«Всю жизнь я следовал своему дао»

1 августа 2014 года исполнилось 75 лет академику РАН Владимиру Евгеньевичу Захарову, докт. физ.-мат. наук, председателю научного совета РАН по нелинейной динамике, зав. сектором математической физики в Физическом институте РАН им. Лебедева, профессору Университета Аризоны (США), дважды лауреату Государственной премии, лауреату медали Дирака. Вопросы от имени ТрВ-Наука задавала Наталия Демина.

— Что Вы считаете главным достижением своей жизни?

— То, что я всю жизнь занимался творческим трудом. Возможно, это звучит несколько высокопарно, но то, что я всю жизнь делал то, что хотел. То, что я следовал всю жизнь своему дао.

— А что Вы считаете главной неудачей своей жизни, о чем Вы до сих пор жалеете?

— Есть принцип полковника Ричарда Кантуэлла из романа Эрнеста Хемингуэя «За рекой в тени деревьев»: первое, чему ты должен научиться, это перестать считать свои поражения. Поэтому на этот вопрос я отвечать не буду.

— На юбилейном вечере Вы говорили, что главная задача человека — бороться с хаосом, преодолевая второй закон термодинамики…

— Не только человека, а вообще человечества, цивилизации.

— Но это означает, что человек внутренне чувствует, что такое порядок.

— Я бы сказал, что человек имеет чувство долга перед чем-то…. А вот этот вопрос, перед чем, каждый решает по-своему. Как сказал Хайдеггер, есть плебейское чувство обиды и аристократическое чувство вины. Мне кажется, что человеку должно быть присуще чувство вины, а оно уже связано с чувством долга.

— Вы являетесь физиком, математиком, а одновременно поэтом. В Вас никогда не боролись физик и лирик?

— Последнее время стали бороться, но обычно наука и поэзия не конфликтуют друг с другом, для занятия ими нужно быть в форме, а из формы выйти проще всего. Что касается всяких житейских забот, то они в первую очередь мешают поэзии, а во вторую очередь — науке.

— Напоминает ли вам труд просветителей — труд Сизифа? Они занимаются своей работой, просвещают, но потом наступают такие ситуации, как с Украиной, и народ под воздействием госпропаганды скатывается в дикое состояние ненависти к соседям. Не опускаются ли у Вас руки?

— Так всегда было, чего тут удивляться. Посмотрите на историю нашей цивилизации, хотя бы на прошедший XX век, и увидите, какие там были провалы. В истории, к сожалению, провалы были и будут. Периоды некоторого успеха сменяются периодами хаоса. То, что происходит вокруг Украины, конечно, чудовищное безобразие, но мы знали вещи и похуже. Вспомните, что было на Украине в начале 1920-х…

— Роберт Нигматуллин на Вашем юбилейном вечере сказал, что для него прошлое лето и осень стали большим разочарованием, так как не удалось остановить реформу РАН. А для Вас то, что не удалось остановить реформу, стало ли разочарованием?

— Конечно, это грустно. Я считаю это неудачей, но я не знаю, насколько много мы могли сделать. Может быть, что-то и могли. Вы опять заставляете меня считать поражения, и тогда, конечно, был неуспех.

— Какие книги из подаренных на день рождения Вам понравились?

— Мне подарили кучу подарков, и я не очень помню, кто что подарил. Три книги мне подарил биофизик Андрей Цатурян. Он как-то очень точно угадал мой интерес. Это книга Григория Померанца «Следствие ведет каторжанка» об Ольге Григорьевне Шатуновской, революционерке, потом каторжанке, члене Комиссии партийного контроля, которая занималась расследованием убийства Кирова. Вторая книга, «Борьба за свободную Россию», тоже попала в точку: это воспоминания Владимира Бурцева, известного журналиста, который раскрыл дело Азефа. Я как раз этим делом интересовался, только что дочитал роман об Азефе. А третью я еще не начал читать, это «Кризис власти», воспоминания известного меньшевика Ираклия Церетели. Все по-даренные книги очень точно «попали в цель».

— Чем вызван Ваш интерес к истории России начала XX века?

— Для того чтобы понять, что произошло в России в советское время, надо, безусловно, знать предысторию, предреволюционную историю, потому что идеология и психология людей формировалась тогда. То, что Сталин был чудовищем, это несомненно, но почему оказалось возможным то, что происходило? Почему, когда в какую-нибудь область спускали заказ найти такое-то количество врагов народа, те отвечали тем, что «мы найдем в три раза больше». Во всем обществе витал дух взаимного подозрения. Атмосфера, что кругом враги, возникла давно, еще до революции. Обо всем этом писали авторы «Вех» — великой книги, которая сейчас забыта. Там была статья замечательного философа Семёна Людвиговича Франка, которая называлась «Этика нигилизма» ^[1]. В ней он, в 1909 году, предсказал, что «вы же все друг друга перегрызете».

— А Вы сейчас не чувствуете признаков той же атмосферы, ее возврата на новом витке?

— Сейчас я думаю, что мы похожи на Францию конца XVI века, когда были католики и гугеноты, общество было разделено. Мне сейчас поэтому очень интересно читать романы Дюма — «Королева Марго» и другие.

— Вы видите себя на чьей стороне?

— Я, как говорится, философ и слишком уже стар, чтобы становиться на какую-то сторону, но наверняка я был бы с гугенотами. Однако такой раскол общества очень грустен.

— Даже хорошие ученые оказались по обе стороны раскола. Порой говорят, что общество раскололось по принципу «образованные — необразованные», но, увы, это не так. Талантливые ученые — с двух сторон.

— Да! И что интересно. У меня сейчас была юбилейная конференция в Институте Ландау в Черноголовке, было много людей, в том числе из-за рубежа. Но там почти не было разговоров о политике. Никто не хочет разговаривать ни с кем, боится, что нарвется на другую точку зрения и дружеские связи могут пострадать. Люди сейчас ценят дружбу и говорят на политические темы осторожно.

— Такое первый раз на Вашей памяти?

Да, первый раз. В свое время мы были абсолютно единодушны, ругали советскую власть на кухне, ведь тогда всё было понятно.

— Есть ли музыка, которую Вы слушаете каждый день и которая Вас радует?

— От музыки я, к сожалению, далек. Кто-то сказал, что есть два разных типа личности. Одни любят поэзию, другие — музыку, и это мало пересекается. Опять же, всё зависит от воспитания. Я был воспитан в семье, где больше ценилась поэзия, поэтому знаю ее лучше.

— Бардовская песня Вас никогда не увлекала?

— Я ее ценю, но ставить ее на один уровень с настоящей поэзией я бы не стал. Даже стихи Окуджавы, читаемые с листа, вызывают много вопросов. Там есть неуклюжесть, которая скрывается при пении. Из великих бардов наиболее поэтически одаренным был, конечно, Высоцкий.

— На Ваши стихи есть хотя бы одна песня?

— Одна есть — «Гобелен».

— А сейчас рождаются стихи?

— Сейчас я, к сожалению, мало что пишу, и это меня не делает счастливым. Сейчас у меня очень много научных обязательств, на меня завязано столько людей.

— Вас больше бы огорчила нехватка научных или поэтических идей?

— Вы знаете, я никогда не испытывал недостатка в научных идеях, а вот стихи приходят оттуда (показывает пальцем вверх), и либо они приходят, либо нет.

— А научные разве не из третьего мира приходят?

— Научные вынашиваются годами. Если говорить о том, что меня огорчает в моей жизни, от чего я испытываю большой дискомфорт, это то, что я не знаю других иностранных языков, кроме английского.

— А какие Вы бы хотели знать?

— Хотя бы немецкий или французский. Их незнание создает во мне чувство неполноценности, и одного английского мне мало. К счастью, мои дети знают больше языков, чем я.

— Чем занимаются Ваши сыновья?

— Старший сын живет в России, он врач-психотерапевт; второй сын, Алексей Захаров, работает в Вышке, занимается прикладной политологией, а младший стал математиком, живет в США, работает в Институте Куранта.

1. www.vehi.net/vehi/frank.html