Крымский опрос как зеркало российской социологии

31 декабря 2015 и 1 января 2016 года ВЦИОМ по распоряжению президента РФ провел в Крыму опрос, включавший два вопроса.

1. Поддерживаете ли Вы или нет заключение коммерческого контракта с Украиной на поставку электроэнергии в Крым и Севастополь, если в нем будет указано, что Крым и Севастополь являются частью Украины?

2. Готовы ли Вы ко временным трудностям, связанным с незначительными перебоями в энергоснабжении в течение ближайших 3–4 месяцев, если коммерческий контракт на предложенных Украиной условиях заключен не будет?

С отчетом ВЦИОМ можно ознакомиться по ссылке [1]. Глава ВЦИОМ Валерий Фёдоров в своем «Фейсбуке» написал, что опрос проходил по анонимной базе номеров с предварительным социально-демографическим блоком вопросов и что уровень достижимости респондентов (response rate) был порядка 40% в Крыму и 26% в Севастополе.

ТрВ-Наука обратился к ведущим российским и украинским социологам с просьбой прокомментировать методику, формулировки вопросов и итоги опроса. К сожалению, мало кто захотел высказать свое мнение публично. Предлагаем вашему вниманию поступившие комментарии.

Президент как гарант политизации опроса

Кирилл Калинин,
докторант Мичиганского университета (Энн-Арбор, США)

Степень политизации организованного в Крыму телефонного опроса по энергоснабжению Крыма была весьма существенной. По сути, глава государства решил взять опрос под свой личный контроль, впервые за всю историю опросной индустрии заблаговременно его анонсировав в центральных СМИ. Тем самым по задумке организаторов опрос обрел особую политическую значимость для страны.

Наблюдаемая поспешность организации опроса в новогодние праздники показала, что под давлением новых обстоятельств, связанных с перебоями в поставках украинской электроэнергии, Кремль все-таки будет вынужден пойти на срочное и заведомо непопулярное решение с опорой на «легитимирующую» силу опросов. Думаю, там ничего иного и не ожидали: скорее всего, были проведены предварительные пилотные опросы, ну а личное участие сверхпопулярного лидера должно было закрепить и улучшить желанные показатели поддержки среди крымчан.

Сам же опрос позволил решить две важные задачи: снять с Кремля ответственность за управленческие просчеты в организации энергетической безопасности полуострова, а также явить миру «нерастраченный кредит доверия» жителей Крыма.

Подобное инструментальное отношение к опросам не может не настораживать: до сих пор опросы использовались для информирования при принятии управленческих решений, а не для обоснования, по всей видимости, ранее принятых решений. Как говорится, поживем — увидим; если мы наблюдаем только начало данной тенденции, то не исключены ее негативные последствия как для российского общества, так и для самих опросных организаций.

ВЦИОМ как объект критики

Довольно острая реакция либеральной части общественности в отношении ВЦИОМ и его руководства мне показалась излишне эмоциональной, зачастую безосновательной, однако небесполезной. Если предположить, что само решение принималось и педалировалось в кремлевских кабинетах, то, на мой взгляд, единственная вина ВЦИОМ состоит в том, что он не отказался. Подобный отказ сложно представить, так как сегодня число степеней свободы при определении собственной позиции по отношению к Кремлю у большинства опросных организаций существенно ограничено. Безусловно, в нынешних условиях пропаганды и малой информированности людей, отсутствия разных точек зрения в государственных СМИ увеличивается вероятность того, что опросные технологии могут использоваться в интересах не столько российского общества, сколько самой власти, а потому острая критика со стороны либеральной общественности может вынудить как власть, так и опросные организации в будущем действовать с оглядкой на общественное мнение.

Несмотря на вал критики в адрес ВЦИОМ, организация действительно приносит много пользы, и не только Кремлю, но и профессиональному сообществу. Наше трехлетнее сотрудничество — самая яркая тому иллюстрация. За это время нам удалось провести множество исследований по чувствительным темам, таким как президентские рейтинги одобрения, ситуация в Украине и Крыму. Некоторые результаты этих исследований были опубликованы или цитируются в отечественных и зарубежных изданиях.

Более того, ВЦИОМ также регулярно организует методологические мероприятия и международные конференции, призванные повысить уровень отечественной опросной индустрии; несколько раз на них приглашались ведущие ученые-методологи из Мичиганского университета. Более того, корпоративный сайт этой организации, пожалуй, единственный в РФ, который предоставляет в открытом доступе самую обширную базу данных по всем проведенным опросам с начала 1990-х годов. Кстати, данные крымского опроса размещены в свободном доступе по адресу: http://wciom.ru/index.php?id=237&uid=115540.

О методологии и формулировках крымского опроса

Теперь несколько слов о методологии самого опроса. В опросную выборку попали сгенерированные компьютером случайные номера мобильных и стационарных телефонов в пропорции 1:1 (Random digit dialing, сокр. RDD). Не буду вдаваться в излишние детали, но развитием этой комплексной методологии в России начали заниматься совсем недавно. Некоторые ее элементы тестировались в 2012 году в рамках проекта «Открытое мнение», объединившего ведущих специалистов отечественной поллстерской индустрии.

Думаю, за телефонными опросами будущее: они базируются на случайных выборках, недороги по сравнению с поквартирными опросами, позволяют контролировать качество работы интервьюеров, достаточно просты в организации. Конечно, телефонные опросы, как правило, грешат такими проблемами, как высокий уровень недозвонов (особенно RDD) и большое число отказов от интервью (ведь повесить трубку проще, чем отказать интервьюеру в личной беседе), а также наличие социально одобряемых ответов.

Кстати, формулировки вопросов не вызывают у меня особых подозрений. Хотя там и присутствует частица «не», в некоторой степени усложняющая их восприятие, но, судя по базе данных ВЦИОМ, вопросы в подобной форме задавались и раньше. Конечно, еще бросаются в глаза осторожные смягчающие формулировки второго вопроса: «временные трудности», «незначительные перебои».

Хочется надеяться, что обозначенные трудности действительно окажутся временными, а перебои незначительными, но всё может оказаться и не столь благоприятным. В общем, применительно к формулировкам можно сказать, что респонденты подписались под «временными трудностями» и «незначительными перебоями», вкладывая в них какой-то свой особый смысл, однако если трудности и перебои окажутся иными, то следует ждать и иной реакции со стороны респондентов.

Достижимость в новогодние праздники

Так как опрос проводился во время праздников, то вполне возможно, что потенциальные респонденты, занятые новогодними приготовлениями, просто-напросто отказывались принимать участие в интервью, что могло существенно понизить так называемый коэффициент достижимости — основной критерий качества опроса. Однако, согласно Юлии Баскаковой (ВЦИОМ) коэффициент достижимости составил около 43% (26% — для Севастополя), т. е. чуть менее половины абонентов попавших в выборку, была опрошена, и это, надо сказать, очень солидный показатель, особенно для России.

Более того, этот уровень сопоставим с уровнем достижимости мичиганского опроса потребительских настроений американцев, который известен прежде всего тем, что на его основе рассчитывается соответствующий индекс. Для обеспечения столь высокого уровня достижимости для выборки объемом 500 человек Мичиган тратит целый месяц и прибегает, в том числе, к денежному вознаграждению некоторых респондентов, согласившихся принять участие в опросе.

В этом смысле результаты ВЦИОМ впечатляющие. Более того, коэффициент кооперации, т. е. процент респондентов, у которых интервьюерам удалось взять интервью целиком, составляет около 70% для Крыма (78% — для Севастополя). Сжатые сроки его проведения — а опрос проводился всего лишь два дня, — конечно, могли бы негативно сказаться на его качестве, однако мы этого не увидели.

Именно статус данного опроса как опроса особой государственной важности способен повысить его достижимость: многие респонденты, посмотрев ТВ или прочитав о событии в газетах, воспользовались уникальной возможностью быть опрошенными интервьюерами. Возможно, интервьюеры, представляя опрос по телефону, ссылались и на руководство страны, а значит, и политическую подоплеку, связанную с опросом.

Кстати, приблизительно тем же способом «зазывают» респондентов в мичиганский опрос потребительских настроений, ссылаясь на известный большинству американцев индекс потребительских настроений, подчеркивая, что уникальность попадания в данную выборку сродни выигрышу респондента в лотерею.

Фактор социального одобрения

Особое внимание к опросу со стороны высшего руководства страны, растиражированное СМИ, безусловно, обостряет именно проблему социально одобряемых ответов, когда респондент старается скрыть свои истинные предпочтения, опасаясь каких-либо неприятностей со стороны властей. Если фактор социального приемлемых ответов действительно определяющий, то, к сожалению, без внедрения в подобные опросы специальных техник или использования специальной аппаратуры его выявление не представляется возможным.

К примеру, результаты ранее проведенных исследований по президентским рейтингам одобрения говорят нам о том, что данный фактор может способствовать инфляции поддержки на 30 пунктов. Респондент, стремящийся скрыть свои истинные предпочтения, может постараться уйти в «неответы» (т. е. выбрать вариант «затрудняюсь ответить»). Однако в крымском опросе при объеме выборки 3025 число неответов на первый вопрос достигает 22, а на второй вопрос — 16.

Это очень небольшой показатель, который может говорить о слабости этого объяснения или о дополнительном давлении интервьюеров с целью получения более определенных ответов. Если же респондент при серьезном давлении внешней среды или интервьюеров расценивает, что «затрудняюсь ответить» может трактоваться кем-либо как проявление нелояльности, то в таком случае он решится на фальсификацию своего предпочтения, дав наиболее безопасный, т. е. социально приемлемый ответ.

Анализ крымского опроса

Какие факторы всё же повлияли на ответы респондентов по поводу энергоснабжения Крыма? Коротко остановлюсь на результатах регрессионного анализа данных, которые, в целях упрощения интерпретации, были рассчитаны как разности предсказанных вероятностей, полученные из логистической регрессии.

Во-первых, проживание респондентов в городах или сельской местности не оказывает какого-либо статистически значимого влияния на ответы респондентов. При этом существует незначительная вариация в утвердительных ответах на вопросы между различными населенными пунктами: жители Феодосии и сельской местности ратуют за заключение контракта с Украиной, когда как жители Севастополя менее склонны к заключению контракта (см. график 1).

Перетерпеть перебои со светом готовы жители малых городов и сельской местности, но в меньшей степени — Феодосия и Керчь (см. график 2). В данном случае нельзя говорить о статистически значимых расхождениях в ответах для различных населенных пунктов, так как оба графика характеризуются пересекающимися на 95% доверительными интервалами.

Во-вторых, мужчины по сравнению с женщинами на 2 пункта больше склонны поддерживать заключение коммерческого контракта с Украиной при контроле других переменных.

В-третьих, чем старше индивид, тем он более склонен не поддерживать заключение контракта и готов к трудностям, связанным с перебоями.

В-четвертых, образование не играет какой-либо значимой роли в ответах респондентов.

В-пятых, дата проведения интервью играет самую большую роль: 31 декабря респонденты были на 8 пунктов больше склонны поддерживать заключение контракта по сравнению с 1 января и на 7,5 пункта меньше готовы к временным трудностям, связанным с перебоями в энергоснабжении. Столь заметная разница, возможно, объясняется воздействием праздников на сознание людей, а возможно, и иными факторами, связанными с особенностями проведения опросов.

В-шестых, время (утро, день или вечер) проведения интервью не оказывает какого-либо влияния на ответы.

В-седьмых, длительность интервью оказывает небольшое, но статистически значимое влияние: чем длиннее интервью, тем индивиды более склонны поддерживать заключение контракта и менее склонны к временным трудностям. Возможно, это связано с тем, что при более длительном интервью респондент в большей степени склонен задумываться над собственными ответами, а при более коротких — старается побыстрее дать наиболее социально приемлемый ответ.

Пожалуй, основным итогом крымского опроса стала готовность подавляющего большинства крымчан стоически пережить временные трудности и перетерпеть перебои с энергоснабжением при наличии меньшинства, нежелающего мириться с подобным положением дел.

Думаю, основное объяснение произошедшего связано именно с высокой политизацией опроса, повлиявшей на ответы респондентов в благоприятном для власти направлении. Вполне вероятно, что для опросных исследований откроются дополнительные возможности (это зависит от того, как будет развиваться ситуация на полуострове), а значит, мы получим количественные оценки этого феномена.

При этом, конечно, хочется выразить надежду на то, что впредь опросы все-таки будут использоваться Кремлем строго по назначению, т. е. для информирования при принятии управленческих решений, а не для иных, более инструментальных целей.

«Время и место изменить нельзя»

Владимир Паниотто,
генеральный директор Киевского международного института социологии (КМИС, Украина):

Референдум по Крыму (в 2014 году) был, разумеется, фальсифицирован — либо процент «за», либо явка, либо и то и другое. Это показывают данные всех предыдущих опросов в Крыму (во время референдума сторонники Украины призывали его бойкотировать; если этот призыв был эффективным, то могло быть 90% «за», но тогда явка была бы намного ниже). Возможно, и в новогоднем опросе принимали участие преимущественно сторонники вхождения Крыма в Россию, так что response rate здесь важен. А если было известно, что опрос проведен по инициативе Путина, то отказы, составившие 60%, не случайны, сторонники Украины отказывались бы с большей вероятностью, чем сторонники Путина (это можно было бы отчасти проконтролировать, выяснив, соответствует ли процент татар и украинцев среди ответивших данным переписи — должно быть 15% татар и 16% украинцев).

Вообще же такой опрос выглядит как часть политтехнологии, которая достаточно эффективна. Он помогает показать, что в ситуации виновата не власть, которая захватила Крым, но не может обеспечить нормальное функционирование инфраструктуры, а «укры», «хунта». Население между темнотой и ужасами войны (я мало смотрю российское телевидение, но думаю, что показывают именно это) выбирает мирную темноту и берет на себя ответственность. Что теперь возмущаться, когда все на это согласны. Этот опрос помог уменьшить критику власти. Удивляет также, что в Крыму все довольны больше, чем где-либо в России, — это позволяет им вообще не заниматься. Чем там будет хуже, тем больше виновата «хунта» и тем больше поддержка власти.

Наш институт с весны 2014 года опросов в Крыму не проводит. Во-первых, у нас практически не было заказов на проведение опросов в Крыму после марта 2014-го (последний опрос мы закончили 18 февраля 2014-го) — видимо, мало кто верит в возможность быстро вернуть Крым в Украину и поэтому мало интересуется тем, что там происходит. Во-вторых, мы сомневаемся, что сможем обеспечить репрезентативность данных и безопасность интервьюеров и респондентов. У нас тут много пишут о преследовании сторонников Украины в Крыму; и хотя мы понимаем, что это могут быть очередные стереотипы, навязываемые СМИ, но не хочется проверять. Поэтому в тех нескольких случаях, когда заказчики хотели Крым (а это были международные заказчики), мы предлагали им обратиться в Левада-Центр, полагая, что россиянам там сейчас проще проводить опросы, чем украинцам.

Летом в Университете им. Шевченко прошел круглый стол «Социология в условиях военного конфликта». Академические ученые «наезжали» на опросные кампании, считая, что на оккупированных территориях и на территориях, не контролируемых Украиной, вообще не следует проводить опросы. Я и мои коллеги с этим не согласны. Мы обсуждали методологию таких опросов, и на Донбассе мы их проводим регулярно, но отказываемся от слишком чувствительных вопросов, которые могут подставить под удар интервьюеров и респондентов.

Насколько я знаю, в Крыму несколько раз проводил опрос GFK, что вызвало много дискуссий (они опросили население городов — кажется, 50+, — в которых проживало лишь 18% генеральной совокупности, и писали о населении Крыма в целом). Другие украинские компании, насколько я знаю, там опросы не проводили.

На Донбассе мы проводим интервью в Донецке и телефонные опросы в других местах, так как интервьюеры не хотят ездить в другие города через блокпосты: это и дорого, и небезопасно. В сложных условиях заказчики являются более покладистыми, и, если бы были заказы на Крым, мы бы им, скорее всего, предлагали именно телефонные опросы.

Денис Волков
(Левада-Центр, Россия):

В обсуждении данного опроса со стороны профессионального сообщества больше вопросов вызывает не методология исследования, а роль ВЦИОМ как исследовательской организации в этом процессе.

В первую очередь стоит сказать о вопросах, касающихся методологии исследования. Выбор метода сбора данных в пользу телефонного опроса обуславливался, вероятно, задачей получить результаты в максимально сжатые сроки. Отметим, что проведение телефонного опроса связано с рядом трудностей, влияние которых на качество полученной информации трудно оценить, например, в связи с переходом жителей Крыма с украинских операторов на российские телефонные номера; возникает ряд технических сложностей при организации опросов.

Кроме того, по нашему собственному опыту, уровень дозвона по случайно сгенерированным номерам в Крыму оказывается ниже, чем в других федеральных округах. Как это соотнести с информацией о том, что в данном случае достижимость оказалась невероятно высокой (близкой к 50%), без доступа к полной информации об исследовании сказать сложно.

Выбор даты проведения опроса также не подвергался какому-либо методологическому осмыслению: исследовательские кампании нацелены обеспечить максимально возможную достижимость исследуемой совокупности и стараются не проводить опросы, например, летом, когда многие жители уезжают в отпуск. В данном случае опрос проводился в канун празднования Нового года. Мы не обладаем данными о том, насколько уровень готовности принять участие в опросах в этот период отличается от обычного выходного дня.

Важно понимать, что содержалось в преамбуле (вводной части анкеты), как людей приглашали к участию — о чем их будут спрашивать, зачем, как будут использоваться эти данные. Предварительное анонсирование, что Путин поручил провести данный социологический опрос по телевизору, может рассматриваться как давление на респондентов.

Сам спектр вопросов (мы знаем, что было два содержательных вопроса и социально-демографический блок) не имел целью получить всестороннюю информацию о ситуации с электричеством в регионе, об аргументах в пользу или против решения о заключении договора на текущих условиях Украины, об оценках каких-либо альтернативных решений относительно обеспечения электричеством.

Не слишком хорошо, на мой взгляд, что в интервью было лишь два содержательных вопроса: то есть эти вопросы задавались не в рамках более широкого разговора на различные темы, но людей просили определиться по горячему политическому вопросу. Второй вопрос задавался в расплывчатой формулировке, замерялась готовность к «временным трудностям», «незначительным перебоям» (что под ними понимается?), что могло привести к завышению степени согласия с данным утверждением.

Тот факт, что альтернативных исследований в Крыму очень мало, не позволяет вынести точное суждение, насколько полученные результаты характерны для Крыма. Очень мало альтернативных исследований в Крыму, с которыми можно было бы сравнивать полученные результаты. Надо бы понять, почему таких исследований нет. Потому что нет на них денег или потому что есть какие-то препятствия к проведению? В отсутствие альтернативных исследований российская власть обладает монополией на интерпретацию мнения крымчан.

Тем не менее нужно отметить, что проведенные исследования ФОМ, тоже методом телефонного опроса, показывают высокие показатели одобрения действий российской власти и довольство ситуацией в целом на полуострове (однако не очень хорошо, что у них на первом месте стоит вопрос о доверии Путину, а затем задаются уже все остальные вопросы). Нет сопоставимых вопросов в формулировках «до присоединения» (например, таких, какие проводил КМИС до 2014 года).

Однако хуже всего, что результаты этого и подобных опросов очень быстро встраиваются в работу пропагандистской машины и обслуживающих власть политтехнологов. Но это уже проблема не методологии опроса, а природы существующего в России политического режима: как и в чьих интересах принимаются решения; на основе ли опросов (как утверждается, в интересах людей), или же апелляция к результатам подобных опросов — это всего лишь дымовая завеса, маскирующая интересы людей, находящихся у власти?

Роман Могилевский,
научный консультант ООО «АСИ Санкт-Петербург»:

1. Согласно законодательству работы (включая исследования, опросы и прочее), финансируемые по госконтрактам из бюджетных источников, осуществляются организациями на условиях конкурса. Выполнение работ государственный заказчик передает организации, предложившей лучшие по сравнению с другими участниками условия выполнения работ. Ничто не является основанием для выполнения работ конкретной организацией, кроме победы в конкурсе. Само собой разумеется, не может являться таким основанием мнение или желание того или иного государственного деятеля, как бы высоко он ни стоял в иерархии государственных лиц.
2. Возможно, имеются какие-либо подзаконные акты, определяющие возможность привлечения исполнителя работ вне конкурсной процедуры. В этом случае организаторы конкурса должны оповестить общественность и профессиональные круги о существовании, содержании и способах принятия (легитимности) подобных актов. В случае с опросом ВЦИОМ в Крыму при наличии подобных оснований должно быть объяснено, на основании чего в отношении ВЦИОМ была использована исключительная, а не общая юрисдикция.
3. Дискуссионным являлся предмет опроса: одно государство (Украина) полагало, что энергоносители будут поставляться на его территорию, и требовало отразить это в контракте, а другое (Россия) — противилось этому, полагая, что поставки осуществляются на принадлежащую ему территорию.
   Если цель опроса состояла в выяснении мнения граждан о возможности указания в контракте статуса территории поставки, то следовало бы провести выборочный опрос всех граждан, чьи экономические и политические интересы, а также параметры качества жизни существенно затрагиваются поставками электроэнергии, включая граждан Украины, России и отдельных регионов этих стран, а не только проживающих на территории Крыма.
4. Режим, который позволяет социологам использовать массовые анкетные опросы, получать надежные и достоверные выводы, — «режим тишины». По мнению российских и международных специалистов (в России это обстоятельно обосновывал один из отцов-основоположников опросной методологии В. А. Ядов), профессиональные стандарты запрещают проведение опросов под административным давлением, в условиях, как сейчас бы сказали, «негативно обогащаемого общественного мнения», пропаганды, целенаправленных информационных и организационных кампаний, а также в условиях разного рода актуальных военных конфликтов, социальных, природных и техногенных катаклизмов, способных создать сильные, но неустойчивые настроения и мнения ad hoс, с которыми респонденты перестают считаться сразу, как только меняется ситуация.
5. Также профессиональные стандарты запрещают использование в качестве стимулов «вопрос-ответной» коммуникации (уровня активности и характера ответов респондента) обещания и намерения предоставить блага, распределение которых не находится в компетенции организатора опроса.

Выполнение или невыполнение этих обещаний переносит ответственность с лиц, в действительности производящих или распределяющих блага, на социолога, который вряд ли способен гарантировать выполнение административных или хозяйственных обещаний. Но это может оказывать значительное влияние на уровень доверия респондентов и согласие сотрудничать с лицами, проводящими опрос, на достоверность информации. Характерным примером нарушения профессиональной этики является формулировка второго вопроса из опросника ВЦИОМ, согласно которой социолог совершенно необоснованно принимает на себя ответственность за исправление ситуации с поставкой электроэнергии в определенное время и в определенное место.

Алексей Куприянов,
социолог, доцент департамента социологии НИУ ВШЭ Санкт-Петербург:

См. Крымский опрос и неудовлетворитель­ное качество данных

Послесловие от редакции

Дискуссия вокруг итогов опроса ВЦИОМ в Крыму этими публикациями не заканчивается. Нашим читателям рекомендуем посмотреть на анализ статистики и обсуждения на страницах А. Куприянова (kouprianov.livejournal.com), А. Киреева (kireev.livejournal.com) в «Живом журнале», блоге С. Пархоменко в «Фейсбуке» (https://goo.gl/vfNsML) и др. Мы продолжим публикацию экспертных комментариев на сайте нашей газеты.

1. http://www.wciom.ru/fileadmin/file/reports_conferences/2016/2016-01-01-krym.pdf