Евгений Яковлевич Парнес ушел от нас год назад. Познакомились мы благодаря тому, что он с 2000 и до лета 2009 года лечил моего покойного мужа. Я привыкла, что Е. Я. просто есть — есть его тексты, его книги и планы новых книг, его мнения, лаконичные письма, рассказы о путешествиях…
Последние полтора года жизни Евгений Яковлевич боролся с метастазами и тяжелыми осложнениями после нескольких операций. Он поставил своей задачей подробно описать историю своей болезни и с беспощадностью аналитика продолжал писать, пока это было физически возможно. (Его тексты можно найти на платформе «Полит.ру» и на портале «Мир врача».)
В мае 2009 года не стало моего мужа. Тогда же я написала Е. Я. несколько строк:
Дорогой Евгений Яковлевич, я не забуду, что Вы продлили жизнь Юрию Аркадьевичу на девять лет.
Он не страдал — начал мне что-то говорить и умолк.
Спасибо за всё, что Вы сделали для нас обоих.
Вот что он мне ответил:
Уважаемая Рита Марковна, Юрий Аркадьевич был для меня очень хорошим больным.
Во-первых, он тщательнейшим образом выполнял мои предписания, что позволяло мне оценивать эффективность лечения, а не стечение обстоятельств.
Во-вторых, он на деле делал то, что через 6–9 лет назвали управляемым самоведением.
В-третьих, он продемонстрировал мне несомненную роль статинов в лечении ИБС (ишемическая болезнь сердца. — Ред.) у больных сахарным диабетом, на фоне которых у него на 8 лет исчезли признаки ишемии миокарда.
В-четвертых, он позволил мне пересмотреть некоторые догмы в лечении сахарного диабета в сочетании с ИБС. И это «другое» лечение затем нашло отражение в практических рекомендациях.
А еще я преклонялся перед его четкостью, непреклонностью и независимостью мышления.
Искренне Ваш — Е. Я.
Надо было хорошо знать Е. Я., чтобы оценить его ответ.
Он понимал, что́ для меня значило потерять Юру. Более того: спустя несколько лет я нашла в файлах его новой книги текст о нас, озаглавленный «Что значит вместе»…
Доктор Парнес был человеком немногословным…
Он любил и жалел своих больных — это видно, в частности, из его текстов. Он никогда не опускал руки; в отношениях с родственниками больных никогда не занимал позицию «А на что вы надеялись?», потому что сам он — всегда надеялся.
В дальнейшем мы виделись нечасто, но с некоторым постоянством, поскольку у нас появилась совместная работа: Е. Я. стал писать регулярно, отведя мне роль «перво-читателя» и, тем самым, критика и отчасти редактора.
Е. Я. не был моим врачом. Изредка я жаловалась ему на свои недомогания; иногда он советовал мне заменить какое-либо из принимаемых мною лекарств на более современный вариант. Случались со мной и экстремальные ситуации — к счастью, экстремальное не длится.
Сложившиеся таким образом отношения я бы назвала дружескими.
Это не мешало их деловой стороне: теперь Е. Я. постоянно присылал мне новые тексты, я их исправно читала и иногда правила.
Если учесть плотность и внутреннюю напряженность его очерков, то чтение работ Е. Я. в перспективе их представления широкому читателю было для меня весьма ответственным занятием. Каждый его текст был, несомненно, итогом многолетних размышлений и напряженной борьбы за чью-то врученную автору жизнь…
Мне случалось знать многих врачей — как правило, это были неординарные люди и сильные профессионалы. И всё же рядом с Е. Я. мне некого поставить. Обладая даром диагноста и знанием новейших способов медикаментозного воздействия, Е. Я. умел видеть больного в целом. Назначаемые им анализы или обследования были уже следствием того, что в сложившейся картине целого плохо прорисовывались некоторые заведомо необходимые фрагменты.
При этом Е. Я. считал нужным объяснять пациенту причины его страданий и — пусть в самом общем виде — необходимость приема именно этих лекарств и соблюдения именно такого режима.
При характерной для Е. Я. немногословности он умел внятно объяснить главное.
Для меня как «первочитателя» и редактора именно насыщенность его небольших текстов составляла наибольшую трудность, поскольку Е. Я. обращался одновременно и к собратьям по профессии, и к любому заинтересованному читателю.
… Е. Я. был в высшей степени наделен даром слушать; рассказывал он немного и лаконично. При этом он никогда не говорил ни о себе, ни о своей семье — а ведь у него была красавица жена и четверо уже взрослых детей, в жизни которых он принимал живейшее участие. Но я не назвала бы Е. Я. скрытным: я не помню, чтобы он уходил от ответа на прямой вопрос.
За пятнадцать лет нашего знакомства я один раз видела его в самой настоящей ярости -он собирался уходить, и тут ему позвонили из его отделения. Последовал краткий обмен репликами, после чего Е. Я. сказал: «Завтра будем разбираться». При этом доктор наш не просто побледнел — у него было какое-то незнакомое мне выражение лица. Побледнела, видимо, я — потому что, не ожидая моего вопроса, Е. Я. ответил: «Больная красной волчанкой сбежала…»
Красная волчанка — тяжелое неизлечимое заболевание; однако это не значит, что его не лечат, — быть может, поиск подходящей схемы уже стоил Е. Я. нескольких бессонных ночей… А теперь что?..
Часто говорят, что «талантливый человек талантлив во всем». Я так не думаю. Более того, творчески одаренные люди нередко настолько поглощены своим главным, что не главное попадает в их поле зрения только по необходимости. Так что гармоничное сочетание разных умений встречается куда реже, чем сочетание разных интересов.
Е. Я. любил и знал живопись и архитектуру; это меня не удивляло. Но однажды он при мне вполне профессионально выложил квадратный метр плитки, причем случилось это в интервале между очередными операциями.
У него был дача, где он многое построил сам; уже на моей памяти посадил новый сад вместо засохшего, сделал там синичники — и наконец этим летом сад впервые дал обильный урожай вишни…