«Просветитель»: как вписать книги в прокрустово ложе правил?

19 ноября 2015 года стали известны имена лауреатов премии «Просветитель». Ими стали Николай Андреев, Сергей Коновалов и Никита Панюнин из лаборатории популяризации и пропаганды математики Математического института РАН, редакторы-составители книги «Математическая составляющая» (М.: фонд «Математические этюды», 2015); антрополог, associate профессор Калифорнийского университета в Беркли (США) Алексей Юрчак, автор книги «Это было навсегда, пока не кончилось» (М: НЛО, 2014). Премия в спецноминации «Биографии» была вручена историку Олегу Хлевнюку за книгу «Сталин. Жизнь одного вождя» (М.: АСТ: Corpus, 2015). Мы попросили научных журналистов прокомментировать итоги премии. Публикуем поступившие отклики.

Дмитрий Баюк, историк науки:

Организаторы и жюри премии «Просветитель» попали в ловушку, которая существовала с самого начала, и приходится лишь удивляться, как им повезло не попасть туда раньше. В этом году для участия в конкурсе предлагалась книга, которая просто обязана была выйти в финал. Я бы даже сказал, что ее обязательно следовало отметить какой-то премией, но без особой настойчивости: тут можно ссылаться на субъективные факторы, случайности экспертных оценок, сильных конкурентов… Однако включить ее в шорт-лист жюри было, на мой взгляд, обязано. Речь о книге И. С. Дмитриева «Упрямый Галилей», вышедшей в этом году в издательстве «НЛО». Я не буду сейчас ничего говорить о самой книге, о ее достоинствах уже писали другие. Скажу о другом.

История науки обладает редким свойством, которое можно назвать дисциплинарной неопределенностью и на которое впервые со всей ясностью указал в начале 1960-х французский философ Жорж Кангилем (Georges Canguilhem). Смысл его в том, что история какой-либо научной дисциплины не может естественным образом вписаться ни в тело самой этой дисциплины, ни в тело всей исторической науки. Например, историю математики так же трудно считать разделом самой математики, как и вписать ее в контекст войн и революций, которыми занимается общая история. Имея дело со знанием и его эволюцией, история науки ближе всего философии, но и на ее общем фоне она выделяется как нечто чужеродное и самостоятельное.

При этом внутренняя неоднородность не позволяет выделить ее и в самостоятельную дисциплину: уже первые два-три десятилетия существования кафедр истории естественно-научных дисциплин на соответствующих этим дисциплинам факультетах университетов показали, что сотрудникам аналогичных кафедр разных факультетов непросто найти общий язык и общие интересы, а историк науки, одинаково хорошо ориентирующийся и в истории математики, и в истории биологии, скорее всего, именно философ, одинаково плохо знающий и математику и биологию. Этот феномен можно назвать парадоксом Кангилема. Одним из его следствий стало исчезновение кафедр и отделений истории науки в большинстве западных университетов и появление на них программ, посвященных социологическим методам исследования науки и техники (например, social studies of science).

При этой неопределенности у этой странной дисциплины есть своя фатальная неизбежность. Всякий вид естествознания в своей основе глубоко историчен, поскольку решаемые задачи с неизбежной логикой вытекают из уже решенных. А потому и никакая популяризация невозможна без обращения к истории. Обратное, вообще говоря, неверно: не любая историко-научная книга автоматически оказывается популяризацией чего-либо, но у нее гораздо больше шансов быть понятной широкому кругу читателей, чем у хорошей книги по любому другому разделу науки. Она не популяризирует ничего, кроме того самого предмета, которому посвящена, и, как оказалось, по этой самой причине не пролезает через ячейки просветительской литературы, хотя они и задумывались весьма широкими.

Книга Дмитриева — это очень чуткое и точное исследование обстоятельств рождения классического естествознания. Это книга, написанная в лучших традициях историко-научного исследования. Но при этом она читается легко и задача ее ясна. Даже сам научный аппарат устроен таким образом, чтобы не отвлекать внимание читателя, если у него нет специального научного интереса. Некоторые члены жюри ссылаются на то, что непопадание книги в шорт-лист — вина издателя, неверно ее позиционировавшего: книге следовало состязаться с биографиями. Беда, однако, в том, что книга Дмитриева — это не биография Галилея, это эпизод из жизни самой науки, и эпизод весьма поучительный. На мой взгляд, говорить об ошибке издателя в данном случае нечестно, а саму коллизию можно рассматривать только как прискорбный провал в работе жюри, не увидевшего в парадоксе Кангилема непосредственной для себя угрозы.

Наталия Демина, научный журналист:

Меня результат голосования и порадовал и огорчил. Хорошо, что жюри поддержало книгу о математике, один только перечень авторов которой восхищает. Но я всё же болела за книгу Александра Соколова. Он настоящий подвижник своего дела, с коллегами с нуля построивший отличный проект — сайт «Антропогенез.ру». На мой взгляд, несправедливо сравнивать в одной номинации тяжеловеса и легкоатлета-стайера — книги, написанные блестящим коллективом авторов и одиночкой. Более того, в номинации «Биографии» я вижу непрозрачность — оргкомитет, по сути, принимает решение, минуя жюри. Уже не первый год, вне собственных правил премии, несколько книг по биографиям, а теперь и краеведению выводятся сразу в финал. Если такая произвольность и субъективизм существуют, то почему не расширить число номинаций и по главным премиям?

На мои вопросы о книге И. С. Дмитриева о Галилее несколько членов жюри мне сказали, что удивлены, что она попала не в номинацию «Биографии», а в лонг-лист, где выпадала из формата. Получается, что уже на этапе отбора книг в лонг-лист и дополнительные номинации оргкомитетом мы попадаем в ситуацию предопределенности? Хотелось бы, чтобы конкурс был конкурсом: если есть жюри, то пусть оно и отбирает, в том числе биографические книги, и чтобы это было соревнование всех книг и авторов, а не битва одних и простое награждение других.

P. S. А. Архангельский, сопредседатель оргкомитета премии, объяснил появление биографической и др. номинаций так: «Оргкомитет рассматривает те книги, которые выдвинуты всеми имеющими право выдвижения. Читают ли выдвигающие правила, оргкомитет не знает. Если по факту получается, что оказалось много издателей, не прочитавших правила, и случайным образом сходится НЕСКОЛЬКО сильных проектов, возникает дополнительная номинация. Как сюрприз. Никто не обещал, не обещает и не будет обещать издателям, что выпущенные ими биографии попадут в отдельную номинацию. Сюрпризы сопровождают премию с момента ее основания». О книге же И. С. Дмитриева он написал следующее: «Позиция оргкомитета (возможно, ошибочная, но какая есть) относительно этой книги заключалась в том, что она не про биографию людей, а про биографию идей. Биография идей всегда рассматривалась, рассматривается и будет рассматриваться в основном конкурсе» (полный комментарий см. на сайте http://polit.ru/ article/2015/11/22/prosvetiteli2015/). Члены жюри не захотели дать публичный комментарий на эту тему.

Сергей Добрынин, научный обозреватель радио «Свобода»:

Не могу комментировать гуманитарный финал, так как читал из короткого списка только одну книгу, замечательный труд Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось», она и победила.

Что касается естественно-научного финала, я поддержал бы здесь любой выбор жюри, все книги-финалисты достойные, причем их достоинства, по-моему, сложно между собой сравнивать, и выбор лауреата, надо полагать, был непростым, но совершенно разумным компромиссом.

Мне кажется, российский научпоп находится в поиске своего языка, стиля и формата, а на самом деле этот поиск — это поиск своей аудитории. Той армии читателей советской научно-популярной литературы, которую составляли условные инженеры (хотя и не только они), больше нет, нет и сложившейся за долгие годы на Западе внушительной любознательной прослойки людей с предсказуемым уровнем образования, способной поглотить десятки новых книг о науке ежегодно.

Для кого пишут российские просветители? Кто-то ориентируется на подготовленных читателей, даже студентов профильных вузов и специалистов, как книга «Галактики» под редакцией Владимира Сурдина, кто-то — на школьников, как «Математическая составляющая» под редакцией Андреева, Коновалова и Панюнина. Александр Соколов, автор книги «Мифы об эволюции», выбрал легкий и доверительный тон, который, как мне кажется, сформировался в российской блогосфере (и это ни в коем случае не упрек).

Кстати, можно вспомнить замечательный bon mot, который произнес на церемонии «Просветителя» Соколов: на название его книги клюют по ошибке креационисты, которые, прочитав ее, превращаются в убежденных адептов теории эволюции. А вот книга Александра Маркова и Елены Наймарк «Эволюция. Классические идеи в свете новых открытий» написана в формате очень близком к принятому в современном западном научпопе, и, я уверен, должна быть переведена и не затеряется во внушительном потоке англоязычной non-fiction литературы. Узость и неопределенность аудитории научпопа, к сожалению, задает довольно низкий коммерческий потенциал просветительства в России. Рынок, на котором пара десятков тысяч книг считается заоблачным тиражом, остается полем деятельности подвижников. Честь им и хвала, но их не бывает много. Здесь работает положительная обратная связь: чем больше книг, тем больше и лучше становится аудитория и тем больше будет новых книг. Раскручиванию этого маховика очень помогали программы фонда «Династия», и, будем надеяться, эту работу с успехом продолжат новые «Эволюция» и «Траектория».