Крестьянство и фермерство времен НЭПа. Опыты модернизации России

Сходства и различия

В начале XX века Россия была преимущественно крестьянской страной, а страны Запада, и в особенности Америка, уже превратились в фермерские.

До сих пор сплошь и рядом происходит смешение понятий «крестьянство» и «фермерство», которые всё же следует различать в их историческом, экономическом и культурном контекстах. Безусловно, эти понятия связаны с единством хозяйственной жизнедеятельности семейного производства, основанного на естественных (природных) производительных силах. Исторически разрушение натурально-потребительского мелкого хозяйства происходило вместе и в связи с распространением рыночных отношений, которые, в свою очередь, вели к товаризации сельского хозяйства.

Например, фермерские хозяйства США и крестьянские хозяйства России в начале XX века — это прежде всего хозяйства семейные. Тем не менее, исходя из расчетов экономиста Николая Кондратьева, еще по статистике 1910–1912 годов в США на ферму приходилось орудий производства, скота и хозяйственных построек на 3,9 тыс. руб., а на крестьянское хозяйство европейской России — 900 руб. Американский фермерский доход в расчете на душу сельскохозяйственного населения составлял 252 руб., а российский крестьянский — всего 52 руб.

Эти данные весьма красноречиво демонстрируют различия между развитым, хотя и мелкотоварным, производством американского фермера и по преимуществу натурально-потребительским, только втягивающимся в рынок крестьянским хозяйством России.

В начале ХХ века фермеры США вступили в стадию индустриализации производства, когда традиционное оборудование заменялось тракторами, комбайнами и прочими сложными механизмами. Так, в первой трети века в Америке на смену мелкому семейному хозяйству пришло крупное семейное хозяйство, независимое от используемого труда (собственного или наемного), но обязательно высокопроизводительное, порой до 100% товарное. Американская ферма стала крупным предпринимательским хозяйством, американский фермер — прежде всего предпринимателем, хотя, как правило, и лично участвующим в сельхозработах.

Среднее крестьянское хозяйство России конца 1920-х годов, по данным российского историка-аграрника Данилова, состояло из пяти-шести человек (включая двух-трех работников), 4–5 га посева, одной рабочей лошади, одной-двух коров. Тогда лишь 15% крестьян имели какую-то, пусть и простейшую, сельскохозяйственную машину. В таких условиях на обработку десятины (1,09 га) озимых хлебов затрачивалось 15 дней работы лошади и 30 дней работы взрослого мужчины. Средний урожай составлял 7–8 центнеров зерна и был значительно ниже среднемирового уровня. Произведенная продукция предназначалась в основном для собственного потребления. На рынке реализовывалось не более 20% продукции.

Не товарно-рыночная, а именно натурально-потребительская основа российского крестьянского хозяйства России сохранялась до самой коллективизации. Крестьянство лишь вступало на путь рыночного развития, роста различных форм мелкотоварного производства, социально-экономического расслоения деревни.

В нэповской России пристально изучали американское сельское хозяйство. Велись дискуссии: насколько буржуазный американский фермерский опыт допустим в стране преимущественно крестьянской, но всё же строящей социализм? Н. Д. Кондратьев предлагал не бояться, а всячески поддерживать трансформацию крестьянства в фермерство. Его не менее известный и талантливый оппонент Александр Чаянов скептически относился к курсу «на стопроцентно фермерскую Америку», полагая, что российское крестьянство через самые разнообразные формы сельскохозяйственной кооперации (отнюдь не только производственные кооперативы — колхозы) и при поддержке социально ориентированного государства сможет создать более эффективную социально-экономическую аграрную систему, превосходящую американскую.

Книжка профессора Макарова

С 1920 по 1921 год в США жил и работал крупный российский экономист-аграрник, профессор Николай Макаров, соратник А. В. Чаянова. В 1922-м он написал книжку «Как американские фермеры организовывали свое хозяйство», которая послужила своеобразным прологом к интриге нэповских крестьянско-фермерских сравнений.

В начале своей книги, так и озаглавленном — «Русская семья и американский фермер», Макаров доказывал, что по преимуществу русское крестьянское хозяйство является семейным, трудовым и потребительным. У русского крестьянина семья стоит на первом месте, и через ее социально-экономическую жизнь осуществляется ведение хозяйства. У американского фермера на первом месте стоит ферма как предприятие, бизнес: «Это предприятие, в которое затрачен капитал; это предприятие, которое должно давать доход… Такие хозяйства-предприятия скорее и легче начинаются, скорее и легче бросаются, чем у нас в России». При этом Макаров подчеркивал, что и американская семья, конечно, связана с американским фермерским хозяйством, но иначе, чем в России.

Макаров показал тесную связь города и промышленности с американскими фермами в сравнении с гораздо меньшей значимостью городской индустрии для часто натурально хозяйствующих и автаркических русских крестьянских селений.

Любопытные различия прослеживались и в отношении к земле у американского фермера и русского крестьянина, и в формах расселения — американские хутора, русские деревни.

Четыре характеристики американского фермера

По выводам Макарова, сам социально-экономический тип американского фермера представлял собой четырехстороннее единство: предпринимателя-коммерсанта, механика, рабочего и знатока природы. Макаров провел сравнение этих четырех характеристик и в социальном типе русского крестьянина. Первые две характеристики, столь присущие американскому фермеру (коммерция и механика), по Макарову, были в целом мало развиты в русском крестьянстве. Третью характеристику (рабочего) Макаров в русском крестьянстве обнаруживал, наоборот, в высокой степени, но опять же с оговорками относительно американского фермера: «Русский крестьянин был хорошим рабочим; его орудия работы требовали хорошей силы мускулов; работа плугом, косой, серпом, лопатой, топором — работа нелегкая. От своей дневной работы он уставал к вечеру всем телом. Вечером он не мог читать газету или книжку, если даже и был грамотен; от дневной усталости голова склонялась ко сну и глаза сами закрывались…

Один старый фермер в довольно отдаленной части Соединенных Штатов, когда я увидел целую библиотеку у него в комнате, уверял меня, что почти треть его соседей-фермеров читает книжки или журналы по сельскому хозяйству… действительно не редкость встретить на ферме книги или журналы в шкафу или на полочке… Но для того чтобы читать по вечерам после работы, надо, чтобы у человека еще оставались для этого силы и время; и они действительно остаются… Американский фермер должен быть силен физически, так как и у него много физической работы, но условия его работы совсем иные, огромная часть работ выполняется машинами…»

Что касается знания природы, то и здесь Макаров обнаруживал принципиальные различия в особенностях познаний крестьянина и фермера: «Знает ли природу русский крестьянин? Безусловно, знает. Хороший хозяин знает то, „как растет трава“; он знает, как живут его лошадь, коровы и овцы; он знает, как растут растения; он чувствует, когда будет буря или дождь, знает, когда можно ждать мороза; очень многое такой хозяин расскажет о земле, о том, как она „остывает, „согревается“ или „отдыхает“… Вековые наблюдения отцов передаются детям; крестьянин наблюдает природу и знает ее. Но всё это не дает ему такого знания природы, которого требует современное сельское хозяйство».

При этом Макаров признавал, что и большинство американских фермеров не имеет достаточно современных сельскохозяйственных знаний, но они уже способны формулировать вопросы, а главное, они знают, где и как искать ответы: «Фермеры могут найти ответы на свои вопросы не только в книгах или журналах; они беседуют с агрономами или другими специалистами; важно то, что у фермеров есть запросы, им есть что спросить… у тех, кто специально занят постоянным изучением природы».

Макаров приходит к выводу, что в целом достаточно высокий уровень грамотности американского фермера, особенно в сравнении с русским крестьянином, способствует успешной оптимизации четырех вышеупомянутых качеств сельского хозяина. Причем в сельской Америке, безусловно, видна прямая зависимость между уровнем образования фермера и его экономическими успехами.

Ничего крестьянского, только бизнес

Обращаясь к анализу повседневной жизни и работы американской фермы, Макаров обнаруживает неистребимый дух рациональной калькуляции в действиях фермеров, направленных на максимизацию дохода хозяйства. Само понимание дохода и отношение к нему у американца и русского, по мнению Макарова, глубоко различно.

В России традиционно считалось, что величина дохода крестьянской семьи определяется тем, насколько полно удовлетворяются ее потребности — в основном за счет натурального хозяйства.

В США ферма уже давно стала товаром. Фермер следит, чтобы доход покрывал прежде всего проценты на капитал, вложенный в предприятие. Поэтому «…там, где мы русские кончаем свои расчеты, там американский фермер их только начинает; оплатить содержание себя и своей семьи — это для него что-то само собой разумеющееся, без чего он о ферме и думать не станет… Доход самого фермера… будет всё то, что останется от всего чистого годового остатка по ферме за вычетом из этого чистого остатка процентов на капитал, вложенный в ферму, за вычетом расходов по содержанию семьи и расходов на оплату труда членов своей семьи на ферме, только то, что остается поверх этих вычетов из чистого остатка у фермера, только это и будет настоящим вознаграждением фермера».

Самоорганизация фермеров и крестьян

Книга Макарова завершалась главой «Общественные организации фермеров». Макаров отнюдь не идеализировал положение фермеров. В своей книге он указывал, например, на значительную тягостность для фермеров арендных отношений, широко распространенных в сельском хозяйстве Америки. Также им отмечалось давление крупного бизнеса на семейно-фермерские хозяйства США, при котором существенная часть аграрных доходов через предприятия-посредники и банковские кредиты изымалась в конечном счете из фермерской экономики. Тем важнее, считал Макаров, объединение фермеров в собственные, прежде всего негосударственные и даже некоммерческие, общественные ассоциации. Макаров специально проанализировал в деталях программы работы малого (волостного, по-русски говоря) американского фермерского бюро. Отметил, как много времени и сил местные фермерские бюро тратят на создание особых товариществ среди фермеров, например кооперативов.

Американский фермер как гражданин своей страны и как профессионал, имеющий свои собственные социально-экономические интересы, стремится активно участвовать в общественной жизни США, вступая в союзы и общества себе подобных фермеров. По мнению Макарова, хотя Америка и является в сравнении с Россией страной индивидуалистов, но именно для полноты и устойчивости реализации собственных интересов американский фермер старается не оставаться одиночкой, а вместе с другими участвовать в общем полезном деле. Такое гражданское и профессиональное стремление Макаров считал, безусловно, полезным опытом для самоорганизации и российских крестьян.

Но именно за самоорганизацией советских крестьян государство чрезвычайно пристально следило, хотя и поддерживая развитие некоторых видов сельскохозяйственной кооперации, но пресекая любые попытки создания свободных крестьянских союзов, неподконтрольных государству. В 1930 году был инициирован громкий политический процесс по так называемому делу ТКП — Трудовой крестьянской партии. Чекисты утверждали, что раскрыли заговор старой аграрной интеллигенции и кулачества, которые создали подпольную партию, стремящуюся к свержению советской власти. В числе арестованных по делу ТКП оказался и профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии Н. П. Макаров. Пробыв несколько лет в тюрьме, со второй половины 1930-х годов Макаров работал экономистом в одном из совхозов Юга России. Во время немецкой оккупации фашисты, узнав в Макарове известного российского аграрника, предложили ему сотрудничество. Макаров отказался, более того, он стал участником подпольного партизанского движения, за что по окончании войны был награжден медалью. Макаров прожил долгую жизнь, занимаясь преподаванием аграрно-экономических дисциплин в провинциальных вузах СССР, — но после 1929 года об Америке он больше ничего и никогда не писал.