Ушел из жизни выдающийся нейрофизиолог и педагог, личность редчайших качеств, Борис Израилевич Ходоров (17 января 1922 — 5 июля 2014). Публикуем рассказ о нем, присланный в редакцию Петром Дмитриевичем Брежестовским, директором по исследованиям Института динамики мозга (Университет Экс-Марсель, Франция).
Официальный некролог обычно начинается перечислением ученых степеней, званий и наград ушедшего в мир иной исследователя. Их у Бориса Израилевича было много: заслуженный деятель науки РФ, лауреат Государственной премии, доктор медицинских наук, профессор, один из создателей отечественной школы исследований по биофизике мембран и нейрофизиологии… Стоит также отметить, что он был ветераном Великой Отечественной войны, был дважды контужен , награжден орденами Красной звезды и Отечественной войны и медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».
Но мне хотелось бы написать об этом страстном и веселом короле науки неофициально. Несмотря на то что Борису Израилевичу было дано почти столетие на реализацию своих задач на нашей планете, его уход очень печален: ушла эпоха, ушел редчайший представитель рыцарей и долгожителей науки, в котором соединились воедино страсть разгадывать неизведанное, творческий талант экспериментатора и идеолога, умение решать сложнейшие задачи, излагать знания в статьях, обзорах и книгах.
По его монографиям и учебникам учились несколько поколений биофизиков, физиологов и нейробиологов. Его экспериментальные и обзорные работы получили международное признание, вошли в мировую сокровищницу знаний. Например, в книге Бертила Хилле «Ионные каналы биологических мембран», являющейся самым фундаментальным изложением проблем в этой области, Б.И. Ходоров является одним из самых цитируемых авторов и самым цитируемым из российских ученых.
Борис Израилевич не был ни моим руководителем (хотя у него множество учеников, разлетевшихся по белу свету), ни соавтором (хотя у него, по моим подсчетам, более 150 со-авторов). Он был для меня глубоко уважаемым, высоко ценимым и искренне любимым человеком. С годами эти чувства возрастали все больше и больше. Приезжая в Москву, я почти каждый раз вырывал время, чтобы зайти к нему на квартиру на четвертом этаже. В последние годы он с трудом передвигался, хватаясь за специально закрепленные по всем комнатам дуги. Мне казалось, что хрупкое, слабеющее тело служит ему для того, чтобы удерживать на этой земле богатую, творческую, неувядающую душу.
Биография Б.И. Ходорова — история прошедшего войну человека, которого судьба не баловала и в мирное время. Он родился в 1922 году в Крыму, в городе Керчь. Имя мальчик получил в честь дедушки, Бориса Пиастро, известного музыканта (видимо, отсюда его огромная любовь и тонкое понимание музыки). Мама Бориса, известный в Крыму врач-хирург, была постоянно загружена работой, поэтому воспитанием первые годы много занималась бабушка, Мария Яковлевна. Она была старшим ребенком в многодетной семье крымчаков — так звали тогда коренных жителей Крыма, исповедовавших иудаизм. Бабушка гуляла с маленьким Борей по паркам города, водила по музеям, на концерты, рассказывала о многих исторических событиях. Дома она развешивала картинки разных стран, и они вдвоем, переходя от картинки к картинке, путешествовали по всему земному шару. Боря рос озорным, сверхбыстро мыслящим мальчишкой, интересующимся всем неизведанным и увлекающимся шахматами.
В 1934 году семья переехала в Севастополь. Благодаря плеяде замечательных школьных преподавателей этот период детского образования был особенно интенсивным и увлекательным. Теплые воспоминания Ходорова об этом времени переплетаются веселыми историями из школьной жизни. «Математику нам преподавала Маргарита Михайловна Меньшилова. Она отличалась строгим выражением лица и большой требовательностью. Мы ее звали «Маргоша«. На одном из уроков математики случилась смешная история. В этот день я был дежурным по классу. С моим товарищем, Сережей Джанджаняном, мы сидели в первом ряду, но далеко от доски, на которой Маргоша цветными мелками излагала теорему. Мы же с Сережей были увлечены шахматами, играли вслепую, без шахматной доски, передавая друг другу ходы на листике бумаги. Маргоша заметила, что мы заняты чем—то далеким от ее тригонометрической теоремы, и громким голосом вызвала меня к доске. Услышав «Ходоров, к доске!» и вспомнив, что я дежурный по классу, я стремительно подбежал к доске и мокрой тряпкой стер всё! Класс застыл… Но тут раздался спасительный звонок — перемена!»
В школьные годы, особенно после переезда в Севастополь, Борис страстно увлекался шахматами. Он занимался теорией шахматной игры, решал шахматные задачи, а также разыгрывал партии великих шахматистов, особенно блестящие партии Алёхина из его книги «Мои 100 лучших партий». В результате в одном из турниров он стал чемпионом Севастополя. Щуплый мальчишка любил играть в севастопольском парке, где в сеансах одновременной игры на 20–30 досках обыгрывал многих «взрослых дядей». Страсть к шахматам осталась на всю жизнь. Он рассказывал, что в «копилке» его шахматных достижений есть ничья с чемпионом мира по шахматам Михаилом Талем.
В школьный период Борис изучал также иностранные языки: французский, на котором свободно говорила его мама, а также немецкий, так как захотел прочитать Гёте и Гейне в оригинале. Но самое большое влияние оказал преподаватель физики, благодаря которому у юноши проявился интерес к электрическим процессам в клетках биологических организмов. Борис вспоминал: «В один прекрасный день преподаватель пришел на урок и предложил нам написать сочинение по физике на одну из самостоятельно выбранных тем — например, о Фарадее, Вольта или Гальвани, открывшем животное электричество… Я стал усиленно заниматься чтением различных статей, посвященных проблеме «животного электричества», и даже написал многостраничный очерк, посвященный истории основных открытий в этой области, рассчитанный на такого читателя, как школьник старших классов. Это сочинение определило основное направление моих дальнейших исследований в области физиологии нервной клетки».
Окончив в 1939 году с отличием среднюю школу, Борис Ходоров поступил в Харьковский мединститут, где с первого курса начал заниматься экспериментами на кафедре нормальной физиологии. Когда началась война, их курс был эвакуирован в Среднюю Азию, где Борис продолжал учебу и занятия физиологией в Ташкентском медицинском институте. Здесь он вел «Ташкентский дневник», в котором излагал в виде небольших статейных очерков мысли, наблюдения, гипотезы. Этот дневник сохранился, и Ходоров показывал его нам. Поражает качество и строгость изложения мыслей молодого студента: очень мало исправлений и помарок, словно записывались выученные наизусть стихи или фразы. Эти ранние записи стали фундаментом его будущих экспериментальных исследований, статей, обзоров и книг.
В августе 1944 года Ходоров окончил с отличием Мединститут и был мобилизован в ряды Красной армии на должность старшего врача в гаубичный артиллерийский полк 1-го Белорусского фронта. На плечи малоопытного эскулапа свалилась забота о тысяче солдат и офицеров, которым нужно было обеспечить здоровье и благополучие. В составе этого полка молодой военный врач прошел до Эльбы, где и встретил День Победы.
После окончания войны полк, в котором служил Б.И. Ходоров, был еще на год оставлен в Германии. Только в 1946 году его перевели в Москву. Однако мечты молодого военного врача о том, что его демобилизуют и он получит долгожданную возможность продолжения начатой в студенческие годы научной работы, оказались напрасными: к этому времени по всей армии был издан приказ о том, что всеобщая демобилизация закончена.
По воспоминаниям Ходорова, освобождение пришло совершенно неожиданным образом: «В то время… мне разрешили пользоваться залами иностранной литературы, где я наслаждался возможностью просматривать новейшие международные журналы. В одном из журналов я наткнулся на статью, основным автором которой был профессор Е.Б. Бабский. В этой статье мне что—то не понравилось, и очень хотелось высказать ему свои возражения. Но где его искать?
И тут неожиданно я узнал, что в соседнем с нашим общежитием доме расположен институт, в котором профессор Бабский руководит большой физиологической лабораторией. На следующий же день я направился на поиски указанной лаборатории… Меня любезно препроводили в кабинет профессора… Он спросил, чем может быть мне полезен. Я сказал, что прочитал его статью и хотел бы рассказать ему, почему не согласен со сделанным там основным выводом (речь шла о роли ацетилхолина в механизме нервного проведения). Он страшно удивился тому, что только что вернувшийся с войны молодой человек мог вступать с ним в спор, а еще больше удивился, когда выяснил, что я изучал основы физиологии, читая его учебник «Физиология человека» и руководство Гайтона, которое, как оказалось, послужило основой для создания этого русского учебника».
В результате молодой военный врач настолько заинтересовал Е.Б. Бабского, что он написал министру высшего образования ходатайство об освобождении Ходорова от военной службы. Ходатайство было удовлетворено. Став сотрудником лаборатории Е.Б. Бабского, Ходоров начал опыты, которые предложил ему шеф. Исследования привели к неожиданному результату: Ходоров получил данные, опровергающие концепцию шефа. После многочасовых дискуссий Бабский убедился в правильности экспериментальных данных и в конечном итоге предложил непокорному исследователю вести работу без его непосредственного руководства. В результате Ходоров самостоятельно завершил этот цикл исследований и блестяще защитил в 1949 году кандидатскую диссертацию.
Однако начавшая хорошо складываться послевоенная жизнь не баловала талантливого исследователя и преподносила ему неожиданные сюрпризы. В 1953 году во многих научных учреждениях страны внезапно была произведена «реорганизация кадров», связанная с «делом врачей». В результате в компании двух десятков других научных сотрудников еврейской национальности Б. Ходоров был уволен и долго не мог в Москве устроиться на работу по специальности. Только в 1957 году он был избран на должность старшего научного сотрудника в НИИ хирургии им А.В. Вишневского АМН СССР.
Этот институт в шутку называли «Институт хирургии имени Отца, Сына и Новокаина», поскольку Институт основал А.В. Вишневский (1874–1948), а директором в то время был его сын А.А. Вишневский (1906–1975), который разработал учение о лечебном действии новокаина при ряде патологических процессов. Новокаин в те годы с большим энтузиазмом при-меняли не только при малых локальных, но и при полостных операциях и даже операциях на сердце.
Вишневский-сын (Сан-Саныч) отличался необыкновенной смелостью (несмотря на «дело врачей», принял на работу нескольких евреев — ученых и медиков) и удивительным для хирурга благожелательным отношением к новым начинаниям и фундаментальной науке. Благодаря его поддержке Ходоров получил возможность организовать лабораторию биофизических исследований, пионерского направления той эпохи.
Лаборатория стала кузницей знаний и талантливых исследователей. Вместе с учениками и коллегами Ходоров создал электрофизиологические установки для регистрации электрических сигналов в перехватах Ранвье изолированных нервных волокон. На этом объекте изучали влияние различных анестетиков и других веществ на генерацию потенциалов действия. Был сделан ряд открытий по расшифровке механизмов действия нейротоксинов и местных анестетиков на возбудимость мембран. Эти работы являлись важными кирпичиками знаний о механизмах функционирования ионных каналов. Они вошли в учебники, книги и руководства по биофизике и физиологии нервной системы.
Многие идеи и результаты исследований были далеко впереди эпохи. Например, еще в 1969 году, когда представления об аминокислотной и структурной организации ионных каналов были неизвестны, Ходоров и соавторы предложили молекулярный механизм действия местных анастеников на натриевые каналы, правильность которого была напрямую подтверждена американскими учеными только через пятьдесят лет, после получения в 2011 году кристаллической структуры натриевого канала.
В эпоху, когда представления об организации ионных каналов были гипотетическими, в монографии «Проблема возбудимости» (1969) Ходоров не только ставил важные вопросы о том, каким образом осуществляется ионная избирательность в каналах и как потенциал активирует канал, но и предполагал ответы, требующие экспериментальных проверок. Эта книга имела большой резонанс в Советском Союзе, стимулировала многих ученых на исследование модели Ходжкина-Хаксли и проблем, связанных с генерацией потенциалов действия и передачи электрических сигналов в нервной системе.
Однако через тридцать лет успешной работы в НИИ хирургии им. А.В. Вишневского АМН СССР Ходорова ждало новое испытание. В разгар перестройки, в 1988 году, пришло новое руководство, которое успешно разваливало фундаментальную науку. Было принято решение закрыть лабораторию биофизических исследований, как не соответствующую профилю работы Института. Вклад Ходорова в фундаментальную науку был забыт (или, вероятнее всего, даже не осознан). Большинство сотрудников перевели в другие отделы, часть оборудования забрали.
Ходоров с несколькими ближайшими учениками и остатка-ми оборудования перешел в НИИ общей патологии и патофизиологии РАМН. Начался очень трудный этап научной деятельности, когда в уже солидном (пенсионном) возрасте нужно было начинать почти с нуля организацию новой лаборатории. Время было очень тяжелое для всей страны, и особенно для науки. Сергей Ревенко, один из наиболее талантливых учеников Ходорова, вспоминает: «В моей памяти остался такой эпизод. Примерно в 1992 году мы вдвоем с БИ (Борисом Израилевичем) шли зимой по Москве на семинар в Институт мозга. Была омерзительная погода с мокрым снегом и ветром. БИ плохо переносил холод, он был одет в тяжелое зимнее пальто. Ему было физически нелегко идти. Мы молчали. Ветер дул в лицо, настроение у меня было мрачное — я мучился проблемой, как одеть и накормить своих детей. И в тот момент у меня сверкнула мысль — вот идет человек, который в свои 70 лет готов с нуля и в условиях разрухи начать новое направление в науке. Эта задача тяжелее, чем организация его лаборатории биофизики в 60-е годы, но он за нее берется! Откуда такая сила духа? До меня дошло — это идет фронтовик-победитель, у него иные масштабы понимания проблем и трудностей».
Для работы в новом институте необходимо было кардинально сменить экспериментальные модели и задачи исследований. У Ходорова зародился интерес к проблеме гибели нейронов. Окончательно идея ново-го направления — патофизиология нейронов головного мозга — сформировалась в ходе поездки в США с Г.Н. Крыжановским. А в 2001 году новым директором института академиком А.А. Кубатиевым была создана лаборатория «Патологии ионного транспорта и внутриклеточной сигнализации».
В результате Ходоров с сотрудниками создал новое для науки в России направление по исследованию молекулярно-клеточных основ нейротоксичности. Пионерские работы по изучению нарушения кальциевого гомеостаза нейронов мозга при гиперстимуляции глутаматных рецепторов, а также выяснению роли митохондрий в нейротоксичности клеток мозга получили широкое международное признание.
Благодаря редкому таланту общения и умению привлекать к себе интересных, творческих людей Ходоров сформировал целую плеяду ученых, плодотворно работающих вместе с ним, а также в ведущих научных центрах России и разных странах мира. Он автор четырех монографий, а также соавтор учебника «Физиология человека». Кроме того, опубликованы десятки обзоров и сотни статей. Последняя глава в книгу «Horizons in Neuroscience Research» написана в конце 2013 года, на 92-м году жизни. Работа поражает ясностью изложения, обилием обсуждаемого экспериментального материала и четкостью заключений.
Невозможно обойти вниманием еще одно яркое качество Б.И. Ходорова — его видение окружающего мира и событий через призму юмора. Он рассказывал невероятно интересные истории, анекдоты, байки. Известно много его острых эпиграмм на коллег и знакомых. Неожиданными веселыми экспромтами он часто «взрывал» научную аудиторию, за что получил прозвище «Боб-динамит». Его страстный талант к розыгрышам, умение создавать комические ситуации вызывали у одних смех, у других — растерянность, у третьих — искренний гнев и негодование.
Известна, например, история с Ефимом Либерманом, замечательным ученым-мембранологом. Либерман был еще и обладателем потрепанного легкового автомобиля, что было огромной редкостью. В начале 1960-х годов в Москве должна была проходить научная конференция. Ходили слухи, что в ней примут участие иностранные ученые. Это невероятно возбуждало умы и чувства советских ученых, которые только читали статьи зарубежных коллег, но не имели возможности общаться с ними.
Накануне конференции Ходоров позвонил Либерману и сказал, что в Москву должны прилететь Алан Ходжкин и Эндрю Хаксли — новоиспеченные нобелевские лауреаты (1963 год), расшифровавшие механизм генерации нервного импульса. «Я не знаю, какой точно рейс, но поскольку у тебя машина, то ты, Ефим, и должен их встретить», — сказал Ходоров. Бедный Либерман поехал с раннего утра в аэропорт, проторчал там много часов и только к полуночи у него появилось подозрение, что его разыграли…
Печальная весть о кончине Бориса Израилевича взволновала международное научное сообщество. Было получено много писем соболезнования от ведущих ученых мира. Их чувства наиболее точно отражены в словах чл.-корр. РАН Л.Г. Магазаника: «Уход из жизни всех смертных предопределен, но потери друзей воспринимаются особенно остро. Борис Израилевич прожил не только долгую, но и творчески наполненную, а потому счастливую жизнь. Даже в последние трудные для него физически годы он восхищал всех нас силой духа и негаснущим разумом. Мы разделяем скорбь большого числа людей, которые были его долголетними друзьями, благодарными учениками, ценителями его неиссякаемого юмора…»
Мы скорбим, и еще многие годы в памяти будут хранимы идеи, открытия и веселые истории Б.И. Ходорова.