Офицер и репортер: два хроникера Первой мировой

Государственная публичная историческая библиотека России выпустила серию книг к столетию Первой мировой войны. Всё это — источники, личные свидетельства, мемуары, записки, дневники, не переиздававшиеся почти век. В год столетия начала «забытой войны» такие книги помогают не только вспомнить о ней, но и услышать голоса тех, кто был на передовой и в тылу, а затем сгинул в пасти революции, гражданской войны и репрессий советского времени.

Голгофа русской земли

А.И. Верховский. Россия на Голгофе (из походного дневника 1914-1918 гг.) / предисл., коммент. А.М. Савинова. — М.: ГПИБ, 2014. — 208 с.

Александр Иванович Верховский, патриот, военный теоретик, офицер, военный министр Временного правительства, ярый противник большевиков, не скрывавший своих убеждений и в советское время (за что лишился работы, был арестован и в разгар репрессий, в 1938 году, расстрелян), относится к тому типу людей, которые дотошно и безжалостно разбирают свои и чужие ошибки, не щадя ничьей гордости. «Если бы словами можно было сделать счастье народа, оно давно было бы сделано», — пишет Верховский и сожалеет о том, как мало русских офицеров, генералов и политиков способны на «большое решение», на «самодеятельность». В этом видит он причину всех поражений на фронтах Первой мировой и провал Временного правительства. По его мнению, к осени 1917 года народ страшно устал от бестолкового руководства умных людей: «Довольно нас водили знающие за нос восемь месяцев, да ничего не сделали. Теперь попробуем сами своими рабочими руками свое дело сделать, плохо ли, хорошо, а как—нибудь выйдет». На этом решении народа, передавшего власть большевикам, заканчивается для Верховского трагическая история войны: «Смертной мукой, невыносимым страданием были для всех, кто любит свою родную землю, эти страшные годы войны и месяцы революции. Голгофа русской армии, Голгофа русской земли. Великим мучением очищается душа народная от старых грехов, обновляется, ищет правды». Дальше начинается совсем другая история и другая Россия, в которую Верховский не вписывается, несмотря на уникальный военный опыт, острый аналитический ум и огромное желание приносить пользу своей стране в любом ее обличье.

Дневник, который Верховский вел в течение всей войны (ему было около тридцати, когда она началась, и тридцать один год, когда он вошел во Временное правительство в качестве военного министра), демонстрирует и его рациональный, аналитический подход к проблемам армии, и страстный патриотизм, огромную любовь к родной стране, за которую страшно болит сердце. Главную проблему русского войска Верховский видит не только в технической и культурной отсталости перед Германией, но и в отсутствии образования и осознанного патриотизма: «Правительство наше считает, что темным народом легче управлять. Оно вынуждено так действовать, ибо просветленный народ никогда не согласится терпеть тот политический строй, в котором мы живем, но с военной точки зрения это несчастье, так как в современной войне темный народ не в состоянии выполнить задач, которые на него возложит необычайно осложненное военное дело».

Опытный офицер, Верховский за три года войны побывал в ключевых точках и сражениях, и читатель может познакомиться с его анализом тяжелого поражения в Восточной Пруссии осенью 1914 года, крайне депрессивной ситуации на фронтах в 1915-м, Брусиловского прорыва в 1916-м и последних попыток добиться победы в условиях повального дезертирства и революционного «разброда и шатания» в 1917-м. Наиболее интересны его записи 1917 года, очень подробные, в которых он анализирует успехи и провалы Временного правительства, размышляет о сердце «народа-ребенка» и его понимании свободы, предсказывает многие темные моменты, которые скоро страна переживет в действительности. Уже в 1915 году в его дневнике отражено отчаяние, которое начинают испытывать на передовой: «…Только бы дал Господь победу, а то что будет с Россией?», «Многие перестали надеяться, что мы сможем выйти из этой войны без тяжелого поражения», «…кроме крови и поражений, ничего не будет…». Несмотря на случающиеся победы и прорывы, Верховский не видит больших шансов для России, если не сменится руководство и строй страны, если не уйдут генералы-непрофессионалы и не дадут офицерам большей свободы действий: «…Победа и поражение на войне, равно как и подготовка к войне, стоят в огромной зависимости от ума, знаний и сердца вождей», «Только большая смелость и настойчивость дают победу. Нерешительность же неизбежно ведет к поражению», «Снова безвольно опущенные руки, снова инициатива захвачена нашим врагом. Говорят, что всё это очень трудно, очень рискованно, как будто можно без риска и труда чего—нибудь достичь на войне». То же чувство безысходности испытывает офицер после одной из величайших побед на этой войне, Брусиловского прорыва: «Блестящая, казалось бы, победа этого лета не радует, так как реальных результатов нет никаких. Она ни на шаг не приблизила нас к окончанию войны, о котором определенно начинают тосковать теперь народ и армия».

Верховский с радостью встретил Февральскую революцию. Он видел в ней шанс всё изменить — прежде всего в армии: вернуть инициативу офицерам, дать генеральские погоны талантливым и опытным бойцам, начать просвещение простых солдат, выходцев из «темного народа»: «Только смена политической системы может спасти армию от новых несчастий, а Россию от позорного поражения». Вспоминая ужасные подробности боев в 1915 году, когда не хватало одежды, еды, снарядов, равно как и дисциплины, умных и верных решений, инициативных решительных действий, он пишет: «Мы должны в будущем устроить свою жизнь так, чтобы этот кошмар был невозможен». Увы, ни одна из этих надежд не сбывается, и народ отворачивается от офицеров, интеллигенции, буржуазии, пришедших к власти после свержения царя. Верховский шокирован темнотой и несознательностью простого народа: «Сейчас это уже стало ясно: масса поняла революцию как освобождение от труда, от исполнения долга, как немедленное прекращение войны. Отдыха, хлеба и зрелищ. Это психология разбитого народа», — пишет он в марте 1917 года. Подобное поведение он считает недопустимым, пока страна находится в состоянии войны с Германией и Австро-Венгрией. Верховский не принимал большевистской интернациональной пропаганды, он верил только в национальную идею, когда богатый и бедный, знатный и простолюдин встают плечом к плечу на защиту родины. Он не понимал изменившееся самоощущение простых людей, их чувств и надежд. Простых солдат он называет «массой», народ для него — «ребенок», он не вникает в отдельные истории и личные проблемы этих крайне далеких от него людей, а его дневник, полный умных обобщений и теоретических выкладок, отдает снобизмом. Думаю, этот свойственный большей части образованных офицеров, интеллигентов взгляд на «массы» объясняет и неудачу Временного правительства, и реакцию народа, потерявшего доверие к людям, может быть, умным, но не способным вникнуть в интересы и нужды простых людей. Отсюда их реакция: «Теперь попробуем сами своими рабочими руками свое дело сделать, плохо ли, хорошо, а как—нибудь выйдет».

Незадолго до Октябрьского переворота Верховский вышел в отставку и уехал отдыхать на остров Валаам, перед этим предупредив своих коллег: «Страна гибнет от анархии, большевики, а с ними всё темное, грязное, дурное, что тянется за ними, идет просто и прямо к захвату власти…» Узнав о приходе большевиков к власти, Верховский пережил настоящий душевный слом. Дневник заканчивается молитвенным покаянием: «Мы все виноваты. Мы разбиты потому, что перед лицом злобного врага мы занялись внутренними счетами и вместо общих усилий для обороны страны, в междоусобной злобе, надорвали свои последние силы».

Судя по дневнику, причину «внутренних счетов» он так и не понял.

Умирать, как трава

В.В. Муйжель. …С железом в руках, с крестом в сердце (На восточно—прусском фронте) / предисл. Н.И. Цимбае—ва. — М.: ГПИБ, 2014. — 272 с.

Виктор Васильевич Муйжель был плодовитым писателем: к 31 году выпустил уже 11 томов художественной прозы и публицистики. В первые годы войны он в качестве корреспондента газеты «Биржевые ведомости» пишет серию «писем», а по сути, очерков с фронта и из пред-фронтовой зоны. Книга «…С железом в руках, с крестом в сердце» была выпущена в 1915 году, когда исход войны и ее катастрофические последствия для России еще не были ясны. Подзаголовок «На восточно-прусском фронте» не совсем точен, так как большая часть очерков написана о сражениях не в Пруссии, а в Галиции и Польше. В отличие от дневников Александра Верховского, максимально объективных и отстраненных, статьи Муйжеля полны веры в победу, героического пафоса, вообще свойственного прессе тех лет, которая старалась поддерживать боевой дух и успокаивать людей в тылу.

В центре рассказов Муйжеля — человек на фронте, простой крестьянин, оторванный от тихой родной деревни и отправленный проливать кровь, умирать за отечество. Этому образу Муйжель придает покорный героизм, воспевая смирение русского солдата: «…Я чувствую полное бессилие человеческого языка дать словами истинный облик этого удивительного, заметного только, как трава, — когда ее много, — простого русского человека, орудующего теперь против немца с винтовкой». Интересно, что сравнение с травой простого мирного крестьянина (вне зависимости от национальности), вынужденного взяться за ружье вместо плуга, встречается и у другого русского корреспондента, наблюдавшего за войной из Франции, Бориса Савинкова: «Раньше казалось, что смерть так страшна, что только избранные сохраняют мужество перед ней. Теперь ясно, что средний человек, любой французский, русский, немецкий или австрийский крестьянин, умеет умирать, „как трава“, то есть безропотно и бесстрашно» (из книги «Во Франции во время войны»).

Статьи Муйжеля сильны деталями, метко подмеченными и талантливо срисованными; слабость же его очерков — в газетном пафосе: автор срывается на проповедь и назидание. Впрочем, это приметная черта публицистики того времени, а потому сосредоточимся на положительных сторонах этих текстов.

Историк, профессор Николай Цимбаев в предисловии пишет: «Выбор редакции, которая сделала Муйжеля своим главным военным корреспондентом… в высшей степени характерен. Газета и ее читатели нуждались в правдивом, без прикрас, предельно реалистичном описании войны». И сборник подтверждает правильность этого выбора. Муйжель пишет то, что видит: о раненых и пленных, о русских и немецких солдатах, о мирном населении в оккупированных городах.

Встречаются поразительные сцены, например о раненом в увольнении: «В сущности, никакого лица не самом деле не было, был только тот же белый ком, прорезанный посередине продолговатой дыркой и пониже круглой. В верхней, продолговатой, любопытно и смешливо сверкали два живых серых глаза, выражавших полное удовлетворение бытием, из нижней торчала папироса… Кровь залила воротник, плечи, спину. Он лежал несколько часов где—нибудь между окопами, пока огонь боя несколько стих и санитары смогли подобрать его. И этот человек, промочивший кровью грубое, толстое, как картон, солдатское сукно, — теперь погуливал, радуясь редкому солнышку, вертел по сторонам похожей на снежный ком головою, и голубоватый дымок вился легкомысленной струйкой из черной круглой дырочки вместо рта».

Муйжелю был куда более ясен своеобразный, непонятый Верховским менталитет простого народа, и он много пишет об этом, восхищаясь характером и стойкостью русских солдат: «Вот люди, которые едят только потому, что человеческий организм не может существовать без пищи. Они спят только для того, чтобы хоть немного восстановить силы. Они три месяца живут страшной, сказочной жизнью: без дома, без крова иногда, ночуя, где придется, питаясь, когда для этого найдется десять минут… Жизни, земли, мира — для них нет. Они стали по ту сторону человеческих интересов, обычных представлений, вековых привычек. У них есть только одно: война. И во имя ее, отрешенные и отрезанные от всего мира, они плывут бесконечной волной серых шинелей и желтых, похудевших, и от этого странно одухотворенных лиц». В отличие от Верховского, который мыслил аналитически, стратегически, отстраненно, взгляд Муйжеля на войну противоположный: «Война — страшное дело, но она же — и искусство, вдохновение, порыв. И решать ее, как шахматную задачу, нельзя; нельзя уже потому, что здесь вместо деревянных пешек, коней и тур — живые люди, с живыми напряженными нервами, с живым, ярко чувствующим сердцем». Как ни странно, Муйжель, не будучи ни воином, ни полководцем, увидел здесь самую суть грядущей катастрофы: живые люди, измученные окопами, голодом, грязью и смертью, поднялись и опрокинули тех, кто заставлял их сражаться в непонятной им войне.

Муйжель сравнивает войну с бредовым сном: «Война — как сон. Порою в ней нет времени, и реальная выпуклость событий подавляет собою логику вещей. То, что было вчера, под влиянием тысяч воль, тысяч единиц, внезапно и странно изменяется, переменяя положение и место, как это бывает только во сне». Он улавливает и то отличие, позже отмечаемое историками, которое выделяет мировую войну из ряда других: «Эта война имеет одну особенность: она затягивает собою людей, не имевших до нее ничего общего с военным миром». Но и ошибается кое в чем, веря: «…Придет час, взволнованное море войны войдет в свои берега, и тогда скажем мы слово памяти погибшим, вспомним их безвременную смерть».

Жаль, что погибшие в той войне в массе своей так и не были оплаканы, были надолго забыты.