В 1978 году я попала в странное место на Кутузовском проспекте, в десяти минутах пешком от дома Брежнева и райкома партии, — там учеников по утрам встречали звуки «Машины времени» и «Спэйс», отмечался день рождения Джона Леннона и проходили вечера памяти Галича. К нам в гости приезжали Ролан Быков, Игорь Ильинский, Юлий Ким, Вероника Долина и многие другие. А в кабинете литературы у Льва Иосифовича Соболева (в этом году ему исполнилось 70 лет) висели гигантские портреты Тынянова, Проппа, Эйхенбаума, Виноградова и Шкловского. Ни одного портрета Ленина не помню в классах моего детства. Правда, 22 апреля мы все-таки отмечали на Красной площади. Для этого перекрывался весь Кутузовский проспект, приглашался духовой оркестр, и мы шли пешком до Кремля. С другой стороны, была у нас и традиция ранним утром отмечать 14 декабря выходом на Сенатскую площадь. Как это совмещалось? С трудом.
Однажды, когда я училась в седьмом классе, наш завуч Евгений Семёнович Топалер позвал меня в кабинет:
— Я прошу тебя стать на время председателем совета дружины, потому что старшего пионервожатого в ближайшее время у нас не предвидится.
— Почему?
— Пускать в школу человека со стороны я не хочу, а никого из наших выпускников на примете сейчас нет.
— Не-е-е, Евгений Семёнович, я в коммунизм не верю, и в комсомол буду вступать только для того, чтобы в вуз потом приняли. Я не хочу заниматься идеологической работой. Я ее не люблю.
— Я не прошу тебя ее любить. Я прошу помочь школе. Пойми, для того чтобы мы жили своей жизнью, чтобы мы внутри школы делали то, что хотим, там (он показал глазами в сторону метро «Кутузовская», туда, где находился райком комсомола и райком партии) мы должны быть всегда образцовыми. Мы должны быть всегда лучшими. К нам не должно быть никаких претензий. Нам надо без проблем дожить до начала следующего учебного года, пока я не подыщу надежную пионервожатую. А пока ты побудешь на посту. Ты хороший организатор, ты справишься.
Мне было приятно его доверие, и я согласилась. И тут началось… Школьный секретарь принимала телефонограммы с поручениями из райкома, а я должна была обеспечить их выполнение.
Выучить за два дня приветствие на польском языке для встречи делегации из Варшавы. Вручить под музыку цветы вьетнамским рабочим в Доме дружбы народов. Принять в гости группу африканских студентов и подготовить для них рассказ про советские школы. Отстоять вахту у вечного огня на Дорогомиловской заставе. Победить на городском конкурсе политической песни.
Надо было постоянно что-то организовывать, в чем-то участвовать, куда-то ехать. Анекдота про то, как поссорились настоятель монастыря с секретарем райкома партии («Фиг тебе теперь монашек для бардака! » — «Ах так? Фиг тебе теперь пионеров для хора!»), я тогда еще не знала. Но если б знала, вспоминала б ежедневно. Совет дружины работал как часы, ни одного мероприятия, смотра, проверки, комиссии и прочих напастей мы не провалили. Таким образом мы сохраняли наш оазис и жили свободно и счастливо, принимая заданные условия игры.
Летом у нас был выбор — тяжелый крестьянский труд в эстонских колхозах или офисный режим в министерствах на Калининском проспекте. Заработок — от 100 до 300 рублей, что по тем времена для школьников было невероятно. Но и работать приходилось не по-детски. Я, например, провела одно лето в трудовом отряде возле Пярну, а другое — секретарем-машинисткой в приемной замминистра цветной металлургии. Все выпускницы нашей школы умели печатать с гигантской скоростью слепым методом. Наша учительница делопроизводства Анна Павловна (разумеется, ученицы называли ее, по аналогии с толстовской героиней, Шерер) любила повторять: «Девочки, как бы ни сложилась ваша жизнь — прова́литесь в институт, разведетесь с мужем, — а на кусок хлеба вы теперь всегда заработаете, я за вас спокойна».
Школу возглавляла Роня Михайловна Бескина. Ученица Макаренко, она развивала в школе принципы самоуправления. Наш выборный ученический комитет решал вопросы с дежурством в столовой, покупкой нового зеркала и другие организационные проблемы. Р. М. была требовательным руководителем, но не авторитарным. У нас в школе был порядок, но весело и легко дышалось. Директор умела делегировать полномочия, слышать чужие аргументы и поощрять инициативу. Она давала расти и развиваться детям и коллегам.
И самое главное, она собрала в школе необычных и блестящих педагогов. Я мысленно захожу в учительскую своего детства, вижу там Розу Дмитриевну Щербакову, Топалера Евгения Семёновича, Щёткину Любовь Викторовну, Левчинского Виталия Самойловича, Чеботарёва Александра Андреевича, Вербовецкого Бориса Александровича, Ступаченко Вадима Григорьевича, Стебакову Антонину Акимовну, Соболева Льва Иосифовича, Шварцман Нину Евсеевну, Яшину Эллу Николаевну, Монахова Вадима Александровича, Киселёва Анатолия Николаевича, Монахову Любовь Николаевну, и у меня дух захватывает от их энергии и шуток.
Это были люди с противоречивыми характерами, различными культурными и интеллектуальными особенностями, но мы чувствовали, что они живут по принципу: мы для детей, а не дети для нас. Что в итоге дала мне школа? Чувство защищенности, полученное от любви умных взрослых людей. Множество разнообразных знаний, навыков и умений, которые неожиданно пригождались в жизни. И опыт того, как свобода принятия решений может и должна совмещаться с ответственностью за последствия этих решений. Мы узнали, что за свободу приходится платить, но она того стоит.
Ну и сам «Гамбургский счет». Например, когда в телевизионной студии идет запись программы с учеными, учившимися в моей школе, — Фёдором Успенским, Сергеем Татевосовым, Марией Летаровой, — я чувствую то же самое, что и много лет назад, заходя в нашу учительскую, — концентрацию ума и юмора.