Утром 10 октября, накануне лекции академика РАН Андрея Анатольевича Зализняка о новонайденных берестяных грамотах, мы по просьбе научного журналиста Наталии Деминой озадачились вопросом, когда же началась эта традиция, и поймали себя на ощущении, что она была всегда.
Вопрос был переадресован самому лектору, и оказалось, что наше ощущение отчасти справедливо. Сначала эти отчеты проходили на занятиях на семинаре Виктора Марковича Живова, но точную дату участники уже не очень уверенно называют сами: либо 1986, либо 1987 год. Получается, что уже тридцать лет (разве что с неизбежными пропусками в «тощие» годы, когда за сезон не было ни одной находки, но таких лет немного) по осени Москва привыкла слышать из первых уст подробности о жизни древних новгородцев, воплотившиеся в их деловой переписке.
В этом году вместо привычной и битком набитой на лекциях Зализняка поточной «девятки» первого гуманитарного корпуса стараниями коллег-математиков лекции проходили в Главном здании МГУ. Там известная в прошлом университетскими кинопоказами аудитория 01 была специально оборудована и звукоусилением, и трансляцией изображения с доски на большой экран, так что слушатели впервые за многие годы расположились с комфортом. Впрочем, некоторые из них все-таки заняли и подоконник: видимо, это тоже та традиция, которую не следует нарушать.
Еще одно новшество заключается в том, что начиная с прошлого года новгородская экспедиция перестала быть исключительно сезонной. В прошлом году предпоследняя грамота была обнаружена за два дня до лекции, состоявшейся 1 октября, а последняя — произведшая неизгладимое впечатление на слушателей бирочка «Я — щеня» — накануне лекции. На следующий день после лекции, как оказалось, находки продолжились.
В этом году число грамот увеличивалось непосредственно по ходу мероприятия: на первой лекции в понедельник 10 октября сообщалось о том, что было найдено 22 грамоты, а ко второй лекции в четверг 13 октября их число увеличилось еще на две, причем предпоследняя из них была охарактеризована как «устрашающе сложная». Разумеется, последние новонайденные грамоты не рассматривались, поскольку еще подлежат тщательной расшифровке, но зато это дает надежду на то, что в следующем году мы встретимся снова.
Таким образом, на 13 октября число новгородских грамот достигло 1089, также в этом сезоне была обнаружена 46-я грамота из Старой Руссы и четвертая московская грамота.
Тон первой лекции оказался задан грамотой XIV века (№ 1085), состоящей из одного слова — «покоушаю» — и сразу вызвавшей бурное веселье в зале. Тем не менее, как часто бывает в древних текстах, перевод не лежит на поверхности и не вытекает из повседневного словоупотребления. Грамота означает: «Я пробую» — и перед нами своеобразная проба пера.
Действительно, первоначально именно это значение характерно для глагола, и в этом значении он довольно часто употребляется в пометках писцов на полях рукописных книг. Заодно, кстати, выяснилось, что аналогичная грамота была найдена примерно два десятка лет назад, но из-за пропущенной в слове буквы не была расшифрована: там было написано «покоушти», и только теперь смысл этой записи стал понятен.
Это еще одна большая тема, связанная с новгородскими грамотами: новые находки часто проясняют старые, оставшиеся нерасшифрованными и считающиеся загадочными: с каждым годом примеры такого рода множатся, и весь комплекс материала всё более обретает полноту смысла.
Некоторые грамоты дают повод поговорить о региональных различиях: так, московская грамота № 4 начинается без всякого обращения: «поехали есмы г(осподи)не на кострому», т. е. сразу с дела («Мы поехали на Кострому»), тогда как для новгородских грамот, не касающихся военных секретов или любовных чувств, — двух сфер, в которых имена действительно ни к чему, — это практически невозможно, поэтому там всегда будет сказано, от кого, к кому, да еще и непременно с «поклоном».
Содержанием же этой грамоты стал горестный рассказ о том, как некто «Юрий с матерью» наших героев «увернулъ взадь», взяв с них 15 бел, а потом 3 белы, а потом 20 бел, да еще и полтину, так что остается непонятным, то ли автор не решился сообщить адресату сразу обо всей сумме убытка, то ли жадность неизвестного Юрия разгоралась постепенно.
Рассказ о новгородской грамоте под № 1068 произвел на слушателей сильное впечатление предложением реконструировать две лакуны в тексте, представляющем собой четыре нижние строчки без верха и с пропусками. Грамота содержала перечень того, кто сколько должен, причем долги в деньгах реструктурировались в кадки овса или ржи. Отличительной чертой этого текста стало написание числительных словами, а не буквами под титлами, что бывает чрезвычайно редко.
В результате на числительные (хотя и не только на них) пришлись и лакуны: пол[ътретi] е гривен, т. е. 2,5 гривны, и ос[мь десять кадьць жита]. Если с первой реконструкцией всё достаточно прозрачно, то вторая — гипотетическое восстановление пропуска в 18 букв! — стала результатом сравнительного анализа стоимости на разные емкости различного зерна в конце XIV — начале XV века в Новгородско-Псковском регионе, известной нам не только из берестяного контекста, но и из летописей.
И вот еще одна совершенно потрясающая особенность этих лекций: когда к разговору о грамотах привлекаются и самые разные древнерусские книжные источники, и сведения из самых разных языков, от славянских до санскрита, и всё это начинает работать одно на другое, для того чтобы более четко представить себе и мир древнего новгородца, и его язык, и систему координат — бытовых, политических, экономических, иногда религиозных, — в которых проходит его жизнь, отстоящая от нас на несколько веков, но становящаяся в чем-то близкой и понятной. Именно этим удивительным приобщением к прошлому дороги эти лекции многим постоянным слушателям.
Была также подробно разобрана грамота № 1082, наделавшая летом много шума в СМИ, так как первоначально было объявлено, что обнаружено новое древнерусское ругательство. «Ругательством» оказалось слово «посак», которое до сих пор в некоторых говорах имеет значение «бездельник, бродяга, попрошайка, мошенник». Проблема интерпретации этого слова заключалась в том, что корня –пос– не существует, тогда как слова посак или посач (с тем же значением) представлены.
Оказалось, что слово посак образовано при помощи усечения основы от слова «посадский» (по той же модели, что Ермак от Ермолая, лошак от лошади, мастак от мастера или — уже вполне в современном, хотя и несколько устаревшем уже варианте — видак от видеомагнитофона). При этом, как отметил А. А. Зализняк, образования такого рода первоначально могут означать некоторый оттенок фамильярности, а затем трансформироваться в ругательства, и в грамоте (из контекста которой вытекает, что некий Артём-посак должен 30 пудов чего-то, скорее всего — соли), вероятно, слово «посак» использовано именно таким образом. А впоследствии слово «посадский» в говорах всё чаще стало фигурировать с отрицательным значением (бездельник, мошенник), что, как остроумно заметил лектор, представляет нам нормальный крестьянский взгляд на городских жителей.
Некоторые грамоты дают нам новые представления о распространенных в Новгороде именах и способах их написания. Так, грамота № 1079 предлагает читателю своеобразные варианты написания имен Иосиф и Юрий — Несиф и Нюрн, так что порождает целую проблему, для краткости озаглавленную как «проблема Несифа-Нюрна». При некоторых вроде бы прозрачных аналогиях (например, что здесь работает тот же принцип, что в случае модели его — но к нему) тут всё не столь однозначно. Грамота № 1073 предлагала два имени с замечательными описками: «от граврили ко канадратоу поиди симо». Неизвестный Гаврила, призывающий Кондрата прийти, отчасти пролил свет на аналогичную грамоту, найденную несколько раньше и содержащую похожий призыв, адресованный мужем к жене: «поиди симо как стоя». И в том и в другом случае в слове «симо» буква «и» оказывается вместо буквы «ять», а содержание грамоты сводится к призыву прибыть (во втором случае — прибыть немедленно).
Грамота № 46 из Старой Руссы предлагает нам один из вариантов написания заимствованного имени Александр: грамота адресована «от алескадра к матьрь», а также содержит уменьшительный вариант от имени Григорий — Григаня (как распространенные и по сей день Мишаня или Коляня).
Имущественные отношения в Древнем Новгороде иногда описываются необыкновенно трогательно. Такова грамота № 1076, представляющая собой письмо Якову и Ивану «от сирътъ» (сиротами до XV века официально называли себя крестьяне), в котором последние жалуются господам на то, что уже год назад те пожаловали им рубль, но этот рубль «не дошелъ» (а наверху над этим словом приписано мельче уточнение, чтобы не осталось недоразумений: «до насъ»), так что авторам письма кажется справедливым «въпросити» — допросить того, кто был ответственным за передачу пожалованных денег.
А в грамоте № 1087 (к сожалению, с оторванной правой частью неизвестной ширины) Олекша выражает готовность расплатиться с долгом, который значится за ним и за какой-то загадочной «въноухъцью», которая первоначально читается аудиторией как «внухочь», а потом трансформируется во «внухчу» — внучкá (слово образовано по той же модели, что имена Ванча, Данча, Санча или обозначения степеней родства сыхча (сынок) и брахча (браток), следы которых сохранились в некоторых русских топонимах). Таким образом, речь идет о том, что дедушка хочет решить проблему и расплатиться и за себя, и за внука, тем более что последний, как сообщается заимодавцу, всё равно бежал, и, судя по всему, в неизвестном направлении.
В конце же второй лекции слушателям была представлена самая ранняя из находок этого года — грамота, датируемая второй половиной XII века (№ 1083), которая представляет собой посланную Радилом Радонегу инструкцию по изготовлению двух цепей, которые надо сделать «ладнее не моутя меди розвеся намъ ти пожигати добре ныне къ святъкоу двьръдо».
Перед нами инструкция старшего ювелира помощнику или подмастерью (вполне возможно, учитывая одинаковое начало дохристианских имен, что они — родные братья, наследники фамильного ювелирного дела) по изготовлению двух одинаковых цепей (вероятно, для нательных крестов), которые надо сделать, «не мутя меди». Это словосочетание может иметь разные значения: либо не замутняя меди примесями, т. е. из чистой меди, либо не примешивая меди к более ценному металлу, золоту или серебру.
Второй вариант прочтения оказывается более вероятным, особенно если учитывать, что дальше предлагается «розвеся» (термин развеска относится к той части процедуры изготовления сплава, когда производится взвешивание ингредиентов по отдельности) «пожигати добре» (т. е. непосредственно изготавливать сплав). Таким образом, видимо, речь идет о том, что неким важным заказчикам к празднику нужна парадная вещь, для которой нужно высокопробное, минимально разбавленное медью золото, и эти обстоятельства следует учитывать при подготовке к работе.
…И вот смолкают аплодисменты и расходятся слушатели, продолжая обсуждать между собой какие-то детали услышанного, то тут, то там радостно встречаются знакомые, в том числе давно не видевшие друг друга и встречающиеся раз в год именно на этих лекциях, и все улыбаются даже незнакомым людям, объединенные этими несколькими часами погружения в древненовгородскую атмосферу, и прощаются друг с другом традиционным филологическим пожеланием:
— В следующем году на Зализняке!
Анна Архангельская,
канд. филол. наук, доцент кафедры истории русской литературы
филологического факультета МГУ
Фото Ефима Эрихмана (интернет-издание «Православие и мир»)
1. Видеозапись лекций академика А. А. Зализняка на сайте mathnet.ru: http://bit.ly/2eQz6GH
2. Сичинава Д. Новые открытия академика Зализняка в 2016 году. pravmir.ru/22-novyie-gramotyi-nad-chem-byutsya-lingvistyi3/