Политология в России: не очень радостный юбилей

Этот юбилей совершенно никто не заметил, и дело не в том, что он не очень круглый, и не в том, что нет конкретной даты, и даже не в спорности самого события. Просто некому отметить. Между тем 25 лет назад в России началась институционализация политологии как учебной и академической дисциплины. Произошло это по причине, которая к самой политологии имела лишь косвенное отношение: осенью 1991 года началось массовое переименование кафедр научного коммунизма, которые при прежнем режиме существовали в каждом вузе, в кафедры политологии. Само слово «политология», ранее обычно употреблявшееся в сочетании с прилагательным «буржуазная» (и с подразумеваемым смыслом «лженаука»), приобрело новое значение, войдя в круг стандартных наименований учебных дисциплин.

Наука, которой не было

Отвлекаясь от сложного вопроса о реальности так называемой русской политологии (в представители которой иногда записывают разнообразных правоведов, философов и публицистов XIX и первой половины XX века), констатирую очевидное: в Советском Союзе политологии не было. Этот тезис нуждается в некотором уточнении, которое существенно важно для моих дальнейших рассуждений.

Политология в Советском Союзе отсутствовала как интегральная система знаний, каковой по определению является любая социально-научная дисциплина. Ядром такой системы всегда служит исследовательская работа, направленная на получение и приращение знания. Однако ей присущи и социальные составляющие, которые были востребованы советской политической системой. Они таковы.

1. Учебно-педагогическая составляющая. Это совокупность знаний, которые передаются в процессе обучения с целью подготовить школьников или студентов к выполнению их гражданских функций. Основное содержание этой составляющей сводилось к так называемой теории научного коммунизма.
2. Гражданско-просветительская составляющая, то есть система поствузовского политического образования, которая была в СССР весьма развитой и включала в себя как специализированные учреждения, так и СМИ. Здесь тоже преобладала «теория научного коммунизма», но в варианте для взрослых она дополнялась довольно обширным пластом журналистики, посвященной вопросам международного положения и внутренней политики зарубежных стран.
3. Экспертная составляющая, которая производила знания для узкой аудитории лиц, непосредственно вовлеченных в процесс принятия решений, главным образом по внешнеполитическим вопросам.
4. Академическая (исследовательская) составляющая политологии в СССР была развита очень слабо. Если она и существовала в рамках некоторых институтов Академии наук СССР, то только как один из источников экспертизы. Надо заметить, что при этом многие советские эксперты по политическим вопросам не имели к Академии никакого отношения, будучи непосредственно занятыми в разных государственных службах, а другие совершали челночное движение между этими службами и Академией. Такова была, например, карьера Евгения Примакова.

Всего этого было вполне достаточно для того, что создать довольно многочисленное советское отделение Международной ассоциации политических наук. Однако во всех остальных отношениях провал проекта советских политических наук стал к середине 1980-х годов вполне очевиден. Главная проблема, естественно, состояла в том, что описанный выше комплекс не производил сколько-нибудь адекватных знаний о политике в объеме, удовлетворительном для выполнения любой из его задач.

«Теория научного коммунизма» была до такой степени неадекватной и оторванной от реальности, что даже Юрию Андропову пришлось печально констатировать: «Мы не понимаем общества, в котором живем» (что, впрочем, не помешало ему придерживаться догматических позиций по основным вопросам современности). Если говорить об учебной практике, то студенты просто перестали воспринимать «научком» всерьез. Параллельно угасла, не выдержав столкновения с жизнью, и пропагандистская эффективность советского идеологического аппарата. Наконец, политическая экспертиза, лишенная атмосферы свободной академической дискуссии и развивавшаяся в узком мирке «допущенных специалистов», породила серию внешнеполитических просчетов которые в немалой степени способствовали краху Советского Союза.

Время менять имена

После распада Советского Союза вся эта система подверглась радикальному как тогда казалось слому. Одно только переименование кафедр научного коммунизма в кафедры политологии непосредственно затронуло десятки тысяч преподавателей, а косвенно — миллионы студентов. Естественно на изменение реального содержания учебных программ ушло больше времени. Некоторые из бывших преподавателей «научного коммунизма» не сочли нужным переучиваться так и продолжали пересказывать своим студентам старые учебники обильно сопровождая это рассуждениями об «антинародном режиме» почерпнутыми из коммунистической прессы и газеты «Завтра».

Однако преувеличивать масштабы этой проблемы я бы не стал. В большинстве своем преподаватели «научного коммунизма» были вполне здравомыслящими людьми. Они видели неадекватность своей дисциплины не хуже студентов. Многие испытывали вполне искреннее желание заняться чем-то более осмысленным, и почему бы не политологией, раз уж так получилось? Однако одного желания мало. Нужны знания, а вот их-то критически не хватало. Из научной литературы на русском языке была только пара книг по «политической социологии» в переводе с польского. Не было и доступа к иноязычной литературе. А если бы он и был, то это не очень помогло бы, потому что языков почти никто не знал.

Но свято место пусто не бывает. Совершенно естественно, что в поисках содержания для своих учебных курсов преподаватели новой дисциплины обратились к главному тогдашнему источнику знаний о политике — к так называемой перестроечной публицистике. Я далек от того, чтобы осуждать этот жанр. Он сыграл важнейшую и в чем-то даже критическую роль в том, что Россия перешла на новый этап своего развития. Однако в судьбе российской политологии «перестроечная публицистика» сыграла не то чтобы вполне отрицательную, но фундаментально неправильную роль.

Основные задачи, которые решал этот жанр, были политическими, связанными с окончательной дискредитацией коммунистического режима, которому надо было, естественно, противопоставить какую-то альтернативу. Такой альтернативой была демократия. И — что, в общем-то, естественно для публицистики — демократия в этой литературе изображалась весьма односторонне, в крайне радужном свете.

Покуда коммунистический режим существовал, публика воспринимала такую риторику вполне благосклонно. Однако уже в начале 1990-х, когда демократия, как считалось тогда, победила, убедительность «перестроечной публицистики» поблекла, потому что реальность оказалась совсем иной. Сначала работал стандартный аргумент о том, что настоящая демократия еще не наступила, но время шло, а демократический рай не приближался. Стало очевидно, что та демократия, о которой рассказывают преподаватели, не имеет ничего общего с происходящим за окном. По большому счету новая политология давала не более правдоподобную картину реальности, чем старый «научный коммунизм». Отсюда приобретший тогда широкое распространение и по сей день популярный тезис о том, что «западная политология» не подходит для анализа российских реалий. Забавно, что этот тезис сформировался на фоне почти полного отсутствия представлений о западной политологии как таковой.

В середине 1990-х наметились первые признаки исправления этой ситуации. Появилось довольно много переводной литературы, а также первые качественные российские учебники по политологии. Некоторым российским политологам удалось тогда войти в мировую науку. Однако эти признаки были очень слабыми. Главным тормозом служило, конечно, плачевное состояние российской науки, как в специализированной исследовательской системе РАН (вследствие чего в основном угасли даже те очаги академической экспертизы, которые существовали в СССР), так и в вузах. У подавляющего большинства преподавателей просто не было стимулов к тому, чтобы профессионально совершенствоваться. Им надо было заботиться о выживании. Перспективы к улучшению ситуации открывали тогда преимущественно западные грантодатели.

Круг замкнулся

Однако в начале нового века и эти перспективы начали стремительно сужаться, сначала в связи с резким сокращением вложений в Россию со стороны западных грантодателей, а затем и в связи с целенаправленной политикой российских властей, направленной на сокращение зарубежного финансирования социальных наук. Между тем роль этого финансирования состояла не только в том, что оно позволило небольшой группе российских обществоведов заниматься своей работой, не размениваясь на беготню в поисках дополнительного заработка, но и в том, что оно, как правило, поддерживало исследовательскую деятельность.

Здесь мы подходим к еще одной проблеме российской политологии. Российская политология, созданная 25 лет назад в качестве сугубо учебной дисциплины, в значительной мере таковой и остается. Подробно об этой проблеме говорить не буду, поскольку ее охарактеризовал в ряде публикаций [1] мой коллега Владимир Гельман. Отмечу лишь, что без исследовательского ядра любая наука обречена на содержательные ошибки, неизбежно вытекающие из высосанных из пальца суждений и оценок. Кроме того, преподаватель, лишенный исследовательской практики, с неизбежностью придает своему предмету преимущественно нормативное (то есть исходящее из долженствования) содержание, которое справедливо расценивается студентами как далекое от реальной жизни.

Надо заметить, что это неправдоподобное содержание находит полное отражение в набирающей обороты государственной пропаганде, когда современную Россию представляют как такую же демократию, как все остальные, не хуже, а может, и лучше. Кажется, некоторые из тех, кто говорит такое, и сами в это верят. Однако журналисты, на которых в современной России возложены основные задачи политического просвещения, понимают, что политически заинтересованная публика на это не клюнет.

Поэтому не удивительно, что в качестве «политологов» в российских СМИ подвизается огромная масса людей, не обладающих ни академической, ни какой бы то ни было иной политологической экспертизой, но зато способных к зажигательным речам на геополитическую и конспирологиче-скую тематику. «Говорящие головы» вносят серьезный вклад в дискредитацию и без того проблематичной дисциплины. Кроме того, есть ощущение, что их нелепые взгляды иногда оказывают влияние на процесс принятия решений. Это не главный, но существенный источник многочисленных политических просчетов, свидетельствующих о том, что российское руководство придерживается весьма иллюзорных представлений об окружающем мире.

Таким образом, за 25 лет российская политология продвинулась не очень далеко от исходной точки. Слишком многое в текущей ситуации — том ее узком срезе, о котором я сейчас пишу, — напоминает реалии начала 1980-х годов, хотя я далек от того, чтобы делать на этой основе какие-то прогнозы о судьбе существующего режима.

Это не значит, что прогресса нет вообще. Даже в последние годы, на фоне общего ухудшения ситуации в стране, политические исследования в России сделали некоторый шаг вперед как за счет проводимой государством политики поощрения публикационной активности, так и за счет функционирования ряда образовательных учреждений, где приоритетное государственное финансирование или частное спонсорство делает возможной реальную научную жизнь. В качественных СМИ наряду с преобладающей мутной волной продолжают звучать здравые голоса, доносящие адекватные знания о политике до заинтересованной публики.

Однако эти признаки прогресса не только слабые, но и очень хрупкие. Очевидно, что пространство для адекватных знаний о политике неуклонно сужается, что места, где осуществляется производство и распространение таких знаний, становятся всё более локализованными и что количество таких мест сокращается. Особой трагедии в этом нет. Развитая политология существует лишь в немногих странах. Однако зачастую ее отсутствие объясняется просто отсутствием ресурсов — материальных или интеллектуальных. В России, несмотря на нарастающий кризис, такие ресурсы всё еще есть, и поэтому печально, что лучшее, что мы можем себе позволить, — это воспроизвести неудачный советский опыт.

1. Гельман В. Наука без исследований: есть ли выход из тупика? // ТрВ-Наука № 150 от 25 марта 2014 года.