Продолжение дискуссии. Начало см. в статье Наталии Деминой «Научная коммуникация — время и деньги на ветер», а окончание в диалоге Егора Быковского и Александра Сергеева.
Прежде чем хвататься за пистолет (обычно из пистолета убивают врага), следует разобраться с тем, кто же твой враг. Под научными коммуникациями (эта область профессиональной деятельности оформилась на Западе в течение последних нескольких десятков лет, ей посвящены десятки магистерских программ в европейских и американских университетах, с большим опозданием она дошла и до России) понимают публичные коммуникации с широкими слоями населения на темы, связанные с наукой.
В последние годы (по факту последние два-три года) в России наблюдается бум научных коммуникаций. Причины этого я обозначу чуть позже. Важным является то, что этот бум породил настороженное (а иногда и резко негативное) отношение участников процесса научных коммуникаций старой волны — обычно называющих себя «популяризаторами науки» — к научным коммуникациям. С чем это связано?
Одна из причин такого отношения в том, что термин «популяризация науки» является крайне размытым. Сделать науку популярной — сделать ее понятной (популярно рассказать) или сделать ее модной (популярная наука)? Любой специалист по коммуникациям — забудем на минутку про науку — скажет, что для достижения этих двух абсолютно разных целей требуются совершенно разные средства.
Например, фильм «Железный человек», безусловно, может сделать науку популярной — ведь главный герой (по факту ученый) с небывалой легкостью совершает грандиозные открытия, которые притягивают к нему полуобнаженных красоток и миллиарды долларов, да еще и помогают регулярно спасать мир. Чем не модель для подражания? Но вряд ли этот фильм рассказывает популярно о науке и вообще хоть немного объясняет зрителю, что такое современная наука.
Парадокс ситуации в том, что популяризация науки является частью более широкой сферы — научных коммуникаций. Более того, переход к общепризнанному в мировой практике термину позволяет избавиться от неопределенности в предмете «популяризации».
Наблюдая на протяжении последнего года вспыхивающие на просторах Рунета локальные стычки приверженцев разных стилей «популяризации науки» и научных коммуникаций, я сформулировал для себя довольно формальное разделение научных коммуникаций на три сегмента. Подобное разделение позволяет разнести разные активности в этой сфере. Более того, оно показывает, как разные активности могут помочь друг другу.
Мне кажется, в самом общем виде имеет смысл выделять корпоративные, просветительские и развлекательные научные коммуникации.
Целью просветительских коммуникаций в целом является просвещение общества. Строго говоря, они не решают интересов конкретных организаций. Заказчиком таких коммуникаций могут быть либо государство, либо некоммерческие организации или фонды, функционирующие на пожертвования меценатов или самого общества. Аудитория просветительских коммуникаций обычно невелика. Чаще всего это люди, которым уже интересна наука. Основные участники процесса просветительских научных коммуникаций — это ученые, научные журналисты, люди так или иначе связанные с наукой.
Корпоративные коммуникации направлены на продвижение бренда (организации; сообщества ученых; в конце концов, науки как корпорации), и их целью является решение таких корпоративных задач, как привлечение абитуриентов или новых кадров, привлечение внимания лиц, принимающих решения, повышение лояльности общества к ученым. Так или иначе, корпоративные коммуникации направлены на монетизацию — в результате коммуникаций корпорация получит конкретный профит. Заказчиком таких коммуникаций выступает сама корпорация.
В настоящее время бум научных коммуникаций в России в первую очередь связан с ростом этого типа коммуникаций. Крупные университеты, институты развития, другие организации поняли возможности научных коммуникаций и активно их используют для позиционирования себя как на российском, так и на международном рынке. Для корпоративных коммуникаций нормой является привлечение к работе людей, для которых коммуникации — это профессия (назовем их кратко, хоть это и не всегда верно, пиарщиками).
Развлекательные коммуникации, с одной стороны, могут быть направлены на расширение потенциальной аудитории научных коммуникаций за счет упрощения контента, а с другой, например для традиционных СМИ, — на расширение их аудитории за счет привлечения в том числе и тех, кому интересна наука. В целом наличие на рынке развлекательных форматов скорее говорит о том, что научная тематика перешла некий порог популярности в обществе.
В чистом виде все эти виды научных коммуникаций встречаются крайне редко. Более того, их взаимопроникновение выгодно всем участникам процесса научных коммуникаций. «Просветителям» могут быть полезны навыки «пиарщиков» (я уж не говорю про ресурсы корпораций, которые позволяют проводить просветительские мероприятия) и та аудитория, которая есть у «развлекателей». «Пиарщикам» нужны квалифицированные «просветители».
Можно привести десятки примеров, как эти типы научных коммуникаций реализуются, взаимопроникают и дополняют друг друга в самых разных российских проектах в области научных коммуникаций. Если внимательно посмотреть на лауреатов учрежденной Министерством образования и науки премии «За верность науке», то можно увидеть, что многие из них в своих проектах совмещают все три типа научных коммуникаций.
Выскажу непопулярную гипотезу, что нелюбовь популяризаторов науки старой волны к росту научных коммуникаций в стране связана с их возможным страхом потерять статус ярких звезд на пустом небосводе. Мне кажется, такой страх совершенно неоправдан. Научные коммуникации расцветили это небо, зажгли на нем десятки новых проектов и имен.
Смешение методов и форматов будит любопытство, позволяет увеличить охват аудитории, привлекает новых людей к научной тематике. Ресурсы корпораций и навыки профессиональных коммуникаторов делают возможными проекты, о которых раньше можно было только мечтать. В общем, мой главный тезис таков: «Не нужно бояться нового, не трать время на воспоминания о прошлом, а занимайся эффективной научной коммуникацией».
О необходимости научных коммуникаций (рассуждение, естественно, дилетантское):
Здесь хорошо изложены три направления (названы два, но, по сути, их три), или, если хотите, три рода научных коммуникаций.
Необходимость всех трёх очевидна. Особенно — «корпоративная», или, попросту, «рекламная» коммуникация. В её необходимости сомнений, наверное, нет ни у кого, кроме, разве, у тех, кто не осознал необходимости «внутринаучных» коммуникаций. То есть тех, посредством которых люди, занятые в какой-то сфере, узнают, чем заняты в соседних, и как эти сферы вообще взаимосвязаны. У тех, кто такой необходимости не ощущает, «корпоративные коммуникации» будут восприниматься простой грызней за деньги (которые тянут на себя те, кому их лучше не давать :)).
Подозреваю, что тут ещё сказываются старые советские привычки, времени вертикального финансирования по отраслям, да и «работы на отчёт».
Что касается популяризации науки, то необходимость этого рода коммуникаций очевидна — и как из-за обилия лженауки, так и из-за частой некомпетентности тех, кто науку финансирует.
Но вот по поводу «любви к прошлому и боязни будущего» — тема важная. Автор пишет:
«Выскажу непопулярную гипотезу, что нелюбовь популяризаторов науки старой волны к росту научных коммуникаций в стране связана с их возможным страхом потерять статус ярких звезд на пустом небосводе. Мне кажется, такой страх совершенно неоправдан. Научные коммуникации расцветили это небо, зажгли на нем десятки новых проектов и имен.»
Тут сложнее. Во-первых, «старые» популяризаторы формировались в среде ещё советской, и кастовой, и плановой. Где они видели свою задачу и в популяризации науки среди «формализованных профанов», и получали возможность для популяризации решениями людей (утверждавших планы издания, и т.д.), считавших себя понимающими, среди кого надо популяризовать науку (та самая формализация профанов :)), и — зачем, и — кому это делать. Причём решали люди, исходившие из своего понимания и наук, и их задач, и свойст аудитории, понимания, выраставшего — боюсь — из представлений, которые тянет назвать мезозойскими.
Кроме прочего, это придавало ряду популяризаторов, попавших в эту струю, официальный статус «звёзд на небосклоне», утверждённый, можно сказать, на века.
Но науки развиваются, и картины мира, привычные для таких «утверждённых звёзд», устаревают на глазах. Достаточно посмотреть, как за последние лет 40-50 изменились представления о строении Земли, её эволюции, и эволюции жизни на ней. А это тянет за собой изменения и в других науках, включая даже социологию.
И может статься, что «боязнь будущего» — просто и растерянность от необходимости перестраивать свою картину мира, и (человек слаб) боязнь потерять свой «звёздный» статус.
Интересно, какой вклад в проблему у нас, тут, в России вносят описанные материи, а какой — реальная ориентация гос. власти на сырьевую экономику? И какой еще, до кучи — показные декларации этой власти внаоборот?
Те кто может — занимаются наукой. Это подвижники, зачастю без регалий. Их труды иногда раскапывают лет через 30-50, чтобы создать новые направления в науке. Они питаются крохами со стола разичных научных фондов.
Те кто не может заниматься наукой, но считает себя в курсе научных (скорее, финансовых) тенденций — становяться научными менеджерами. Их дозунг — value for money. Это вредные для науки люди. Они гоняются за модой, пожирают поле как саранча, а затем откочевывают на другой пастбище, оставляя за собой развалины. Их обзорные опусы заполняют страницы Nature и представлены как пленарные лекции.
Те кто не может, ни того ни другого — паразитируют на науке. Сейчас это называется научными коммуникациями. Outreach to public. Эти просто отжирают существенную часть научных фондов на себя, любимых, прикрываясь необходимостью ублажать налогоплательщиков. Тот факт, что их развелось немало в последнее время, объясняется тем, что …, не мешки таскать.