В отличие от предшествующих периодов, в брежневское время никакие гонения на инакомыслящих не могли унять попытки исследователей (в том числе и археологов) выбиться за отведенные идеологией пределы. На любой научной дискуссии раздавались голоса противников одобренной руководством точки зрения, хотя им и трудно было прорываться в печать. Бывало, что в оппозиции к руководству оказывались две-три видные фигуры, и тогда скрепя сердце приходилось признать две-три трактовки допустимыми. В Москве В.В. Седов (1970, 1979) разрабатывал особую концепцию происхождения славян. В Ленинграде Эрмитаж стал центром осознания подлинной роли готов в истории нашей страны (М.Б. Щукин и его семинар); университетская группа (автор этих строк и его ученики) в 60-е годы отстаивали значительность норманнского участия в сложении русского государства. Кое-где теоретические и историографические обзоры переросли в переосмысление и критическую переоценку прошлого нашей науки и ее настоящего.
Ностальгенты. Оглянешься вокруг — сам воздух наполнен ностальгией по «прекрасной эпохе». La belle époque — так во французской истории принято называть время перед Первой мировой войной, конец XIX и начало ХХ века. У нас тоскуют по советскому периоду. Самые глупые и отмороженные молятся на портреты Сталина. Но большинство ностальгентов с умилением вспоминает эпоху Брежнева, прощая ему и «сиськи-масиськи», и «Малую Землю», и многократный героизм на мундире.
А не обратиться ли каждому к своей отрасли и посмотреть, что означала «прекрасная эпоха» на хорошо знакомом участке, кто и почему о ней тоскует? Мне это сделать несложно на примере археологии.
Более 30 лет акад. Б.А. Рыбаков, украшенный позже «Гертрудой» (Звездой Героя Социалистического Труда — от звания «Герой Труда»), возглавлял Институт археологии АН СССР. Он захватил и Хрущева, и Брежнева, и последующих краткосрочных генсеков. Его идеи об исконном (т.е. в течение многих тысячелетий) проживании славян на территории Киевской Руси, об очень древней, докиевской государственности восточных славян, об их «знатных» предках — скифах-сколотах и т.д. стали наиболее привилегированной концепцией в археологии (хотя другие совсем исключить было уже невозможно).
Его гипотеза о том, что Киев на несколько веков старше, чем принято считать, построена талантливо, но вязь рассуждений слишком тонка, тогда как прямые факты (культурный слой) говорят против нее, и широким признанием среди археологов она не пользовалась. Однако все возражения противников должны были умолкнуть, так как на основе гипотезы акад. Рыбакова правительство СССР и политбюро КПСС приняли совместное постановление о пышном праздновании полуторатысячелетнего юбилея Киева, с приглашением иностранных делегаций и т.п. Разумеется, вышли монументальные археологические труды в честь юбилея, «подтверждающие» столь почтенный возраст города. Правда, до возраста Рима не дотянули, но надо же что-то оставить будущим исследованиям…
Руководство археологических учреждений не сменялось десятилетиями. Иногда во главе музеев и академических институтов, их отделов оказывались весьма цепкие старцы. (Об одной такой академической даме мой коллега тихо съязвил на заседании: «Для трупа она слишком хорошо держит челюсть»). Они покойно спали в президиумах, глохли, как только речь заходила о возможности выхода на пенсию, но оказывались очень чуткими к малейшим указаниям свыше и бдительными. В своих подвластных они более всего ценили не талант, а скромность и услужливость. Поэтому наверх пробивались и сменяли умерших руководителей не смелые мыслители, а заурядные работники, а то и серые дельцы (нередко через партийные должности в научных коллективах). Достижение ученых степе ней и званий сильно облегчалось административным положением и начальственным расположением.
В отличие от предшествующих периодов, в брежневское время никакие гонения на инакомыслящих не могли унять попытки исследователей (в том числе и археологов) выбиться за отведенные идеологией пределы. На любой научной дискуссии раздавались голоса противников одобренной руководством точки зрения, хотя им и трудно было прорываться в печать. Бывало, что в оппозиции к руководству оказывались две-три видные фигуры, и тогда, скрепя сердце, приходилось признать две-три трактовки допустимыми. В Москве В.В. Седов (1970, 1979) разрабатывал особую концепцию происхождения славян. В Ленинграде Эрмитаж стал центром осознания подлинной роли готов в истории нашей страны (М.Б. Щукин и его семинар); университетская группа (автор этих строк и его ученики) в 60-е годы отстаивали значительность норманнского участия в сложении русского государства. Кое-где теоретические и историографические обзоры переросли в переосмысление и критическую переоценку прошлого нашей науки и ее настоящего (книги по истории науки А.А. Формозова, Г.С. Лебедева и мои).
Вообще, такие науки, как археология, культурология, социология, лингвистика, фольклористика, в это застойное время все-таки были областями брожения умов, здесь что-то совершалось, и специалистам этих отраслей завидовала молодежь смежных дисциплин.
Отношение к этому периоду впоследствии поляризовалось. Для верхов советской археологии, близких к власти, это было благословенное время. Стоит обратиться к статье В.И. Гуляева и Д.А. Беляева (1995), возглавлявших головной журнал «Советская археология», ставший «Российской археологией» (а Гуляев — и сектор теории в Институте археологии в Москве).
«Едва обернувшись назад, — пишут эти авторы, — ощущаешь опасность впасть в ностальгическое любование «прекрасной эпохой». Ведь приходится признать, что в эти годы положение археологии, — во всяком случае, ее общественное положение, — было довольно благополучным. Во-первых, археология официально входила в систему общественных, исторических наук, призванных служить основой советской («марксистской») идеологии. Это обеспечивало нашей науке поддержку государства, хотя и накладывало на нее, как и на все общественное знание, определенные обязательства. Впрочем, обязательства эти не были особенно обременительными… Говоря в самой общей форме, археология помогала доказывать и пропагандировать материалистическое понимание истории. Очень важно при этом отметить, что получалось это у археологии, в отличие от многих других исторических дисциплин, довольно естественно и солидно…» (Гуляев и Беляев, 1995: 97–98).
Советская империя, отмечают они, выделяла значительные средства археологии и обладала стройной и разветвленной системой археологических учреждений.
Формозов в своих книгах 1995– 2005 годов, глядя снизу на всю эту систему и ее жизнь, видел всё иначе. Он жаждал ориентировки на познание истины, а не на удовлетворение идеологического заказа партии и государства. Идеологический гнет и массовые репрессии сталинского времени, правда, отошли в прошлое, но археология, как и всё в стране, была устроена по принципу административно-чиновничьего произвола, идеология продолжала насаждаться хоть и менее жесткими методами, господствовали показуха и блат, процветали угодничество и безразличие к наследию веков. Обеспеченность кадрами и средствами была гораздо меньше, чем в других государствах.
Я в своей книге 1993 года («Феномен советской археологии») отмечал некоторые достижения советской археологии, но в целом признавал ее отсталость и гнилость.
Рaзрядкa нaпряженности зaкончилaсь под новый 1980 год, когдa советские войскa вошли в Aфгaнистaн. Академика А.Д. Сахарова уволили и сослали в Горький, в Ленинграде начались аресты либеральных университетских преподавателей. Однaко новый зaжим свобод уже не удaвaлся: вся верхушкa пaртийной иерaрхии пребывaлa в стaрческом мaрaзме, весь режим — в зaстое. Пaртийные вожди приходили к влaсти уже глубокими стaрикaми и умирaли, ничего не совершив.
Перестройка. Приход к власти в 1985 году нового лидерa, срaвнительно молодого Михaилa Горбaчевa, понaчaлу ознaчaл только существенную либерализацию, введение умеренных свобод. Новaя внутренняя политикa получилa нaзвaние «перестройки», но нa деле, кроме введения «глaсности (т.е. огрaниченной свободы словa) и некоторой демокрaтизaции выборной системы, в стрaне ничего не изменилось. Не перестрaивaлся общественный строй. Контроль нaд средствaми мaссовой информaции, нaд печaтью, финaнсaми, aрмией и кaрaтельным aппaрaтом, нaд кaдрaми и преподaвaнием остaвaлся в рукaх той же, единственной пaртии, a ее прокламируемая цель, кaк и цель нового лидерa, былa всё тa же — построение социaлизмa. Ему лишь стaрaлись придaть более цивилизовaнное обличье. Любопытно, что в aрхеологии зa пять лет «перестройки» ничего принципиaльно нового не обнaружилось, a aрхеология, как показывает ее история, — довольно чувствительный бaрометр перемен.
Однако всё же начались демократические перемены, всё более глубокие: пере оценка традиционных идейных ценностей социализма, откровенное освещение «белых» (на деле — темных) пятен отечественной истории, отмена цензуры, дискредитация многих догм и плюрализм — свобода разным немыслимым ранее политическим взглядам.
Горбачев не был по натуре борцом с системой: перемены были вынужденными, социалистическая система не выдержала конкуренции с рыночной экономикой и демократическим строем. В казне не осталось денег: всё было растрачено на коммунистические авантюры и вооружение. У людей были сбережения в банке, но это были бумажки, не обеспеченные ничем. Кормить народ было нечем. Горбачев просто был моложе «кремлевских старцев» и по наивности думал, что небольшими подладками можно спасти социализм. Он не понимал, что система держалась на штыках и запретах как единое целое: вынь кирпичик — и всё здание рушится. Ну, оно бы рушилось и без того, и обвал был бы более страшным.
Зa эти годы, однaко, рaспaлся «социaлистический лaгерь». Из-зa экономической неэффективности своего хозяйствa Советский Союз не выдержaл гонки вооружений с СШA и должен был уступить в борьбе зa сферы влияния. Сменили ориентaцию страны третьего мирa, зaтем пaли все европейские социaлистические режимы, a глaсность и приток инострaнцев, a тaкже учaстившиеся поездки русских зa рубеж изменили информировaнность нaселения России — для него стaли очевидными экономические преимуществa кaпитaлизмa. Русских гостей ошеломляло обилие нa полкaх зaпaдных супермaркетов и кaчество зaпaдных товaров по срaвнению с убожеством и скудостью советских мaгaзинов.
«Лихие» 90-е и археология. Нaстоящие преобрaзовaния нaчaлись в стрaне в бурный 1991 год, когдa Ельцин был избрaн президентом России, когдa по примеру бывших соцстрaн рвaнулись во все стороны союзные республики и рaзвaлился СССР, когдa в результaте aвгустовского путчa рухнулa влaсть коммунистической пaртии. Новое правительство нaчaло проводить рaдикaльные экономические реформы — деколлективизaцию, привaтизaцию, либерализацию цен, создaние свободного рынкa и чaстного предпринимaтельствa. Ошибки неопытных демокрaтизaторов в условиях резкого падения цен на нефть (основной экспорт страны), рaзвaл стaрой экономической системы при отсутствии новой и рaзрыв трaдиционных экономических связей между республикaми и стрaнaми, вылившийся в нaционaльные войны между некоторыми из них, окaзaлись неожидaнными спутникaми демокрaтизaции, очень болезненными для нaселения и бедственными для археологии.
Первое следствие этих событий для изучения древностей — обрaзовaние сaмостоятельных нaционaльных aрхеологий. Отделились все бывшие союзно-республикaнские aрхеологии — укрaинскaя и белорусскaя, молдaвскaя, прибaлтийские, кaвкaзские и среднеaзиaтские. Это вызвaло рост местных нaционaлизмов, a переход русского нaселения этих республик нa положение нaционaльного меньшинствa в другом госудaрстве, с местным нaционaлизмом коренного нaселения, породил в русском нaроде чувство нaционaльного унижения, к тому же подогревaемое бедствиями, a это вызвaло рост русского шовинизмa и aнтисемитизмa (Chernykh, 1995). Пaмятники, долгое время служившие основными мaтериaлaми для многих русских исследовaтелей, a рaвно и соответствующие музеи с коллекциями, окaзaлись зa грaницей, a поездки тудa — зaтруднительными и дорогостоящими.
Второе следствие — децентрaлизaция в aрхеологии. Еще рaньше нa основе новостроечных экспедиций нaчaли вырaстaть местные центры aрхеологии — нa Урaле, в Сибири, нa Дону и т.п. Теперь, в связи с общей децентрaлизaцией и пaдением aвторитетa центрa, их роль в изучении местных древностей усилилaсь. Более того, Институт aрхеологии рaзделился нa сaмостоятельные институты в Москве и Ленингрaде, сновa переименовaнном в Петербург. Петербургский институт демонстрaтивно вернул себе нaименовaние Институтa истории мaтериaльной культуры. Впервые зa долгое время профессионaльные aрхеологи возглaвили основные aрхеологические институты. Но теперь, когдa московский институт утрaтил свое прежнее нaучное лидерство, роль руководителя свелaсь к оргaнизaционному и хозяйственному регулировaнию.
Третье следствие — резкое сокрaщение госудaрственных дотaций нa нaуку, в чaстности нa aрхеологию. В советской России всё упрaвлялось сверху и всё было госудaрственным. Избaвление от влaсти идеологов лишило aрхеологов и привычной мaтериaльной поддержки. Пришлось искaть новые источники средств — от зaпaдных фондов, от местных меценaтов (по-новому «спонсоров»), от фондов, создaвaемых новым госудaрством. В обстaновке экономических трудностей переходного периодa это окaзaлось очень нелегко. Резко сокрaтились количество и рaзмaх экспедиций, еще больше — нaучных публикaций. Сильно уменьшился приток инострaнной литерaтуры в библиотеки в силу сокрaщения вaлютных aссигновaний нa литерaтуру.
С другой стороны, общение с зaрубежными aрхеологaми стaло чрезвычaйно интенсивным, a выбор методологии и нaпрaвления — совершенно свободным. Переименовaн головной журнaл: теперь он нaзывaется «Российскaя aрхеология» и стaл знaчительно тоньше, можно скaзaть, зaхирел, но рядом с ним возникли aльмaнaхи в Петербурге и других городaх. Сaмым крупным и интересным нa постсоветском прострaнстве стaл толстый aрхеологический журнaл «Стрaтум-плюс», выходящий 6 рaз в год нa русском языке за границей — в Кишиневе. Восстaнaвливaются aрхеологические обществa, но это окaзaлось безуспешной зaтеей: исчезлa тa средa, которaя постaвлялa членов для этих обществ и делaлa эти обществa сильными и влиятельными. A новые свободные предпринимaтели еще не имеют ни силы, ни ответственности, чтобы поддерживaть aрхеологию, хотя отдельные случaи спонсорствa уже есть.
Надо признать, в целом археология оказалась неготовой к этим переменам. Развиваясь понемногу в условиях общего застоя, она приспособилась к маленьким шажкам, мелким подвижкам и совершенно растерялась перед открывшейся бездной проблем. Акад. Рыбаков, властно и уверенно державший археологию в послушном состоянии на службе партии, наложил неизгладимый отпечаток на структуры и кадры. Он был отстранен от власти, и родственники отправили его в дом престарелых, где он и умер. Но команда его сохранилась у руля.
Нет комментариев, странно. Поделюсь-ка и я одним скромным воспоминанием. Когда-то очень давно мне попалась, в каком-то популярном журнале типа «Знание-сила», статья, очевидно, как раз академика Рыбакова, про очень-очень древний Киев. Я тогда ничего не слышал об этом вообще, никаких фактов не знал и с другими точками зрения знаком, естественно, не был, и даже понятия не имел, кто такой Рыбаков Тем не менее из самой статьи было совершенно ясно, что построения автора — просто свободный полёт фантазии. Очевидно, это означает, что статья была написана с соблюдением каких-то минимальных норм научной этики, которые и препятствовали автору выдать желаемое за действительное. Действуют ли эти нормы в настоящее время? Гм. Скажем так: «смелые мыслители»(с) Фоменко и Суворов действительно были невозможны в советское время.
Alex,не скажите.В своё время очень смелые исторические гипотезы печатались в журнале «Техника-молодёжи». Авторы подписывались «инженер»,»кандидат технических наук»,»биолог» и т.д.Вам это ничего не напоминает?
Действительно, что-то такое было. Кажется, этот журнал отличался смелым подходом не только к истории. И?
Вы пишите,что Фоменко и Суворов были невозможны в советское время.В таком радикальном виде конечно,нет.Но авторы статей в «Технике-молодёжи» представляли,если так можно выразиться,»альтернативную» науку. Для массового читателя это был глоток свежего воздуха.Или я не прав?
Вы правы, конечно; жанр этот вечен, и советское время не так сильно отличалось от любого другого, как могло бы показаться на первый взгляд. Готов признать процитированную фразу неудачной: она как бы намекает, что у меня есть ответ на вопрос, стало ли в наше время соблюдение научной этики более строгим, менее строгим или осталось таким же по сравнению с советским. Но на самом деле я этого не знаю.
Я бы сказал, что «смелые мыслители» были вполне возможны. Главное условие — чтобы их смелость не противоречила официальным установкам. Тогда можно. Все, что угодно. А если противоречил — то нельзя. Независимо от степени смелости. Впрочем, чтобы противоречить официальным установкам, требовалась уже немалая смелость.
Верно подмечено что и Суворов и Фоменко не могли печататься в советские времена.
Но по разным причинам — Фоменко — потому что писал полный бред, который может быть напечатан только в эпоху, когда не Рен-Тв да и некоторых других каналах всерьез обсуждают проблемы колдунов и ведьм, сглаза и пр., когда астрология и алхимия вновь стали «наукой»…
В.Суворов не мог быть напечатан потому, что его работы отвечали на вопросы, на которые ни один военный историк советского времени, не то что ответить, задать эти вопросы, висящие в воздухе, боялся.
Брежневские времена во всех отраслях знаний это серость, серость и серостью.. А все что было оригинальным, необычным, нестандартным — закатывалось под асфальт. В связи с этим возникала «неофициальная наука», где рядом с интересными работами — например, работой Зимина о «Слове о полку», так и не напечатанной при СССР, или работой Артамонова «История хазар», написанной в конце 30-х годов и напечатанной только в 1962 г. да и то после «исправлений» внесенных ученым под давлением цензоров, появлялось и множество пены, графоманских сочинений, которые не могли быть напечатаны, как, например, работы Фоменко, совсем по другим причинам. Именно эта пена и составляет сейчас то, что получило название фолк-хистори.
Сугубо объективности ради нельзя не признать, что какое-либо минимально разумное изучение второй мировой войны в советское время было действительно невозможно.
Мне кажется, что в предыдущих комментариях не совсем верно отмечается невозможность публикаций таких как Фоменко и др. в советское время. Во-первых, были и публикации откровенных лжеученых, но только их было не так много и они не рекламировались так, как сейчас (можно, например, посмотреть журнальчик «Знание-сила» советских лет). Во-вторых, лженаука проникала и в официальную науку. Например, Б.Ф. Поршнев (советский историк и социолог), увлекшись проблемой становления человека и человеческого общества, написал замечательную книгу «О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии)». Книга хорошая, для того времени смелая и нестандартная, не принятая советской официальной исторической наукой. Но, в продолжение своих размышлений, Поршнев искренне поверил в возможность существования снежного человека, которого он объявил «реликтовым гоминидом» (дескать, в отдельных уголках Земного шара сохранились питекантропы и найдя их, исследователи получат все ответы на проблему происхождения человека). Идея заманчивая, но основана скорее на желании, вере и… подтасовке фактов. Еще меньшее уважение вызывают сочинения Л.Н. Гумилева (пассионарная теория этногенеза и пр. «муть»). Для непосвященных перечисленные идеи могут являться оригинальными и интересными, но вот если ты, как говорится, «в теме», то понимаешь, что перед нами — советские Фоменко. По крайней мере методы, которыми они пользовались/пользуются для написания своих «трудов» похожи.
Замечание для Льва Самуиловича: отсутствие (и причем длительное) комментариев по теме вашей статьи, как я думаю, свидетельствует, что не очень многие читатели мечтают о возврате в «прекрасное прошлое».
«По крайней мере методы, которыми они пользовались/пользуются для написания своих «трудов» похожи.»
Вопрос интересный. Как по Вашему связаны (и связаны ли) традиционность/нетрадиционность идей и традиционность/нетрадиционность методических подходов?
Речь идет не о традиционности/нетрадиционности идей/методических подходов. Прямой зависимости тут нет (хотя, я понимаю к чему Вы клоните). Например, тот же Поршнев при изучении Англии 17 в. использовал вполне стандартные методы изучения письменных источников, принятые в советской исторической науке. А когда он писал о снежном человеке, то вместо научных фактов пользовался слухами, непроверенными свидетельствами, рассказами и т.д., то есть отошел от строгого источниковедческого анализа. Именно в этом он и похож на Гумилева, а вместе они схожи с современными Фоменко и Ко. Хотя, конечно, меня легко можно обвинить, что традиционная наука не владеет «передовой методикой», поэтому не в состоянии оценить «новаторство» и «гениальность» открытий Фоминко и Ко (кстати, так они обычно и объясняют неприятие своих «трудов» официальной наукой…)
Хм… Я совершенно не собирался Вас поддеть или обвинить… По крайней мере в этот раз… Ни в коем разе не собираюсь защищать идеи Гумилева или Фоменко.
Мне вот просто захотелось узнать Ваше (и не только Ваше) мнение о то, как могут соотноситься новаторство гипотез и строгое следование классическим методам. Не кажется ли Вам, что что-то действительно новое и нетривиальное очень часто поначалу опирается не непроверенные источники и догадки? А уже потом, после многочисленных разносторонних проверок выясняется, пустышка это (что бывает в 90%) или открытие (что оправдывает все пустышки).
Ведь Шлимана «оправдывает» только то, что он действительно нашел «Трою» и гробницы в Микенах. А если бы не нашел, то так и остался бы в истории как человек, пользовавшийся слухами и недостоверными источниками… И над ним бы потешались все маститые ученые и все школяры вдобавок.
И это многократно в истории науки. Все ахают по поводу «гениальных предвидений». Но только когда они подтвердились. Фокус же в том, что когда человек такую нетрадиционную гипотезу высказывает, никто не может знать, верна она или нет. И резонеры при этом всегда бурчат.
ЗЫ. Ессно, я не говорю о фальсификаторах. Это совсем из другой категории.
Возможно в отдельных случаях это и так, но мне кажется что новые и действительно переворачивающие наши представления идеи приходят в результате кропотливой работы и многих исследований и статей по конкретным вопросам, из которых начинает постепенно вырисовываться новое знание. Потом происходит сенсационный прорыв — но он сенсационный только для тех, кто не следил за работами данного исследователя и от кого скрыта вся его предыдущая деятельность в данном направлении. А вот идеи рождающиеся как догадки без какой -либо серьезной предварительной работы — обречены оставаться пустыми фантазиями.
Прорыв, переворачивающий наши представления, действительно требует кропотливой работы, а не просто идей. Идеи Шлимана искать Трою «по Гомеру» были именно пустыми фантазиями. Ровно до тех пор, пока он ее не нашел. А вот когда нашел (что потребовало кропотливой работы), то пустыми фантазиями оказались идеи его оппонентов.
Дарвин тоже не имел серьезных оснований для обобщений, сделанных в «происхождении видов». Я уж не говорю про Колумба с Магелланом. Колумб ни за что не доплыл бы до Индии, если бы не существовало Америки, о которой он и не подозревал. Магеллан искал пролив, за который он по ошибке принимал устье ла-Платы, если я не ошибаюсь.
Относительно Дарвина — сразу не скажу , нужно разбираться. Шлиману принадлежат следующие работы:
• Ithaka, der Peloponnesus und Troja’ (1868) (reissued by Cambridge University Press, 2010. ISBN 978-1-108-01682-7)
• Trojanische Altertümer: Bericht über die Ausgrabungen in. Troja (1874) (reissued by Cambridge University Press, 2010. ISBN 978-1-108-01703-9)
• Troja und seine Ruinen’ (1875). Translated into EnglishTroy and its Remains (1875)
То есть и у него это не сиюминутное озарение, а плоды его работ продолжавшихся несколько лет. О его мелких публикациях сведений нет и этот вопрос требует отдельного исследования, но я почти уверен что они были.
Так что его открытие Трои тоже плоды кропотливой и долгой работы на протяжении нескольких лет.
«в 1850 году на несколько лет переселился в США в разгар золотой лихорадки и удвоил свое состояние, ссужая деньгами золотодобытчиков. Все это время он грезил мифами Древней Греции, но никогда не занимался наукой всерьез.
Лишь в 1858 году Шлиман кардинально меняет судьбу, за несколько лет ликвидирует свое предприятие и начинает вести жизнь интеллектуала-путешественника. В возрасте 44 лет он поступает студентом в Сорбонну, изучает филологию и литературу. 15 августа 1868 года, во время поездки по Греции, он встречает британского дипломата Фрэнка Калверта. Их объединяет не только страсть к греческим мифам и к великой «Илиаде» Гомера, но и сам подход к древнему тексту.
Обоих не смущало, что слепой поэт воспел осаду Трои примерно в конце VIII века до нашей эры, в то время как описанные события (если они вообще происходили), происходили на 500 лет раньше. Но Калверт и Шлиман подходили к тексту, который читали в оригинале, буквально. Для них это — не поэтическое описание древних легенд, а таинственный ребус, содержащий подсказки, которые нужно только распознать и расшифровать, чтобы найти путь к настоящей Трое. Географические описания, данные в Илиаде, заставляли подозревать, что руины Трои могут быть сокрыты под холмом Гиссарлык на северо-западе современной Турции.
Шлиман взялся за дело с размахом. Начиная с 1870 года, он, заручившись разрешением османских властей, буквально прорезает Гиссарлык с яростью искателя сокровищ. Шлиман прокапывает прямо посреди холма огромный ров глубиной в 15 метров, полностью игнорируя верхние слои заселения.»
http://www.dw.de/%D0%B8%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C-%D1%81%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%89-%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D1%80%D0%B8%D1%85-%D1%88%D0%BB%D0%B8%D0%BC%D0%B0%D0%BD-%D0%B8-%D0%B5%D0%B3%D0%BE-%D1%82%D1%80%D0%BE%D1%8F/a-16845853
Мы чуток о разном. Я ж не утверждаю, что Шлиману «яблоко на голову упало». Понятно, что каждый приходит к новым гипотезам через сопоставление каких-фактов, какую-то деятельность. И Гумилев и Фоменко не исключение.
Я о том, что что в то время, когда формулировались смелые гипотезы, серьезных железобетонных основ для них в научном мире не было. Именно потому эти гипотезы и являлись СМЕЛЫМИ. Из более нового посмотрите историю хеликобактера. Нужно было обладать изрядной смелостью, чтобы вопреки всем предположить, что источником язв и гастритов может являться бактериальная инфекция. И это считалось фантазией, так все были убеждены в невозможности жизни бактерий в кислой среде желудка. Бедняга Маршалл дошел до того, что поставил острый опыт на себе самом, намеренно заразившись и вызвав у себя гастрит.
А естественный отбор, предсказанный Дарвином, оставался бездоказательной фантазией до появления уже в 20 веке развитой генетике. После чего появилась более-менее вменяемая синтетическая теория эволюции.
Но история науки представляет собой целое кладбище гипотез, которые были ничуть не хуже, просто ОКАЗАЛИСЬ неверными. Простой пример — недавно открытый бозон Хиггса. Он (Хиггс) ОКАЗАЛСЯ прав. Но ведь были и смелые модели, в которых бозон Хиггса не требовался.
P.S. И у Шлимана были предшественники: в 1822 году Чарльз Мак Ларен обратил внимание исследователей на холм Гиссарлык . Но на него не обратили внимания. В 1866 Шлиман поселился в Париже для изучения археологии. Он изучал археологию два года.
Из письма Шлимана сыну, датированного 1868 годом:
«работаю день и ночь над моим археологическим трудом — потому что не могу себе представить карьеру более интересную чем автора серьезных книг..»
К концу 1868 года он провел разведочные раскопки на Итаке.
В 1869 году он представил на рассмотрение философского факультета Ростокского университета свой первый труд: «Итака, Пелопоннес и Троя».
И только потом в 1874 году начал раскопки на месте Трои на холме Гиссарлык.
Прошу прощения, написал до того как прочел Ваш ответ.
«И только потом в 1874 году начал раскопки на месте Трои на холме Гиссарлык.»
Что-то я сомневаюсь. Мне казалось, на пару лет раньше.
Кстати, из трех приведенных Вами работ Шлимана, две относятся уже к периоду, когда Троя была найдена.
Дорогой Денни, одно частное замечание. Шлиман таки не нашел Трою. Он нашел Илион. А хетты знают два разных города на западе Малой Азии — Труиса и Вилюса. Вилюса — это (В)илиос = Илион, а Труиса — это Троя. Я уж не говорю о том, что он помещал Гомеровский Илион близко к дну своего раскопа, а тот оказался в VII cнизу слое. То есть на тысячу с лишним лет позже. Но географическое место Илиона определил до него Калверт, которого он за это возненавидел. Ко времени Гомера легенды об этих двух городах слились, но следы двойственности есть во многих аспектах.
Спасибо. Я это знал более менее. Довелось читать книгу Карама «боги, гробницы, ученые». Я именно поэтому в первом посте поставил «Трою» в кавычки.
«Но географическое место Илиона определил до него Калверт» ОПРЕДЕЛИЛ? Или сделал смелое предположение, оказавшееся правильным? Это важно в контексте данной дискуссии.
«Дарвин тоже не имел серьезных оснований для обобщений, сделанных в «происхождении видов». Я уж не говорю про Колумба с Магелланом.»
Не путайте тёплое с мягким. У Дарвина были серьёзные основания. Колумб основывался на неверном вычислении радиуса Земли, и что? Его экспедиция подтвердила, что ли, это вычисление? Возможно, Магеллан основывался на какой-то псевдонаучной теории, которая предсказывала существование пролива. И что, по-Вашему, его экспедиция подтвердила эту теорию? Это во-первых. А во-вторых, о какой (научной, а не человеческой)смелости тут речь? Неверные представления Колумба и Магеллана, верная теория Дарвина — все лежали полностью в русле науки того времени и опирались на мощный базис. Ну хотя бы Колумбу уже нужно было знать, что Земля круглая, и знать, что в океане дует пассат.
Denny:
Моя фраза «Хотя, конечно, меня легко можно обвинить, что традиционная наука не владеет «передовой методикой»…» обращена не к Вам, естественно, а вставлена в общий контекст моих рассуждений. К Вам у меня претензий никаких нет.
Что касается Вашего вопроса: «Как могут соотноситься новаторство гипотез и строгое следование классическим методам». Добросовестный ученый (хотя недобросовестный ученый по определению перестает быть ученым, но все же), обдумывая свою новаторскую гипотезу, для ее доказательства может, а в ряде случаев и обязан, следовать новаторским (не классическим, новым) методам. Но эти методы должны быть основаны на научном мышлении. Например, для того, чтобы представить миру реконструкции лиц известных людей прошлого, М.М. Герасимов предложил собственную методику восстановления мягких покровов по черепу человека. Он провел сотни экспериментов, в том числе с современными ему людьми, прежде, чем взяться за реконструкцию лиц исторических деятелей. Другой пример, С.А. Семенов для того, чтобы реконструировать древние технологии, определить как использовались те или иные орудия (причем не голословно, а аргументированно), провел тысячи экспериментов со следами, которые оставляют разные материалы на рабочих кромках каменных и костяных орудий. И только после обоснования своего трассологического метода, доказательства того, что он работает, Семенов взялся за изучение древних технологий. Таких примеров много (даже Колумб плыл открывать Индию не по наитию, а имея четкую систему признаков, что на западе должна быть большая земля). Таким образом, новаторские методы — это необходимый элемент развития науки. Что явили миру Фоменко и Ко? Новаторские методы? — Да! Но эти методы ненаучны, они не отвечают стандартам науки даже 18 века (нет источниковедческого анализа, проверяемости выводов, все построено на произвольных допущениях и т.д., об этом много уже написано, например методика Л.Н. Гумилева хорошо разобрана Л.С. Клейном в книге «История антропологических учений»).
Вы обсуждали вопрос являлся ли ученым (археологом) Шлиман. По моему мнению — нет. Он уничтожал культурные горизонты своей «Трои», которые, по его мнению, не соотносились по времени с событиями, описанными Гомером. Можно возразить, что, дескать все тогда так копали. Да, действительно, так делали многие, да и сейчас такие примеры можно увидеть. Но непрофессионализм Шлимана выражается именно в том, что другие культурные горизонты ему были неинтересны по определению, то есть в данном случае он показал себя как «археолог» одной идеи, одного сюжета, одного культурного горизонта, за что позднее и поплатился.
А что касается смелых предположений в науке, то они есть сплошь и рядом, но все дело в том, что следует далее — тщательный, кропотливый поиск и анализ, эксперимент, создание новых или совершенствование старых методов исследования, выстраивание строгих научных доказательств или — броские, ни на чем не основанные идеи, подмена доказательств мнением, некорректное использование математики, пренебрежение такими обязательными этапами любого научного исследования как критика источников, проверка фактов и т.д. На примере акад. Рыбакова ЛСК об этом писал выше.
«А что касается смелых предположений в науке, то они есть сплошь и рядом, но все дело в том, что следует далее — тщательный, кропотливый поиск и анализ, эксперимент, создание новых или совершенствование старых методов исследования, выстраивание строгих научных доказательств или — броские, ни на чем не основанные идеи, подмена доказательств мнением, некорректное использование математики, пренебрежение такими обязательными этапами любого научного исследования как критика источников, проверка фактов и т.д.»
Совершенно согласен.
Денни, Калверт не только до Шлимана пришел к выводу о Гиссарлыке как месте Илиона, но и снабдил Шлимана первыми инструкциями, как и где копать и закупил ему партию лопат и т. п. Он ведь жил там поблизости.
Сергею. Насколько мне помнится у Семенолва было всё наоборт: он сначала увлекался следами, а годы спустя увлекся экспериментами.
ЛСК:
По Семенову Вы правильно заметили, но сути дела это не меняет. Только разработав свой метод он взялся за более сложную задачу, а мог бы сделать и наоборот — сперва экспериментировать, а потом уже искать обоснование верности результатов своих экспериментов. А в археологии у нас сплошь и рядом можно увидеть умозрительные заключения, а зачастую и откровенную лженауку (думаю, Вы сами можете привести массу подобных примеров).
Да, понятно. Но я все же чуть о другом. «Определил» в моем понимании имеет конкретный смысл. Например, при помощи радиоуглеродного (денедрохронологического и т.д.) метода человек определил возраст археологической находки. То есть человек опирался на проверенную общепринятую методику.
Было ли так в случае Калверта? Или это была идея, основанная на сомнительных и неподтвержденных в то время данных и суждениях. Которая могла оказаться и совершенно ложной. И о которой мы в этом случае рассказывали примерно так же, как о поисках горшочка с золотом на конце радуги.
Насчет причин того, что отклики на мою статью появились не сразу.
Я и не очень беспокоился, потому что статья ведь не окончена. Продолжение следует.
Лев Самуилович, а у Вас нет желания переиздать книгу «Феномен советской археологии» с добавлениями, которые, кажется, вы сделали для одного из иностранных изданий?
Отвечаю Сергею. Желание переиздать должно возникать не у автора, а у издателей. Возможности-то у них. Что до меня, то я сейчас сдал в печать двухтомную историю российской археологии, там как раз те добавления, которые сделаны в немецком и английском изданиях «Феномена» расширены и стали основой содержания новой книги.
Доброе утро.
Тема политики ( в широком смысле, и философское) в науке интересна сама по себе.
И в современное время, и в восточно-европейских странах, за «негосударственные» ( правильно — не групповые) взгляды на «происхождение народов» могут не только морду шлифовать, угрожать, вызывать на разборки.
Происхождение «государство-образующего народа» (Не только на Украине, как видите, процесс идет.), запугивание идет по линии правящей партии, вызывают на партийный допрос, где показывают толстенный государственный талмуд; с парадными лестницами, фраками, полными залами, чинами, расовыми учеными и генералами от политики из 30 тых и 40 х.
Из вашего, современного.
Можно полюбоваться современными лизоблюдскими теориями, уже на государственном уровне, про неорганическое происхождение нефти из флюидов и космоса, возрождение нефти, отрицание теории потепления климата от углекислого газа, полезность сжигания углеводородов для экологии или тех же славян бредущих из балканских стран.