Александр Сергеевич Пушкин находил, что в «Вандиковой Мадонне» жизни нет, польстив, впрочем, Ольге Лариной самой возможностью сравнения… Фламандские художники, современники Ван Дейка, однако же, были достаточно темпераментны, чтобы внести жизнь в изображение неживых предметов.
Посмотрим, какие предметы фламандцы считали достойными того, чтобы их «переносить на полотно». Разумеется, это цветы и фрукты, но кроме того (и здесь мы вспоминаем картины Франса Снайдерса), изображали рыбу на прилавке, а также битую птицу, зайца и прочую охотничью добычу. C цветами и фруктами понятно — они не просто красивы: в европейской культуре они традиционно являются носителями многих символических значений. Так что нас не удивляет, что ранний европейский натюрморт -это преимущественно изображения цветов и/или фруктов.
Зато в XVII веке уже есть живописцы, находящие достойными кисти луковицы, грибы и капусту. Вот, например, Ян Фейт. Разумеется, его творчество вовсе не сводится к натюрмортам. Но мне он показался интересен именно этой стороной своего таланта. Ян Фейт (Jan Fyt, 1611-1661) родился в Антверпене в семье состоятельного купца. Он учился главным образом у Снайдерса и рано стал членом Общества св. Луки. В 1633 году Фейт отправился в Париж, потом в Италию, где под прозвищем Щегол стал членом сообщества художников в Риме. В 1641 году живописец вернулся в родной Антверпен и открыл собственную студию. Работы Фейта пользовались большим успехом; при этом художник оставался продуктивен до конца жизни.
Андрей Иванович Сомов (о нем см. мой очерк в ТрВ-Наука № 1 (170) за 2015 год) считал, что «Фейт соперничал со знаменитым Снейдерсом в писании больших холстов с изображением охотничьих трофеев и кухонных припасов — картин, которыми было тогда в моде украшать богатые столовые».
Фейт, конечно же, писал и традиционные для натюрморта объекты — цветы и фрукты. Но у него исчезает «жесткость», свойственная многим известным нам голландцам; он мастерски передает светотень и пластичность предметов. У Яна Фейта мы видим не «слепки» с натуры, а волшебное ее преломление.
Вообще, свет и фактура материала у художника — это особая тема. Вот он пишет «пупырчатые» огурцы и жесткий артишок; луковицы с подсохшими корнями и пожелтевшими перьями лука (рис. 1): эти изображения лишены иллюзионизма, который заставил бы нас подумать о современных возможностях цветной фотографии.
Не менее волшебны у этого художника ткани и голубой с белым голландский фаянс. Видно, например, что мощное бело-голубое блюдо (рис. 2) сделано из толстого фаянса и оно тяжелое, а чашка и блюдца рядом — тоже голубые с белым, но явно из тонкого, хрупкого материала.
Не менее удивительно написана вода в вазе из тонкого прозрачного стекла, в которой стоят цветы (рис. 3). Цветы на этом натюрморте замечательны нежностью лепестков — и притом остается загадкой, как это сделано: даже при сильном увеличении не видно работы кисти.
Я читала, что букет живых цветов во времена Яна Фейта мог стоить дороже, чем натюрморт рядового художника. Жаль, что у меня нет простого способа это проверить…