О выборе между моделями организации науки

Накануне второй сессии Конференции научных работников РАН

Наука и кризисы

Наука — одна из немногих областей человеческой деятельности, в которой «человеческий фактор» играет решающую роль. Талант научного работника, его способность к длительному целеустремленному поиску, умение отыскать перспективное направление исследований, осмыслить результаты, квалификация и кругозор, владение информацией, опыт и удача — определяющие факторы успеха, которые ничем не заменишь. В то же время современная наука не может существовать без сложной и дорогостоящей инфраструктуры, системы научной экспертизы, установившейся традиции передачи знаний и опыта… И, увы, даже самые выдающиеся научные результаты могут подолгу не находить своего практического применения.

Всё это делает науку особенно подверженной кризисным явлениям. Мы замечаем, что в последние десятилетия общественный интерес к научным исследованиям падает не только в России, но и во всем мире; это влечет за собой ухудшение социально-экономического положения самих ученых, которое сопровождается усилением внутренней конкуренции.

Но даже на фоне общемирового кризиса состояние российской науки отличается в худшую сторону. В советский период, несмотря на значительный интерес государства и общества к науке, изоляция от мировой научной среды, идеологическое и административное давление, а также нараставшее с 1960-х годов техническое отставание в оснащении научных лабораторий существенно снижало продуктивность советских ученых. После развала СССР ситуация в отечественной науке стала катастрофической, и лишь в последние десять лет наметились улучшения, связанные главным образом с увеличением общего финансирования. Системные же, организационные проблемы при этом не решались, а только усугублялись.

Одним из наиболее важных негативных последствий современной научной политики в российской науке оказалась постепенная утрата ориентиров, которая стала особенно заметной после радикальной реформы РАН. Грантовая система в России на начальном этапе не могла послужить средством решения новых научных задач, она осталась лишь способом увеличения зарплат наиболее продуктивным ученым до прожиточного минимума. В дальнейшем, особенно с появлением федеральных целевых программ, произошла бюрократизация системы конкурсного финансирования научных исследований с одновременным превращением ее в систему обогащения для обладателей административного ресурса и связей.

Практически без внимания осталась главная цель деятельности научного работника — решение научных задач, имеющих значительную идейную ценность, важных «по гамбургскому счету», или действительно важных прикладных задач. Аналогичные процессы происходили и в образовании, где качество подготовки специалистов тоже утратило свое значение. Оживление привносила лишь гонка за публикациями и грантами, при этом разрыв с мировой наукой так и не был преодолен, многие коллективы оказались сосредоточенными на простых задачах, не требующих напряженной работы.

Впрочем, определенные ориентиры в российской научной среде всё же постепенно выстраиваются. И здесь ярко выделяются две позиции. Группа либерально настроенных ученых склоняется к тому, что в России должна быть создана научная среда западного образца, для которой характерны принудительная мобильность, международная открытость, глубокая интеграция с образованием и высокий уровень конкуренции. Противоположная точка зрения заключается в том, что российские ученые должны в первую очередь обслуживать потребности российской экономики и военно-промышленного комплекса, и преимущество всегда должно оставаться за крупными, прикладными и желательно секретными проектами. Рассмотрим основные черты этих двух идеологий.

Западная система

Механический перенос западной научной системы в Россию отстаивается довольно многими, несмотря на то, что сама эта система испытывает кризисные явления, последствия которых удается сглаживать в первую очередь за счет привлечения иностранных работников.

Особенность западной системы — сверхконкуренция, которая во многом обесценивает академическую карьеру. Лишь один из семи высококвалифицированных исследователей, защитивших диссертацию и получивших временную позицию, может рассчитывать на то, что впоследствии станет постоянно работающим сотрудником университета. Переход из одной лаборатории в другую, переезды из города в город, рассылка бесчисленных резюме, низкие зарплаты — достаточно большой стресс для людей, не слишком молодых и обремененных семьями. Поэтому уход из науки (в лучшем случае для того, чтобы заняться промышленными разработками) — неизбежное решение подавляющего большинства начинающих ученых.

В этом случае в среднем возрасте приходится начинать карьеру с нуля, нередко в новой для себя области, и диплом PhD оказывается лишь слабой компенсацией упущенных за время его получения возможностей профессионального роста вне науки. Это снижает привлекательность научной карьеры и создает нездоровую обстановку публикационной гонки, культа престижных журналов, погони за сенсациями.

Такая система с одной стороны препятствует приходу в науку талантливых людей, не готовых мириться с неопределенностью, с другой — выталкивает из научной среды случайным образом многих исследователей достаточно высокого уровня. Следует отметить, что отчаянная конкуренция заставляет научных работников буквально со студенческой скамьи стремиться в наиболее престижные научные центры, поскольку это повышает их шансы на дальнейшее трудоустройство. Что создает преимущества для США как для главного бенефициара утечки мозгов со всего мира.

Кризис западной системы науки и образования прекрасно осознается зарубежными исследователями, ему посвящены сотни книг и статей, но пока выхода из этого кризиса не видно. Можно предполагать, что сама система постоянной занятости в академической сфере через некоторое время исчезнет. Относительная стабильность положения научных работников в России, существовавшая до недавнего времени, была одним из немногих конкурентных преимуществ научной работы в России.

Курс на изоляцию

Несмотря на то, что российская наука и образование до сих пор изолированы от международного научного сообщества, в последние десятилетия российская академическая наука прошла большой путь к международной открытости и признанию работ российских ученых. Публикации в западных журналах и участие в международных конференциях стали нормой, по крайней мере, в естественных науках.

Отгораживание российской науки завесой секретности, превращение научных институтов в «почтовые ящики» — «золотые клетки» для ученых — в современных условиях будет способствовать потере наиболее квалифицированных специалистов, для которых ценна возможность выбирать интересную тематику и свободно общаться с коллегами. Более

того, исключение российской науки из системы мирового научного сотрудничества, обмена знаниями и опытом, неизбежно приведет к ее технологической и идейной деградации. Это связано в первую очередь с тем, что наиболее сложная техника эксперимента передается «из рук в руки», да и самые дорогие установки можно строить лишь в рамках международной коллаборации.

Сторонники автономной науки опираются в первую очередь на опыт грандиозных советских проектов — атомного, космического, опыт разработки современных видов вооружений. Но успех советского атомного проекта был бы невозможен без высокого уровня предвоенной советской физики атомного ядра, которая развивалась в тесной кооперации с европейскими учеными и не относилась тогда к тем научным направлениям, которые обещали значительную отдачу в ближайшем будущем.

Это иллюстрирует не только необходимость тесной кооперации, но и трудность определения действительно приоритетных направлений научных исследований, поскольку они диктуются в первую очередь внутренней логикой науки, а не потребностями государства.

Крупные проекты могут оказаться неэффективными, если их цель будет недостаточно ясной и если не будет создано работоспособного механизма переноса прикладных результатов в экономику. Множество научных работников будут в этом случае сосредоточены на абстрактных исследованиях в рамках навязанной сверху узкой тематики.

Размытость управления наукой

На государственном уровне управление наукой в России в настоящее время размыто. В отличие от РАН, которую часто рассматривали как некое министерство, Минобрнауки не претендует на компетентность в научных вопросах. То же самое относится и к вновь созданному ФАНО — Федеральному агентству научных организаций. Реорганизованная РАН остается фактически клубом ученых, который не может выполнять предписанных ему законом экспертных функций.

Нет оснований ожидать, что совместная деятельность ФАНО и РАН по подготовке госзаданий и планов будет более эффективной, чем прежде. Более оперативное и действенное управление наукой можно было бы осуществлять через научные фонды, но гранты РФФИ и РГНФ ничтожны, а 700 грантов РНФ на всю российскую науку — это капля в море. Кроме того, эффективное управление наукой не сводится к распределению финансирования.

В новой модели организации науки ключевая фигура не ученый, ведущий исследования, а директор научной организации. Ему принадлежит вся власть в институте, включая распоряжение количеством сотрудников, и вся полнота ответственности за бесчисленные показатели. Такая авторитарная конструкция вряд ли будет способствовать свободному научному поиску. Научная деятельность высокого уровня невозможна без риска, без права на ошибку — вместо нее мы получим в научных институтах типичную психологию чиновников, стремящихся максимально себя обезопасить. Устранение демократических принципов организации науки происходит также через отмену выборности ученых советов.

Таким образом, совершенно нет оснований ожидать, что в результате реформы научные институты станут центрами притяжения талантов. К сожалению, эта проблема выходит далеко за рамки науки, и не может быть решена никаким увеличением финансирования. Очень серьезную опасность представляет внедрение формальной, «палочной» системы оценки научной деятельности, в которой будет априори считаться, что две статьи в каком-либо научном журнале заведомо лучше, чем одна статья. Это будет способствовать публикации однообразных работ, не содержащих ярких идей или глубокого и систематического анализа исследуемых явлений.

Поиск оптимума

На мой взгляд, конкретная форма организации российской науки должна опираться в первую очередь не на вертикальные, а на сетевые принципы организации, на снижение ведомственных барьеров между образованием, фундаментальной и прикладной наукой, максимальное вовлечение в международный обмен знаниями и опытом. Уже в краткосрочной перспективе важно сделать ряд шагов. Достаточно удачную практику совмещения базового и конкурсного финансирования научных исследований следует сохранить и упорядочить, ограничив число одновременно выполняемых проектов и конкурсную составляющую заработной платы.

Нужно поддерживать интеграционные и междисциплинарные проекты, выполняемые сотрудниками разных научных направлений, организаций, ведомств. Следует всецело поддерживать сотрудничество университетов и академических институтов, находить для него дополнительные финансовые возможности, вовлекать научных работников в преподавание и преподавателей в научную работу.

Нужно поддерживать создание небольших научных групп «с нуля» молодыми исследователями подобно тому, как это делается за рубежом. Для таких групп нужны помещения и средства на создание новых экспериментальных установок. Именно эта схема должна стать основным средством поддержки мобильности ученых и поиска лидеров, способных генерировать идеи и вести людей за собой, а такая малая научная группа должна стать основной организационной единицей.

Крупные проекты должны осуществляться под руководством ученых, обладающих бесспорным научным авторитетом и энергией, достаточной для руководства такими проектами. Для работы в рамках этих проектов следует опираться на временные научные коллективы.

Контрактная форма трудоустройства научных работников, по-видимому, практически неизбежна. Важно сохранить систему, допускающую продление контрактов.

Нужны целевые средства для поддержки участия научных работников в международных научных конференциях, а также для приглашения иностранных специалистов в Россию. Несомненна необходимость морального оздоровления научного сообщества, восстановление уровня научной экспертизы, борьба с фальшивыми диссертациями, и очень важны социальные гарантии ученым — представителям старшего поколения, которые не должны жить в страхе перед увольнением.

Нужно продолжать восстановление инфраструктуры научных исследований, искать при этом возможности для развития отечественного приборостроения, в частности, через частичное субсидирование приобретения отечественного оборудования взамен импортного. В инновационной сфере полезно поддерживать участие госкомпаний и частных компаний в совместной работе с академическими институтами и университетами. Кроме того, переход высококвалифицированных специалистов в уже существующие компании в российских условиях более реалистичен, чем опора на «стартапы», возникающие «с нуля».

Этот список мер, разумеется, неполон. Но если не начать с элементарных вещей, то рассчитывать на возрождение российской науки невозможно. См. также:

Тезисы Ильи Бетерова накануне первой сессии конференции -«Кризис невозможно преодолеть только в рамках РАН» — http://trv-science.ru/2013/08/27/krizis-nevozmozhno-preodolet-tolko-v-ramkakh-ran/

Илья Бетеров,
канд. физ.-мат. наук, с.н.с. Института физики полупроводников
им. А.В. Ржанова СО РАН, доцент НГУ и НГТУ