Кельтология в России: от Палласа до наших дней

28–29 января 2016 года в Институте языкознания РАН прошла международная конференция кельтологов Focal, fos agus foghlaim («Слово, знание и обучение» по-ирландски), посвященная юбилею профессора Татьяны Андреевны Михайловой. В ней приняли участие коллеги и многочисленные ученики Татьяны Андреевны, в том числе и те, кто в данный момент находится в Ирландии (последние представляли свои доклады по Сети). Как вообще возникла и эволюционировала эта область знания в нашей стране? Вспоминает Анна Мурадова, канд. филол. наук, ст. науч. сотр. Института языкознания РАН.

Для нас, кельтологов, любая конференция, даже такая камерная и домашняя, становится важным событием. Кельтология — сравнительно молодая дисциплина, к тому же, увы, не самая востребованная в современном мире. Долгое время кельтские языки являлись вспомогательным материалом для исследователей, занимавшихся индоевропеистикой. Любопытно, что впервые в России интерес к кельтским языкам пробудился еще в XVIII веке: именно тогда по указанию и при содействии Екатерины Великой был начат большой исследовательский (но не научный в современном понимании этого слова) проект составления «Словаря всех языков». Такова была модная в то время идея: составить список наиболее употребительных слов и собрать перевод этих слов на все известные на тот момент языки мира. Были подготовлены списки и инструкции для составления «Словаря всех языков» и разосланы в страны, где Россия имела свои представительства; также были осуществлены экспедиции в Сибирь с целью изучения языков населявших ее коренных народов. Данные экспедиций обработал член Академии наук Петер Симон Паллас (1744– 1811), русский ученый-энциклопедист немецкого происхождения. В 1787 и 1789 годах было издано два тома под названием «Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею всевысочайшей особы», куда вошел также материал кельтских языков. Однако это еще не означало систематического изучения кельтских языков в России.

Следующим этапом развития лингвистики стало осмысление полученных и собранных воедино данных словарей, подобных вышеупомянутому, а также грамматик различных языков мира. При составлении словарей было обнаружено сходство некоторых языков на уровне лексики, а при составлении грамматик — сходства грамматического строя, и на рубеже XVIII и XIX веков появилась необходимость в теоретической концепции, которая объясняла бы подобные сходства и различия языков, прежде всего европейских (как древних, так и современных), санскрита и фарси. Постепенно исследователи пришли к выводу, что большинство европейских языков, а также некоторые языки Востока восходят к одному языку-прародителю, названному индоевропейским.

Индоевропеистика не очень охотно использовала материал кельтских языков, в частности древнеирландского, для реконструкции общеиндоевропейского праязыка. В классических учебниках по истории лингвистических учений в главах, посвященных индоевропеистике, вы практически не найдете примеров из древнеирландского языка, хотя он представляет не меньший интерес, чем любимый первыми компаративистами санскрит.

В чем причина такого пренебрежения кельтскими языками? Ответ следует искать вне лингвистики. Европейские ученые XIX века получали классическое образование, включавшее в себя изучение латыни и греческого. К этому приплюсовывались знания родного языка, как правило государственного, но не языки меньшинств, лишенные какого бы то ни было престижа. По весьма прозаическим причинам в поле зрения первых индоевропеистов попали санскрит и фарси: Индия была британской колонией, в Персии пересекались интересы сразу нескольких стран Европы (Англии, Франции, России, но не только), а стало быть, языки Индии и Ближнего Востока представляли интерес для торговцев, политиков и дипломатов, многие из которых по совместительству занимались археологическими, этнографическими и лингвистическими исследованиями.

Уэльс, Корнуолл, Шотландия и Ирландия были за много столетий до того присоединены к Англии, Бретань — к Франции, миссионеры не отправлялись туда в поисках, с их точки зрения, дикарей, да к тому же экономической или политической выгоды от изучения этих языков не было; напротив, языковая политика Англии и Франции была направлена на то, чтобы жители названных регионов перешли на основной язык государства. Если носители германских языков (Братья Гримм, Раск) или славянских (Востоков и другие русские исследователи) входили в научное сообщество того времени, то носители кельтских языков если даже и получали образование, то, как правило, оставляли свои языки, к которым относились порой пренебрежительно.

Как и в других странах, в России кельтология долгое время была частью сравнительно-исторических исследований. Первым, кого можно условно считать кельтологом, стал русский филолог и литературовед Александр Александрович Смирнов (1883–1962). Несмотря на то что кельтология оставалась лишь одним из многих его научных и художественных интересов, именно его можно назвать родоначальником советской и российской кельтологии. Он учился в Петербургском университете, сначала на физико-математическом факультете, а потом перевелся на германское отделение филологического. Был литератором, поэтом и литературоведом, сотрудничал с писателями и поэтами Серебряного века.

С 1905 по 1908 год Смирнов работал во Франции; отправившись туда изучать средневековую французскую литературу, увлекся испанистикой и кельтологией, ездил в Испанию, в Бретани изучал бретонский язык. В 1911 году вновь командирован университетом за границу, работал во Франции и Ирландии, был секретарем журнала Revue Celtique (1912–1913). С 1913-го преподавал в Петербурге, в 1916–1917-м — в Перми, затем в Харькове и Симферополе. Работал в Петроградском-Ленинградском университете до 1958 года (с перерывом на эвакуацию в Ярославль). Профессор (1934), доктор филологических наук (1937). К этому времени относится публикация Смирновым «Ирландских саг» (1929, 2-е изд. 1933, 3-е изд. 1961) — первый перевод на русский с древнеирландского.

Родоначальницей кельтологии в Институте языкознания РАН стала ученица Смирнова Виктория Николаевна Ярцева (1906–1999). Она также родилась и училась в Санкт-Петербурге. Изначально ее специальностью была индоевропеистика и германистика. Позднее она преподавала в Ленинграде и Москве, работала в Институте языка и мышления им. Марра, с 1950 года — в Москве, в Институте языкознания тогда еще АН СССР, зав. сектором германских и кельтских языков, директор этого института (1971–1977). Фактически именно она положила начало систематическому изучению кельтских языков в России. И хотя основные ее публикации не связаны напрямую с кельтологией, именно Ярцева стала учителем А. А. Королёва и В. П. Калыгина — первых российских исследователей, чьей основной специальностью стала кельтология. В ходе конференции, как во время выступления юбиляра, так и в кулуарных беседах, коллеги вспоминали Викторию Николаевну, ее энергию и твердый характер. Женщина, да к тому же беспартийная, во главе академического института в 1970-е годы — это уже само по себе редкость. Однако кельтология не была ее специальностью, и только благодаря двум ее ученикам, Андрею Александровичу Королёву и Виктору Павловичу Калыгину, в России началось целенаправленное изучение кельтской филологии.

Андрей Александрович Королёв (1944–1999) был специалистом в области индоевропеистики и востоковедения, кельтологом и хеттологом. Такое парадоксальное на первый взгляд сочетание научных интересов позволяло иметь широкий взгляд на изучаемые дисциплины. В 1967 году он окончил филологический факультет МГУ, долгое время работал в секторе германских и кельтских языков Института языкознания. Благодаря энциклопедическому мышлению и выдающимся лингвистическим способностям стал одним из первых исследователей в России одновременно двух областей индоевропеистики — кельтских языков и древних языков Малой Азии. Наиболее известна и значима для нас, кельтологов, его книга «Древнейшие памятники ирландского языка» (1984), содержащая полный свод огамических надписей, и написанное совместно с Виктором Павловичем Калыгиным «Введение в кельтскую филологию» (1989). К сожалению, он оставил после себя слишком мало публикаций, но многие запомнили его интересные, яркие лекции. Ученики Андрея Александровича по сей день трудятся в Институте языкознания РАН.

Собственно, первым «стопроцентным» кельтологом стал Виктор Павлович Калыгин (1950-2004), выпускник ЛГУ. Он работал в Институте языкознания, вначале в секторе германских и кельтских языков; с 2001-го назначен зам. директора, с 2002-го — зав. отделом индоевропейских языков. Будучи компаративистом, занимался изучением древнеирландской мифопоэтической традиции. Автор «Введения в кельтскую филологию» (совместно с Королёвым, 1-е изд. 1989, 2-е изд. в 2006), «Этимологического словаря кельтских теонимов» (2006, книга издана посмертно). Во многом благодаря ему кельтские штудии перестали быть второстепенной, вспомогательной дисциплиной и обрели определенный престиж.

Еще одним специалистом в области кельтологии, но не лингвистом, а историком стал Сергей Владимирович Шкунаев (1950-2008), выпускник исторического факультета МГУ, блестящий переводчик ирландских саг.

К сожалению, эти исследователи слишком рано ушли из жизни, однако успели подготовить специалистов в области различных кельт ских языков. «Старшим кельтологом» стала Татьяна Андреевна Михайлова, благодаря которой кафедра германского языкознания в МГУ стала кафедрой германской и кельтской филологии. Представители поколения тех, кому за 35, трудятся в разных направлениях: ирландский, валлийский, бретонский языки. Многие из них работают за рубежом: Александр Фалилеев — в Уэльсе, Максим Фомин — в Северной Ирландии, Елена Парина — в Германии, однако не порывают связи с российской наукой. Так, Елена Парина регулярно принимает живейшее участие в организации кельтологических конференций в России.

Сейчас кельтология, сохранившая, увы, несколько маргинальный статус, находится в сложном положении: везде, даже в Ирландии — единственной стране, где язык кельтской группы стал государственным, наблюдается спад интереса к этой научной дисциплине. Стремление сделать исследования «эффективными» и «окупаемыми» приводит к массовым сокращениям в научных центрах и университетах. Представить себе финансовую отдачу от кельтологических исследований весьма и весьма сложно. И тем не менее, отрадно было слышать на конференции выступления аспирантов-кельтологов и молодых исследователей. Это означает, что у российской кельтологии есть будущее.