Похоже, невозможно рассказать о Древнем Риме, не сравнивая его с современностью: авторы трех книг, так или иначе затрагивающие историю очага европейской цивилизации, не могут этого избежать. Книги очень разные, объединенные лишь темой: работа итальянского историка и популяризатора Альберто Анджелы дает возможность прожить один длинный день в Риме эпохи императора Траяна (правил в 98–117 годах н.э.), ощутив вкус пищи, уличные запахи и звуки, тайком заглянуть в спальню к богатым господам и в закуток бедняка на верхнем этаже инсулы (многолюдный дом с комнатами для сдачи внаем. — Ред.) . Книга искусствоведа Роберта Хьюза тоже посвящена Риму, но отнюдь не только древнему — вся история города от начала до 1960-х годов тщательно воссоздана автором. Совместный труд французских ученых «История частной жизни» посвящает нас в проблему соотношения публичного и личного. Стилистически книги тоже разные: яркая художественная ткань текста Анджелы показывает повседневную жизнь императорского Рима красочно и правдиво; многостраничный том французов точен, педантичен и наукообразен, в нем — клад интереснейших сведений и фактов; книга Хьюза публицистична и эгоцентрична — это, по сути, длинная журналистская статья с массой обобщений, резких высказываний и лозунгов, свойственных этому стилю. С другой стороны, его рассказы о художниках и произведениях искусства написаны с любовью и тонким пониманием прекрасного. По сути, это три разных взгляда на Рим, на современный мир и на наши связи с историей.
Путешествие во времени
Занимательное путешествие в повседневную жизнь рядовых древних римлян, написанное итальянским историком и палеонтологом Альберто Анджелой, впервые вышло на русском в 2010 году в издательстве «Колибри» и вот спустя 4 года переиздано «Азбукой». Книга предназначена для очень широкого круга — автор предполагает, что читатель может не знать о Риме вообще ничего, кроме стереотипов из кино, и старательно развенчивает их, а также сравнивает реалии Вечного города с современными, крайне наглядно демонстрируя общие моменты и яркие различия. Анджела склонен сравнивать древний мегаполис с городами современной Индии, скажем, с Калькуттой — те же узкие улочки, базары и лавочки, острые и неприятные запахи, яркие одежды, толчея и «неуверенность в завтрашнем дне — одна из самых распространенных черт на улицах Рима». Все стороны быта, касающиеся пищи, секса, гигиены, торговли, похода в Колизей за зрелищами, в термы за чистотой и общением, освещены Анджелой со множеством подробностей, почерпнутых из археологии и письменных свидетельств. Чтобы воссоздать облик Рима во всех деталях, автор достраивает его с помощью воображения и логики: если в источниках нельзя найти какую-то подробность, ее можно представить, нафантазировать, домыслить. Вот так пишет Анджела о лестницах, ведущих на верхние, самые бедные, этажи инсул: «Эти лестничные площадки — настоящая «аллегория жизненного пути«: светильник выхватывает из полумрака силуэт то голого ребенка, тихо сидящего на полу, пристально глядя на тебя своими черными глазками, то лицо спящего старика, выступающее из складок засаленного покрывала. Начало одной жизни и конец другой объединены общим зловонием нищеты».
От раннего утра до поздней ночи мы проживаем длинный день в Риме времен его расцвета, когда правил император Траян. Автор проводит нас невидимым свидетелем давно исчезнувшей жизни через богатые дома и бедные каморки, улицы и лавки, трактиры и бордели, бани и общественные туалеты. Всё это важно, чтобы понять, как жили, что ели, о чем думали и чем дышали те люди, от которых сегодня остались лишь смутные представления, полные стереотипов и легенд. Чтобы мы могли лично убедиться: «Секс, любовь, оскорбления и спортивный азарт — всё это археологи находят на стенах римских домов. Почти за два тысячелетия ничего не изменилось!» Несмотря на значительную роль воображения и фантазии в реконструкции Вечного города, Анджела опирается на исторические источники, ему можно верить в главном — это достоверный труд, написанный ученым для обычных людей, увлекательный, как кино: «В этом и заключается волшебная сила археологии: на мгновение она позволяет нам вдохнуть жизнь в давно ушедшее, встретиться с теми, кого уже нет, вовлекает нас в повседневную жизнь многовековой давности. Ни один спецэффект не сможет произвести на нас столь сильное воздействие…»
Город статуй и колонн
«Когда я впервые оказался в Риме, искусство и история стали для меня реальностью», — пишет Роберт Хьюз, американский искусствовед родом из Австралии. И увлеченно рассказывает об искусстве и истории от Ромула и Рема до наших дней, буквально оглушает читателя огромным количеством информации. Кажется, что автору необходимо поведать нам всё, что он сам узнал о Риме, с тех пор как увидел его впервые — очарованный и опешивший. Он подробно рассказывает о людях, их характерах и биографиях, о забавных вымыслах и неумолимых фактах, исторических событиях и живущих в народе легендах. Но главное для него — здания, фактура, физическое воплощение города: «Благодаря Риму во мне исподволь родилась мысль о том, что одна из жизненно важных вещей, которые делают великий город великим, — это не просто его размер как таковой, а сумма заботы, расчета, наблюдений и любви, отложившихся на всем, что его составляет, включая здания, но не только их. Именно ощущение заботы — неотступного внимания к деталям — придает всему смысл, притягивает взгляд, замедляет шаги прохожего и не дает ему слишком быстро пройти мимо. При этом само собой разумеется (или должно разуметься), что невозможно уделить подобное внимание деталям, если не иметь в достаточной мере понятия об их веществе: о породах камня, разных металлах, видах древесины и других материалов — керамики, стекла, кирпича, штукатурки и всего того, что составляет внутренности и кожу зданий; о том, как они старятся, как ветшают; в общем, как они живут, если они всё еще живы».
Лучшая часть книги, ее скелет — это рассказы о художниках, скульпторах, архитекторах, градостроителях. В том, как город строился, перестраивался и менялся, Хьюз знает толк и пишет об этом эмоционально, образно, захватывающе: «У Фидия было много подражателей в Риме, но римского Фидия не существовало. Большинство римских статуй в лучшем случае добросовестно воспроизводят действительность; можно вспомнить реалистические посмертные портреты несколько мрачных граждан, скованных добродетелью. Великие же произведения, вроде прославляющих Августа рельефов на Алтаре Мира, составляют редчайшие исключения, и в них вполне уместно заподозрить руку грека или, по крайней мере, резчика, прошедшего греческую школу. Прав был Вергилий: великим искусством Рима было не ваяние, а власть». Но в какой-то момент ситуация изменилась, и Рим сам стал школой искусств, куда приезжали учиться и работать художники со всей Европы и где рождались собственные звезды. Лучшие из тех, чьи судьбы связаны с городом на Тибре, — в центре внимания Хьюза: от Микеланджело и Бернини до де Кирико и Феллини. Та часть книги, которая посвящена художественному миру, сложившемуся в Риме и вокруг Рима, написана замечательно: автор не только дает портрет каждой эпохи через архитектуру, скульптуру и живопись, но и прослеживает, как родившиеся в Риме стили и тенденции повлияли на других художников и на дальнейшее развитие искусства.
Хуже обстоит с пересказами биографий и оценкой исторических событий — тут Хьюз становится невыносимо публицистичен, раздавая нелестные оценки людям и их поступкам и скатываясь в стариковское ворчание о временах и нравах. Он не стесняется в выражениях. Философа Сенеку он называет «безжалостным и алчным ростовщиком», папу Сикста V — «маниакально-претенциозным понтификом», а стихи Габриэле д’Аннунцио — «липкими замшелыми виршами». С наслаждением заядлого сплетника Хьюз смакует подробности личной жизни исторических персонажей, не забывая сообщить об их сексуальной ориентации, неврозах и скандалах. Хьюз оценивает прошлое, не давая себе труда отстраниться на время от своего времени, культуры, воспитания, и это создает забавный эффект.
Ничего личного
«Мы отталкивались от того неоспоримого факта, что всегда и везде частная жизнь противопоставляется общественной, доступной всеобщему обозрению и подчиненной власти общественных институтов» — так заявляют проблематику своего труда авторы пятитомной «Истории частной жизни» под общей редакцией Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби — представителей знаменитой французской исторической Школы «Анналов». Книга издавалась в 1980-е годы, в 1999-м вышла новая — дополненная — редакция, и именно ее взяли за основу для русского издания. В этом году на русском вышел первый том, посвященный в основном Древнему Риму времен империи, а также содержащий две главы о раннем Средневековье и Византии, то есть цивилизациях, напрямую с Римом связанных. Книга представляет собой сборник статей разных авторов. Глава «Римская империя» написана французским историком Полем Вейном, он же написал предисловия к следующим двум главам, касающимся истории Рима. Раздел «Поздняя античность» написан английским историком Питером Брауном; автор главы о Римской Африке — французский археолог и историк Ивон Тебер. Интереснейший раздел о раннем западноевропейском Средневековье, в котором найдены и подробно исследованы корни возникновения частной собственности, столь специфической для древнего мира и столь привычной современным европейцам, написал французский специалист по истории Галлии Мишель Руш, а завершает книгу раздел о Византии X–XI веков, написанный Эвелин Патлажан — французским историком-византинистом, специалистом по вопросам семьи и места женщины в Византии (и единственной женщиной среди авторов первого тома).
Здесь нет никаких заигрываний с читателем. Книга написана специалистами для специалистов и тех, кто готов к трудностям, ради того чтобы узнать новое. Наукообразный, громоздкий язык, множество ссылок на источники, никаких домысливаний, голословных утверждений, необоснованных оценок — ничего подобного профессиональные историки не могут себе позволить. В этом достоинство и одновременно недостаток. Через текст приходится продираться, и только высокий интерес к предмету удержит внимание читателя-неспециалиста на протяжении 800 страниц. «Считается, что научный язык должен быть сухим, специально малопонятным для широкой публики. Отчасти гуманитарии защищаются таким образом от вторжения в их область профанов и шарлатанов. Но это совершенно не значит, что ученый не должен время от времени переходить на язык, понятный широкой публике, и рассказывать о предмете своего изучения увлекательно и интересно», — полагает российский византинист Сергей Иванов («Книжное обозрение». — 2012. — № 21). Впрочем, не нам учить именитых французских ученых, как писать книги. Просто читателю стоит подготовиться: будет нелегко.
Единственный недостаток — сухость и сложность профессионального текста — искупается огромными достоинствами. Это скрупулезное, ответственное и подробное (несмотря на постоянные жалобы авторов на нехватку печатного места) исследование вопроса соотношения частного, персонального, и общественного, публичного, на протяжении 10 веков. Вопрос важнейший не только для понимания прошлого, но и для сегодняшнего дня. Упор во всех пяти разделах сделан на социальный анализ общества, на социальные и домашние роли, взаимосвязи между людьми, отношение к смерти или сексу. Оно менялось не только с переходом к новой парадигме, например от античности к средневековью, но и на протяжении существования Римской империи — незаметно, как в стабильном обществе и происходят огромные перемены. Сам подход Школы «Анналов» утверждает значимость человека — его ментальности, отношений с людьми, мировоззрения, и этот подход — ведущий в данном исследовании. Не обходятся авторы без параллелей с сегодняшним днем, и даже делают это с тонким юмором: «Римляне жили в тихом страхе перед собственными рабами, подобно тому как живут наши современники, владельцы доберманов».
В самом начале статьи я употребила распространенный стереотип, назвав Рим очагом европейской цивилизации, но у серьезных историков даже в этом нет уверенности, и Поль Вейн пишет: «Почему римляне? Не потому ли, что их цивилизация послужила основанием для современного Запада? На сей счет я не могу сказать ничего определенного. Нет никакой уверенности в том, что Римская империя послужила его фундаментом, что христианство, техника, права человека берут свое начало именно оттуда». Труд «История частной жизни» дает возможность не только лучше понять давно исчезнувший мир на глубоком уровне явлений. Он воспитывает историческое мышление и дает возможность почувствовать течение времени, до неузнаваемости меняющее общество и традиции, но оставляющее кое-что неизменным — глубоко внутреннее, сущностное.