А.М. за две с половиной недели до его смерти: «Дорогие друзья, прошу прощения, что так давно не было музыкальной рассылки. Я безумно долго провалялся в больнице, а теперь представляю собой человека с сильно ограниченными возможностями. Сам я не могу куда-либо ходить, но буду стараться вам сообщать об интересных концертах. И такой концерт состоится скоро -8 октября. Удивительное дело — кажется, впервые Большой зал Консерватории допустил в свои стены ансамбль «Студия новой музыки» и ансамбль ударных Марка Пекарского».
К сожалению, я только вечером 8 октября прилетел в Москву из Челябинска и не попал на тот концерт. Зато мне удалось побывать на следующем концерте Пекарского, состоявшемся 17 октября в Рахманиновском зале. Вечером следующего дня я говорил с А.М. по телефону, но забыл сказать ему о вчерашнем концерте. Это был наш последний разговор.
А.М. был не только высокопрофессиональным исследователем и незаурядным лектором, но и замечательным популяризатором науки. Даже в последние месяцы, несмотря на тяжелую болезнь, он находил время не только на работу над учебником биосферной экологии (почти завершенным и подготавливаемым теперь к публикации), но и на одно из своих обычных занятий в эти годы — написание заметок о новостях науки для превосходного научно-популярного сайта «Элементы» (http://elementy.ru/). В прежние времена А.М. регулярно писал заметки в раздел «Новости науки» журнала «Природа», в редколлегию которого он много лет входил и где не раз публиковал также развернутые научно-популярные статьи и воспоминания об ученых,которых ему довелось знать лично.
А.М. любил путешествовать, особенно по Европе, что тоже сближало нас с ним. Мои европейские путешествия начались в 2007 году, когда А.М. уже давно побывал во многих из тех городов, которые мне еще предстояло посетить. Его советы были для меня незаменимым путеводителем. Процитирую небольшой отрывок из его письма, которое я предусмотрительно распечатал перед своей первой поездкой в Париж: «Из соборов конечно интересен Сент-Шапель, но только если солнце! А иначе витражи не заиграют. По Латинскому кварталу хорошо пройтись, дойти до Музея Естеств. Истории и Жарден де плант… Там всякие великие биологи бродили, а теперь сидят в виде памятников…». Такого рода ориентиры А.М. задавал мне и перед моим посещением Марбурга (где нам обоим довелось прожить некоторое время, хотя и в разные годы), Барселоны, Рима.
Весной прошлого года А.М. осуществил свой давний замысел, совершив почти двухнедельную поездку по городам северной Италии. Он вернулся оттуда очень довольным и в этом году собирался предпринять еще одно подобное путешествие. Очень жаль, что вторую поездку А.М. был вынужден перенести, а затем и вовсе отменить из-за болезни. И всё же меня немного утешает, что хотя бы первая его поездка в те благословенные (как он сам их называл) края состоялась и была успешной. Думаю, А.М. смотрел на это так же.
А.М. многие годы был связан с Беломорской биостанцией МГУ и проводил там немалую часть почти каждого лета. На ББС он не один год устраивал регулярные музыкальные вечера для студентов и всех желающих. Это были совместные прослушивания записей музыкальных произведений (почти всегда необщеизвестных и в прекрасном исполнении), сопровождаемые пояснениями А.М. Он не был музыкантом, но благодаря ему в жизни некоторых людей (моей в том числе) стало больше музыки. По-моему, это далеко не последнее из его достижений.
Любил А.М. и художественную литературу, и без ложной скромности (которая не была ему свойственна) писал мне в одном письме: «…Что касается стихов, то я согласен с Бродским, который заявил, что в разных странах только ОДИН процент людей способны воспринимать поэзию. К счастью (для себя) я вхожу в этот процент». Я не уверен, что это точная оценка и что эта величина действительно постоянна в разных странах, но нисколько не сомневаюсь, что А.М. действительно относился к числу тех немногих, кто по-настоящему умеет ценить стихи.
Изобразительным искусством А.М. тоже очень дорожил, а кроме того, и сам был почти профессионального уровня пейзажистом и анималистом. В последние годы он особенно много рисовал на Белом море. Его рисунки передают дух беломорской природы лучше едва ли не любых фотографий.
Я почему-то не ощущаю, что А.М. больше нет с нами. Наверное, отчасти потому, что с его смертью никуда не делось многое из того, что связывало меня с ним: дорогая нам обоим музыка, его письма и статьи, да и сама живая природа, любовь к которой была для него неотделима от любви к искусству. Я многому научился у А.М. и, быть может, смогу учиться у него и дальше. Написав этот текст, я думаю: как бы Алексей Меркурьевич его оценил? Надеюсь, что ему бы понравилось.
Светлая память.