Филологические круги обеспокоены небольшим скандалом, разразившимся в связи с выходом в свет в издательстве «Владимир Даль» двухтомника прозы, публицистики и исследований Сергея Дурылина (1886–1954), поэта, литературоведа, богослова и педагога. На сайте «Литературная Россия» 25 июля опубликована статья канд. филол. наук Антона Аникина «Пеньковая трубка Сергея Дурылина, или Дурные принципы текстологии» [1], представляющая собой еще и официальное заявление в Министерство культуры Московской области и Комитет по культуре города Королёва. Публикуем ответ составителей двухтомника, сотрудников Мемориального Дома-музея С.Н. Дурылина, в адрес которых прозвучали обвинения в некомпетентности.
Административных ответов на подобные послания больше не будет.
Обсуждение эдиционных принципов тех или иных изданий, структуры, характера книг — особенно книг научных, основанных на введении в научный оборот значительного количества архивных текстов, — происходит на страницах научных рецензируемых журналов и литературных журналов, на презентациях (на данный момент состоялось четыре таких презентации дурылинского двухтомника — в Костроме, Болшево, в Москве в Библиотеке русской истории и культуры «Дом А.Ф. Лосева» и Мемориальной квартире Андрея Белого), наконец, на страницах литературных газет.
Только в 1930–1980е годы рецензии в жанре доноса могли еще служить рычагом административного давления на музеи, где работают сотрудники, такие книги выпускающие, — выполняя вместе с этим огромную фондовую, экспозиционную, экскурсионную работу.
Пользуясь случаем, хотим выразить благодарность, без сомнения, героическому директору МБУК «Мемориальный Доммузей С.Н. Дурылина» Геннадию Лебедеву — за обеспечение нормальных условий для научной работы; санктпетербургскому издательству «Владимир Даль» и его генеральному директору Владимиру Камневу, выпустившему этот огромный по объему и сложный в работе двухтомник; редактору тома «Рассказы, повести и хроники» Марине Орловой и Роману Герасимову, без чьей тактичной и высокопрофессиональной работы это издание и вовсе не состоялось бы.
Анна Резниченко, доктор философских наук,
доцент кафедры истории отечественной философии философского факультета РГГУ,
автор более 100 научных публикаций, в том числе одной монографии, редактор пяти научных сборников,
и.о. главного хранителя МБУК «Мемориальный Дом-музей С.Н. Дурылина», лауреат Дурылинской премии
Татьяна Резвых, кандидат философских наук,
н.с. Мемориального Домамузея С.Н. Дурылина, доцент ПСТГУ, лауреат Дурылинской премии
Текстологические принципы издания (фрагмент предисловия)
Все тексты, вошедшие в данный том, кроме единичных, особо оговоренных в комментарии случаев, публикуются по рукописным и/или машинописным беловикам, в подавляющем большинстве находящимся в коллекции «Мемориальный архив» Домамузея С.Н. Дурылина в Болшеве. Именно тексты, перебеленные уже после языковой реформы 1918 года, послужили основой для подготовки текста: убирая ненужную архаику (к примеру, твердые знаки и написание через «ять»), Дурылин оставлял лишь те архаизмы и диалектные слова, которые сам считал необходимым. Так, для дурылинского стиля характерно акцентирование той или иной гласной: тáк, чтó; использование устаревших по отношению к современным языковым нормам, да и языковым нормам его эпохи, особенности написания имен собственных (напр., Iоанн, Iерусалим) и нарицательных (шкап, эпитрахиль) и ряда диалектных и местных слов и характерных выражений (чорт, голёна, жалостник, пузастый, отстойчивый, Ердань).
Все авторские выделения прописными и строчными, подчеркивания, разрядки, особенности правописания и пунктуации сохранены, в том числе слитное, раздельное или дефисное написание частиц или дополнений; вообще элементы старой орфографии. Это представляется особенно важным в текстах, написанных после советской орфографической реформы, когда такого рода сохранение элементов старого правописания служило своего рода культурным кодом, тайным языком. Исправлены лишь очевидные опечатки. Необходимость сохранения для текстов Дурылина его особенностей пунктуации и орфографии обусловлена тем, что целый ряд его текстов суть, с одной стороны, намеренные стилизации начала ХХ, XIX либо XVIII веков, с другой, за счет минимальной яркости, минимального оплотнения персонажей, сюжета и так далее, несмотря на довольно явные указания на время действия (взять хотя бы «Хивинку», сюжет которой происходит во времена Николая I), вынесены как бы в безвременье. Время действия соотносимо с временем «Святой Руси», а значит, с вечностью. Многочисленные архаизмы, местноупотребительные слова, долгими годами собираемые Дурылиным и используемые в целях их сохранения в речи, — это еще полдела. Не надо забывать, что Дурылин был вполне профессиональным для своего времени собирателем фольклора. Послереволюционным искажениям языка Дурылин посвятил фрагмент книги «В своем углу», посвященный анализу материала, собранного в работе лингвиста А.М. Селищева «Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917–1926)» (М., 1928), да и вся книга «В своем углу» наполнена столь пристальным вниманием к языку, что в ней можно найти целую философию языка. Стоит вспомнить, что стихосложение Дурылин изучал под руководством Андрея Белого.
В текстах, которые не предполагались Дурылиным к советской печати, однако считались самим автором наиболее важными, Дурылин с упорством сохранял архаические окончания (вешняго и т.д.). Эти особенности через многие годы переносились из автографов в правленные автором машинописи, большая часть которых относится к рубежу 1930–1940 годов, когда сохранение старой орфографии могло быть только делом принципа, желанием не находиться под шумной «тенью века сего», не иметь ничего общего с современностью. Именно эти машинописи мы считаем окончательной точкой работы над текстом; окончательной его версией. Онтологическое различение между сферами бытия и бывания, сформулированное Дурылиным, прекрасно видно в сопоставлении языка его «потаенной» прозы, поэзии и теоретических исследований — и «публичных» работ по театроведению и литературоведению: во втором случае язык, речь максимально сглажены, максимально приближены к стандартному литературному языку времени. Дурылинская проза, несомненно, принадлежит к сфере бытия. Ее specifcum, вызывавший уже в 1940е годы восхищение у таких знатоков стиля, как Нестеров и Перцов, имел еще одно, коммуникативное значение: «внутренние эмигранты», уцелевшие в эпоху Большого Террора, опознавали в ней свой незатерянный мир.
1 . http://litrossia.ru/2014/30/09005.html
2. Рецензия на двухтомник: http://gefter.ru/archive/author/teslya
3. Анна Резниченко. К новому изданию дурылинского наследия. http://politconservatism.ru/thinking/K+novomu+izdaniyu+durylinskogo+naslediya