В издательстве «Новое литературное обозрение» вышел третий том исследования П. А. Дружинина «Идеология и филология» (М.: НЛО, 2016). Первые два тома вышли в 2012 году в том же издательстве с подзаголовком «Ленинград. 1940-е годы. Документальное исследование». Они были посвящены судьбе ленинградской школы филологии — прежде всего тем, кто составил ее славу и гордость. Это Б. М. Эйхенбаум, М. К. Азадовский, Г. А. Гуковский, В. М. Жирмунский, В. Я. Пропп (о первых двух томах исследования Дружинина см. мой очерк «Идеология, филология и многое другое» [1]).
Третий том тоже документальное исследование; он озаглавлен «Дело Константина Азадовского». Герой этого тома — сын Марка Константиновича Азадовского (1888– 1954), родившийся в Ленинграде осенью 1941 года.
События, составившие «дело», начали разворачиваться в 1980 году, когда известному филологу-германисту Константину Азадовскому и его жене Светлане Лепилиной подбросили наркотики. Итак, Ленинград, начало 1980-х. Если кто не вполне представляет себе, откуда уехал Бродский, — вот отсюда он и уехал… Азадовскому же суждено было убыть из Ленинграда этапом.
Вначале были «Кресты», суд, потом этапом во много тысяч верст Константин Маркович будет отправлен в лагерь в г. Сусуман Магаданской области, где отбудет свой полный срок. Тюрьма и лагерь ожидали и Светлану, правда, срок был меньше…
П. А. Дружинину удалось разыскать и объединить документы, касающиеся непосредственно уголовного преследования Азадовского и Лепилиной, и, кроме того, привлечь внушительный массив документальных данных значительно более широкого содержания, чем собственно «дело» Азадовского.
Дружинин раскрывает не только механизм следствия по конкретному делу, но прежде всего воссоздает атмосферу жизни в Ленинграде в начале 1980-х. С этой целью автор реконструирует механизмы власти, благодаря которым описанные в книге ситуации были не просто возможны, но мыслились власть имущими как заурядные.
К. М. Азадовский никогда не был диссидентом. Более того, как подчеркивает Дружинин, по всем параметрам Константин Маркович был не просто «обычным» ленинградцем — он принадлежал к не слишком многочисленной страте благополучных советских граждан. Будучи кандидатом филологических наук, он заведовал кафедрой иностранных языков в известнейшем учебном заведении — ЛВХПУ им. Мухиной; печатался, готовил докторскую диссертацию, жил в хорошей квартире, имел машину…
Антураж, воссозданный Дружининым на основе анализа архивных документов из открытых фондов, — это как бы бесстрастное описание «времени и места», где всесильная организация изъяла из обычной жизни питерского научного работника, дабы превратить его в лагерную пыль…
Голос исследователя и должен быть как бы бесстрастным — на фоне подчеркнуто деловой тональности автора-хрониста бесчисленные официальные письма в «инстанции», отосланные узником «системы» Азадовским, мерцают как уголья в печи. Не поленитесь прочитать внимательно хотя бы часть из них — и вы увидите человека непреклонной и ясной цели: отстоять свою невиновность и вернуться в жизнь.
Азадовский вернулся в Ленинград, отсидев полностью срок — полтора года. Однако возвращение из лагеря не рассматривалось им как акт, завершающий борьбу. Константин Маркович требовал разбирательства по существу «дела» — т. е. признания наличия преступного замысла со стороны правоохранительных органов, которые подложили наркотик ему и Светлане. Он продолжал писать тщательно аргументированные обращения в разнообразные инстанции, получая по преимуществу ответы по схеме «формально всё правильно; по существу — издевательство». Я уверена, что и сегодня найдется немало наших граждан, которые получают официальные ответы подобного типа — в том числе и по гражданским делам… Так что и эта часть работы Дружинина остается не только «уроком истории»…
К середине 1980-х чета Азадовских стала всерьез искать возможности уехать из СССР — ведь им надо было на что-то жить. Из Европы Азадовский получал вполне конкретные предложения занять должность в хорошем университете; туда его, естественно, не выпустили бы даже как туриста. Позже, уже после смерти матери Константина Марковича (весной 1984 года), был организован вызов из Израиля. На этот вызов Азадовские получили отказ. Помните ли вы, читатель, что отказники вообще не имели шансов официально устроиться на работу?..
Азадовский продавал библиотеку — и продолжал обращаться с письмами во все советские инстанции, так или иначе пытавшиеся превратить его в уголовника. Надо сказать, что общественность — не только питерская, но и европейская — отнюдь не оставалась в стороне. Но до поры — безрезультатно.
Тем временем в конце 1986 года А. Д. Сахарова вернули из ссылки, а в 1987-м вместе с волной демократических преобразований начался и массовый исход граждан. Азадовские остались в России — и продолжали сражаться. К этому времени относится вступление в общую борьбу Юрия Петровича Щекочихина (1950–2003). Дружинин не без оснований полагает, что именно Щекочихин сумел сдвинуть дело Азадовского с мертвой точки. Я была знакома с Юрием Петровичем и, что называется, видела его «в деле». Свою борьбу он начал задолго до перестройки; правильнее было бы сказать, что без людей этого типа у перестройки как процесса не было бы никаких шансов. Читая 13-ю главу книги Дружинина, посвященную Щекочихину, я думала о том, что ни отдельная глава, ни даже толстая книга не дали бы адекватного представления о личности Юрия Петровича. Юрий Щекочихин ушел от нас внезапно, став жертвой так и не распознанной болезни…
Константин Азадовский выиграл свое дело — в феврале 1989 года прокуратура его закрыла «за отсутствием состава преступления». В качестве заключения вместе с автором книги процитирую покойного Юрия Щекочихина: он писал, что за историей Азадовского «стоят тысячи, миллионы других»…
1. Ревекка Фрумкина. Идеология, филология и многое другое // ТрВ-Наука, № 117 от 20 ноября 2012 года.