Мы публикуем полную версию статьи, в pdf и бумажной версии газеты опубликована сокращенная версия.
Премию Шведского национального банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля 2016 года, или просто Нобелевку по экономике, получили Бенгт Холмстрём (Bengt Holmström), профессор Массачусетского технологического института, и Оливер Харт (Oliver Hart), профессор Гарвардского университета, за вклад в становление и развитие теории контрактов.
На мой взгляд, это одна из самых очевидных премий. Не было вопроса получат ли они премию, был вопрос когда. «Как же так? — скажут некоторые читатели. — Эти имена не фигурировали в прогнозах последних пары лет!» И будут правы, но только отчасти. Бытует мнение, что Нобелевский комитет варьирует тематики премий по экономике. С учетом премии Жану Тиролю в 2014 году, наверное, экономическая теория как область имела меньше шансов быть отмеченной, чем, скажем, макроэкономика, лидирующая в прогнозах. Агентство Thomson Reuters каждый год предлагает три новых варианта, но ведь старые варианты тоже хороши. Агентство называло имена победителей этого года в далеком 2006 году. Но вклад в экономику Бенгта Холмстрёма и Оливера Харта огромен, они законодатели мод в целой области — теории контрактов.
Контракты, контрактные отношения, договоренности встречаются повсеместно в нашей жизни. Зачем они нужны? Допустим, магазин хочет купить продукцию (скажем, огурцы) у фермера. Нужен ли им документ, подписанный обеими сторонами, специфицирующий количество, сумму сделки, а также время и место? Наверное, нет, если фермер привез огурцы к магазину и они с хозяином магазина на месте определили цену и совершили сделку. А если бы не договорились? Получилось бы, что фермер зря провозил свои огурцы. В таком случае фермеру лучше было договориться заранее. Нужен ли контракт?
Если договоренность необязательна к исполнению, то есть и фермер и хозяин могут передумать, то могут возникнуть различные «проблемные» ситуации. Например, если оговоренная сумма сделки — 10 тыс., а доставка для фермера стоит 1500, то хозяин, когда фермер привезет огурцы, может «попросить» снизить сумму до 9 тыс. А фермер будет вынужден согласиться. Действительно, фермер был готов отдать огурцы за 10 тыс. с учетом транспортных потерь в 1500, то есть за 8500 без учета доставки. Приехав с огурцами, фермер уже понес транспортные потери, а значит, за 9 тыс. согласится продать скорее, чем везти назад.
А может, хозяин передумает, купив огурцы у другого фермера или просто так? Фермер, в свою очередь, может подумать, что риск проблемных ситуаций велик, и не поехать в город или поискать другие магазины в надежде на лучшие условия сделки. А если риск большой, то фермер вообще может отказаться от выращивания огурцов. Контракты помогают преодолеть такие проблемные ситуации, снизить риски и реализовать прибыльные сделки. Конечно, нужно, чтобы и фермер и хозяин, в случае подписания контракта, не могли, а вернее, не хотели нарушить условия контракта. А для этого нужны «внешние» по отношению к сделке институты — суды и законы — или же долгосрочные отношения. Контракты не обязаны быть на бумаге: честное слово тоже контракт.
Как наилучшим образом стимулировать различных экономических агентов вести себя оптимально для достижения взаимной выгоды? Как структурировать контракт работника, нужны ли бонусы? Как компенсировать работу менеджера, стоит ли ему давать долю в фирме? Кто должен принимать решения в организациях? Когда и как нужно приватизировать государственные предприятия? На эти вопросы отвечает теория контрактов.
Чем именно знамениты победители этого года? Я упомяну только несколько работ. Базовый вопрос: «Как компенсировать работников в случаях, если их усилия не наблюдаемы (не контрактируемы) напрямую?» На экономическом жаргоне такие ситуации имеют моральный риск (moral hazard). Итак, фирма хочет нанять работника. Чем больше усилий тратит работник на рабочем месте, тем больше выпуск фирмы. Если усилия работника наблюдаемы или выпуск однозначно зависит от уровня усилий, то оптимальный контракт выглядит просто: от работника будет требоваться оптимальный уровень усилий или соответствующий ему выпуск за соответствующую компенсацию. Или, по-другому, компенсация напрямую зависит от выпуска; обещание платить больше за больший выпуск будет стимулировать работника прилагать бóльшие усилия.
Но предположение о наблюдаемости уровня усилий работника явно нереалистично. Что же делать, если наблюдаемый выпуск зависит от усилий с «шумом»? Например, выпуск (результат работы) управляющего корпорацией — это цена акций корпорации. Кроме действий управляющего она зависит от множества других факторов. Если работник, как и фирма (что обычно предполагается), нейтрален к риску, то тогда оптимальный контракт может быть реализован продажей фирмы: то есть компенсацией от работника фирме и передачей прав управления (продажи выпуска, в частности) работнику.
Но, в отличие от фирм, работники обычно не любят риск. В таком случае фирма, предлагающая компенсацию, сильно зависящую от выпуска, фактически будет платить высокую цену за удачу, а не за усилия работника. Это не будет стимулировать работника тратить усилия.
Бенгт Холмстрём рассмотрел этот баланс между риском и стимулами. Важный практический вывод: чем больше роль шума в выпуске, тем менее сильной должна быть зависимость компенсации от выпуска. А при большом шуме оптимальный контракт — это фиксированная зарплата. Особенно ценен предложенный им принцип информативности: фирма должна будет использовать в оптимальном контракте ту дополнительную информацию, которая позволяет более точно определить уровень усилий.
В примере с корпорацией и менеджером цены акций фирм в одной и той же индустрии могут быть
такой информацией: сравнение показателей фирмы с показателями фирм-конкурентов будет содержать больше информации об усилиях менеджера, а значит. компенсация менеджеру будет зависеть от относительных показателей фирмы. А если работник может выбирать два разных типа усилия, которые оба ценны для фирмы, но одно более проверяемо, чем другое?
Бенгт Холмстром показал, что в таком случае, при наличии сильных стимулов на результат по наблюдаемому направлению, работник переключится только на это направление. Тогда для фирмы оптимально не предоставлять сильных стимулов. Такая ситуация, например, складывается с учителями, которые могут тратить усилия на то, чтобы дети понимали материал, или на то, чтобы готовить их к стандартным тестам. В случае сильной зависимости зарплаты или карьерного продвижения учителей от результатов тестов учителя сконцентрируются только на натаскивании на тесты. Зарплата, не зависящая от результатов тестов, скорее более правильное решение.
Что, если работники совместно владеют фирмой? В таком случае с учетом того, что они вынуждены разделять получаемую прибыль между собой, они не смогут предоставить сами себе стимулы работать оптимально. Более правильная организация «труда» — найти третью сторону, которая возьмет на себя потери в случае недостатка выпуска и излишки в обратном случае. То есть фактически нужно, чтобы основным агентом, принимающим решения в такой фирме, была третья сторона. При повторяющемся взаимодействии возникает множество других вопросов и решений. Так, например, работники могут быть стимулированы высокими компенсациями в будущем, что заставляет молодых работать больше оптимального, а пожилых — меньше.
Самый знаменитый вклад Оливера Харта — теория неполных контрактов. В реальности не всё описывается в контрактах. Не все возможные проблемные ситуации, особенно если они очень маловероятны или могут произойти в далеком будущем, можно описать заранее. Как результат, контракты могут быть неполны. Как анализировать такие ситуации и как должны выглядеть такие контракты? Одно из возможных решений — определить, кому из участников будет принадлежать право принятия решения в будущем (или в случае наступления каких-либо неописанных сценариев). Например, ученый проводит исследование, результаты которого могут быть внедрены в производство предпринимателем. Сейчас не ясно, какого качества будут результаты, и не ясно, каким рыночным потенциалом результаты будут обладать. И ученому, и предпринимателю нужны стимулы, чтобы предпринимать усилия.
Решение достаточно интуитивно: тот, чьи «инвестиции» важнее, то есть от чьих усилий результат зависит в большей мере, должен быть «владельцем» разработки — принимать решения в спорных ситуациях.
Кто следующий в очереди за премией? В области экономической теории, как мне кажется, следующий — Роберт Уилсон, скорее всего вместе с Полом Милгромом, — за теорию и практику экономических механизмов.
Сергей Измалков,
профессор Российской экономической школы
«Суворов из ВШЭ приводит в пример и чрезмерную привязку зарплат учителей к результатам ЕГЭ в качестве возможной неэффективности.»
http://www.rbc.ru/economics/10/10/2016/57fb61ec9a79472e86a07fde
А «стоящий колом» маразм с индексами цитирования деятелей из ВШЭ совершенно не беспокоит. Да и с какой стати? Они его инициировали, они его и возглавляют.
Так и живут — говорят одно, а делают другое. «Привычка — вторая натура.»
Да вообще-то они делают именно то, что говорят. «Если агенту платят плоскую зарплату, которая ни от чего не зависит, то, конечно, он будет просто делать то, что ему нравится. Чтобы создать стимулы, нужно сделать его компенсацию (оплату, продвижение по службе, риск увольнения) чувствительной к результатам его труда.» А что вы предлагаете? Дать ученым делать то, что им нравится? Ну им, в большинстве, нравится пить чай и общаться с коллегами. За это я бы не стал платить зарплату. Или вы может быть лучше можете предложить что-то, чем индексы цитирования? Вот раньше (да и сейчас, после «реформ» вероятно) был популярен показатель «количество связей в администрации института, президиуме РАН и экспертных советах РФФИ». Чудесный такой критерий. Только он тоже как-то с научными результатами не очень. Понятно, что все, что есть всегда плохо. Вопрос, что может быть лучше?
1. «Дать ученым делать то, что им нравится?»
Совершенно верно. Нужно только выбрать тех, кому нравится то, что нужно обществу в целом. Их и финансировать.
2. «Или вы может быть лучше можете предложить что-то, чем индексы цитирования?»
Индексы цитирования хороши для оценки общего состояния науки. Но как целевой (и тем более индивидуальный) показатель использовать их нельзя. Здесь имеет место корреляционная связь, которую нельзя отождествлять с взаимно однозначной причинно-следственной.
Нужна нормальная экономика, которая будет предъявлять платёжеспособный спрос на прикладные научные разработки. Это, в свою очередь, будет указывать приоритетные направления для фундаментальных исследований. И тогда можно будет выбрать тех учёных, которым нравятся соответствующие исследования.
Оценивать же их работу (в целом, то есть в среднем!) следует по степени использования результатов прикладниками. В свою очередь, это использование автоматически поднимает индексы цитирования.
Кстати, Вы будете смеяться, но нынешние борцы за индексы совершенно серьёзно думают с их помощью поднять экономику.
3. В СССР был накоплен большой отрицательный опыт в области использования показателей типа индекса цитирования в качестве целевых. Например, широко употребляли так называемый «вал». Сказать, что получался цирк, это значит не сказать ничего. Накручивали, как сейчас РИНЦ, только в масштабах всей экономики.
Вы обычно всегда советуете зрить в корень. Ну поехали:
1. о каким критериям «выбрать тех, кому нравится то, что нужно обществу в целом»? Индексы не нравятся, какие тогда критерии?
2. «… экономика … будет предъявлять платёжеспособный спрос … Это, в свою очередь, будет указывать приоритетные направления для фундаментальных исследований.» Оставим в стороне, что вы путаете прикладные и фундаментальные исследования. Но если ученому платит государство, то ему уже все равно что там в экономике (= промышленности). Каким образом ситуация в экономике должна начать мотивировать ученого? Каков механизм?
«Оценивать же их работу (в целом, то есть в среднем!) следует по степени использования результатов прикладниками». Это как? Хардкорные прикладники статей особо не пишут и не цитируют, наоборот живут в пространстве коммерческой тайны и патентуют все что могут. Их основной результат — продукция. Завести теперь академический институт, который будет распиливать мобильники и дизассемблировать коммерческий софт чтобы выяснить, где что использовали? И при этом вы почему-то снова говорите про рост индексов как показатель годности ученых (с оговоркой в среднем, что, в общем, не спасает). Индексы таки годные для отдельных ученых или нет?
Т.н. нормальная экономика — это экономика тех стран, где наиболее успешно происходит модернизация социальных институтов и НТР. Это как правило там, где она раньше началась, а природные ресурсы соответственно раньше растрачены, но созданы другие доходные отрасли производства. РФ до исчерпания запасов нефти и газа (леса, территории, пеньки, беличьих шкурок, меда) в эту категорию не вписывается. И даже растратив все природные ресурсы она все равно не впишется, поскольку высокотехнологичные ниши уже заняты. Можно стать Биллом Гейтсом, но только один раз и он случился. Можно первым начать выпускать автомобили, но только один раз. Это очень неприятная мысль, но быть умным и трудолюбивым недостаточно для успеха. Надо быть первым + вовремя + должно повезти. В мире примерно 250 государств и примерно 20 т.н. «нормальных». Я бы сказал, что РФ уже нормальная, поскольку живет примерно как 90% всех остальных стран и мало шансов, что она перестанет быть нормальной в хорошем смысле.
Система управления наукой должна вытекать из системы управления экономикой. Предприятия, в наших конкретных условиях не являющиеся рыночными (градообразующие, инфраструктура, энергетика), должны находится под централизованным управлением. Замечу, что это возможно либо при уменьшении количества олигархов до пары десятков, либо при их экономической ликвидации. Такая организация экономики создаёт потребность в централизованной прикладной науке. Следовательно, для начала можно использовать советскую систему.
1. «Каким образом ситуация в экономике должна начать мотивировать ученого? Каков механизм?»
Способы мотивации учёных, занимающихся прикладными исследованиями, очевидны. В СССР существовала вполне работоспособная связка между прикладными и фундаментальными учёными. Особенно успешно она работала в ВПК. Вот эти принципы и можно использовать в качестве начального приближения.
2. «Это как? Хардкорные прикладники статей особо не пишут и не цитируют…»
В СССР прикладники использовали фундаментальные результаты и совершенно автоматически привлекали соответствующих теоретиков. Взаимодействие происходило и в форме прямого участия, и через подготовку кадров, и просто на уровне личных контактов. В итоге само собой получалось, что наиболее интересные для приложений области получали больше денег и людей. Эти люди писали больше статей с большим количеством ссылок.
3. «… распиливать мобильники и дизассемблировать коммерческий софт…»
Как человек, который лично этим занимался (только не с мобильниками, а с более специфическими устройствами), скажу, что из статьи прикладнику очень трудно понять, что делать в конкретном случае. Нужен представитель теоретиков. Так договоры и заключают.
4. «И при этом вы почему-то снова говорите про рост индексов как показатель годности ученых (с оговоркой в среднем, что, в общем, не спасает). Индексы таки годные для отдельных ученых или нет?»
Для каждого отдельного учёного — не годятся. Для достаточно большой выборки — вполне пригодны. Вас методы статистической физики не смущают?
5. «Надо быть первым + вовремя + должно повезти.»
Вы исходите из того, что мы можем продолжать существовать в виде поставщика сырья. Увы, этот вариант отпадает. Нам придётся развивать несырьевые отрасли. Впереди нас ждёт кризис, конечным результатом которого будет именно диверсификация. Это абсолютно неизбежно. И вопрос только в том, чтобы сократить издержки переходного процесса.
«В итоге само собой получалось, что наиболее интересные для приложений области получали больше денег и людей.»
Это поэтому только 16% продукции, выпускаемой в СССР, годилось на экспорт, был тотальный дефицит всего, инженеры зарабатывали меньше рабочих, страна жила на нефтедоллары, покупала сложную технику и материалы в Европе, сливочное масло в Голландии, пшеницу в Канаде, а закончилось все эпическим кризисом? Да, очень эффективно, вдохновляет. Больше всего денег, получала в СССР одна отрасль: производство оружия, которое никому не помогло, как известно. А вот производство неперспективных товаров, вроде холодильников, телевизоров, автомобилей, стиральных машин, не говоря о компьютерах, роботах, высокоточных станках и т.п., происходило по остаточному принципу или не происходило или отставало. Это я для тех, кто не застал СССР, сообщаю, видимо и для вас тоже. ) Но эффективно то было в СССР или нет — это уже вопрос десятый, поскольку сейчас уже (слава труду) СССР нет. Кризис ждет неизбежно, а вот насчет диверсификации вы большой оптимист. Кризис никому еще не гарантировал выхода из кризиса.
1. «Да, очень эффективно, вдохновляет.»
Вас, видимо, вдохновляет нынешний крайне эффективный крах обрабатывающей промышленности и возникший в результате этого кризис. Нужны ссылки на разгром соответствующих секторов? Это вопрос для тех, кто сейчас в эмиграции (видимо, и для Вас тоже).
Вы смешиваете две различные группы секторов — те, в которых рынок сейчас возможен, и те, в которых у нас рынка не было, нет и в обозримом будущем быть не может.
Основная проблема СССР была в том, что всем подряд пытались управлять как детерминированной системой. Это естественным образом было благоприятно для нерыночных секторов. Поэтому тяжёлая промышленность чувствовала себя вполне прилично даже по сравнению с развитыми странами, не говоря уже о развивающихся, с которыми нас и нужно было бы сравнивать. Её можно было бы совершенствовать и дальше на том же базисе. В рыночных же секторах (торговля, услуги) по той же самой причине были большие проблемы, которые и довели СССР до краха.
В начале 90-х годов метод сменили на противоположный. Всем подряд стали пытаться управлять рыночными методами. Это благотворно сказалось на рыночных секторах. В остальных же эти методы работать не могли и вместо рынка получилась система олигархических группировок, которая и загнала нас в текущий кризис.
2. «Кризис никому еще не гарантировал выхода из кризиса.»
Если не трудно, приведите, пожалуйста, конкретные примеры.
«Если не трудно, приведите, пожалуйста, конкретные примеры.» Хм, СССР. )
Тогда мы с Вами имеем ввиду разные вещи. Я хотел сказать, что подавляющая часть из имеющихся десятков миллионов населения (или их потомков) кризис почти гарантированно (с точностью до ядерной войны) переживёт и будет в итоге иметь более-менее нормальную экономику.
Проблема же в том, что процесс может занять много времени и изобиловать совершенно необязательными эксцессами.
Наука может помочь, выработав адекватный подход к оптимальному устройству экономики. Полностью уйти от всякого рода идеологических заскоков, разумеется, не удастся, но можно, на мой взгляд, избежать хотя бы наиболее чудовищных по своим последствиям поворотов сюжета.
Например, сейчас набирает силу движение под лозунгом «назад, в 1953 год». Если бы не махинации, то на последних выборах его сторонники могли бы получить свыше 3% (и, тем самым, госфинансирование). При дальнейшем развитии событий по инерционному сценарию эти деятели будут быстро набирать силу.
То, что будут централизованы нерыночные секторы, абсолютно правильно. Но они попытаются сделать то же самое и со всеми остальными. Может получиться очень большая драка с временной (на пару десятков лет) реинкарнацией худших черт СССР.
И это лишь один из многих вариантов.
Наука — это искусство выглядеть перспективным и полезным, тратя госбюджет. Что она на самом деле может — это науке не известно и даже не интересно. Но самое главное, никто из политиков ее такую не будет спрашивать.
«Но самое главное, никто из политиков ее такую не будет спрашивать.»
Будут и ещё как. Только не все, а только те, интересы которых не противоречат научным выводам. А фокус в том, что у остальных политиков ничего получаться не будет. Этакий вариант естественного отбора.
Представив научные аргументы в пользу определённого плана действий, можно помочь избежать ошибок по малосущественным для данного политика пунктам.
«Что она на самом деле может — это науке не известно и даже не интересно.»
Только что поступили свежие данные. Когда научное исследование попадает в «резонанс» с политическими течениями, сразу появляется востребованность.
https://www.gazeta.ru/science/news/2016/10/28/n_9268589.shtml
Мединский понаписал всякой журналистской всячины по поводу, казалось бы, не слишком актуальных вопросов. Ну кому сейчас дело до средневековых писаний? Казалось бы, почему не начать с массы очевидных и всем известных плагиаторов? Однако какой эффект аккурат на Мединском!
В то же время налицо огромный вред от разного рода экономических сказок, получивших у нас статус официальной науки. Причём вред этот наносит большой ущерб самому научному сообществу. Планируют ли физики и математики, входящие в «Клуб 1 июля», заняться, наконец, этими вопросом серьёзно? Видимо, нет. А почему? Потому, что эти сказки поддерживают либералы, которых члены «Клуба 1 июля» считают борцами за демократические свободы, несмотря на то, что фактически именно деятельность этих самых либералов и установила к концу 90-х годов власть олигархов, заложив основу нынешней ликвидации этих самых свобод.
Вот так всё и работает. Нужно выработать научно обоснованные рекомендации по организации управления экономикой и довести их до всеобщего сведения. А заинтересованные политики сами собой объявятся.