Эта статья была написана в апреле 2015 года к 80-летию географа-страноведа, докт. геогр. наук, профессора географического факультета МГУ, вед. науч. сотр. Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ Леонида Викторовича Смирнягина. В ней реальные истории из жизни этого замечательного человека. 3 декабря 2016 года Леонида Викторовича не стало. В 1992–1993 годы Смирнягин был членом Президентского консультативного совета при Борисе Ельцине и оказал большое влияние на развитие федерализма в России.
Открытие Америки
США как тема мне были непонятны. Прожив с родителями несколько лет во французской Африке, я к 18 годам оказался откровенным франкофоном, даже в «Битлз» заходил со стороны Michelle ma belle, а не со стороны Let it be… Секутуре, Бургиба и Лесеппс значили для меня гораздо больше, чем Никсон и Картер, да и английский язык познавался через похожие французские слова, что было в чистом виде character building exercise для преподавателя английского Любови Дмитриевны Долинской.
Моя тетя в то время работала в Институте США и Канады помощником Льва Карпова, человека по тем временам очень статусного, да еще и ко всему прочему, как она говорила, невероятно умного и красивого мужчины. В красивых и умных мужчинах она толк знала, и когда я от нее услышал про обаятельнейшего и умнейшего друга Левы, который работает на факультете, я и впрямь был заинтригован и, отбросив французские манеры, решил записаться в американский класс к Смирнягину.
Вот с таким бэкграундом в 1979 году я и пришел на встречу с будущим руководителем на 19-й этаж главного здания МГУ, в фойе рекреации, из окна которого открывался вид на здоровенный комплекс китайского посольства и «Формозу» — облюбованную всеми студентами МГУ маленькую стекляшку-пивную, прозванную так за свое типологическое сходство с одноименным островом, находящимся у берегов Китая. Мехматяне предпочитали более простое — Тайвань, — видимо, не догадываясь о португальском периоде этой страны. У кафедры зарубежного страноведения как всегда было много народу, болтали кто о чем, радостно и беззаботно. Я с ними, но я жду, жду первой встречи с научным руководителем.
Сначала возник голос, он усиливался несколько минут, громыхая и перекатываясь по рекреации, и лишь затем появилась фигура его обладателя… Тетя была права: передо мной был мощный, энергичный и красивый человек с бородой и огромным рулоном контурной карты. Моему удивлению не было предела, карта была испещрена мелкими квадратиками, их было навскидку несколько тысяч, и они назывались графствами. «Какие такие графства в США? Откуда они там?» — недоумевал я.
К карте прилагался большой сборник статистики по доходам населения, а моя задача состояла в попытке уловить географические закономерности в распределении уровня доходов населения США по графствам, причем в динамике за несколько лет. Так началась моя американская одиссея, именно с этой карты с графствами, запоминание которых стало своего рода доблестью.
В конкурсах типа «кто больше графств запомнит и штатов нарисует» победу регулярно одерживал Вадим Мячин. Соревнования проходили в Козловском переулке. Эту квартиру знали все студенты Смирнягина, их друзья и подруги. Второй этаж великолепного доходного дома в стиле модерн и комната в большой коммунальной квартире. У некоторых студентов был ключ, и туда можно было попасть для того, чтобы погрузиться в огромную библиотеку…
Стол Смирнягина в Козловском всегда был завален реферативными журналами (РЖ). В условиях советской цензуры найти такой великолепный источник информации было крайне сложно, а тут пожалуйста: и география, и история США, и различные тематические статьи и сборники. Реферативным журналом руководил Олег Владимирович Витковский, но американская тема всегда шла через Л. В.
Однажды в доме случился пожар и квартиры не стало… Но именно в ней рождалась смирнягинская школа. До сих пор, когда прохожу мимо, инстинктивно заглядываю в окна второго этажа.
Козловский был не единственным центром американистики в Москве, хотя и, несомненно, самым главным. Недалеко от него, на Покровском бульваре, находилась «Большая советская энциклопедия» (она до сих пор там же), которой руководил Александр Павлович Горкин — его теория пространственных циклов в экономике США, пожалуй, была не только одной из самых интересных, но и, как говорят американцы, eye-opening (раскрывающей глаза). Младшие курсы знали о ней, конечно, от Леонида Викторовича, так как Горкин читал лишь старшим.
Многие аспиранты Смирнягина, включая меня, подрабатывали написанием небольших энциклопедических справок по американским городам и штатам. Какая это была полезная работа! До сих пор благодарен за нее Леониду Викторовичу и Александру Павловичу. США заиграли другими красками — страна стала живой и любимой, а географическая номенклатура перестала быть предметом зубрежки.
Энциклопедическая эпопея продолжилась серией по американским штатам в журнале «США: экономика, политика, идеология». Это был особый проект: впервые за многие советские годы журнал такого уровня заказал подробные обзоры американских штатов. Леонид Викторович писал большую часть сам, но некоторые штаты доверил своим ученикам и коллегам.
Получилась великолепная серия, наконец-то без всяких марксов, энгельсов и лениных, всё по делу, очень образно, информативно и по-доброму; не про «идеологического противника номер один», а про великолепную страну, полную энергии, противоречий и достижений. Статьи были большого объема и в совокупности представляли собой хорошую книгу. Я очень сожалею о нынешней разнузданной и обскурантистской антиамериканской кампании и думаю, что надо было бы нам с Леонидом Викторовичем повторить эту серию, хотя бы просто так, из чувства уважения к себе и коллегам…
Мне достался американский юг и, как это часто бывало потом, начатое на письме дело продолжилось интереснейшей поездкой. Через несколько лет после публикации серии по рекомендации Леонида Викторовича я отправился на несколько месяцев в Майами, во Флоридский международный университет, в качестве исследователя и преподавателя на кафедру к профессору Ральфу Клему. Какое-то время я прожил там в компании Владимира Сударева из Института Латинской Америки, а затем приехал Леонид Викторович, и мы начали активно изучать Майами.
С тех пор я бывал в этих местах много раз и сравнивал город с теми первыми впечатлениями. Сейчас Сан-Франциско сильно изменился, потерял свой лоск и стал американской «столицей бездомных», иллюстрируя много раз повторяемый тезис Смирнягина о связности районов страны между собой, открытости их экономики и невозможности проводить разумную социальную политику в отдельно взятом штате и городе. Иначе даже благотворительность может обернуться своей противоположностью.
Именно это и произошло в Сан-Франциско: лучшая в США программа поддержки бедных привлекла в город бездомных со всей страны, и, как говорят очевидцы, другие города поучаствовали в этой программе, оплатив из городского бюджета своим бездомным билет до Сан-Франциско.
Сан-Франциско вообще оказался вторым домом Леонида Викторовича. Недалеко от города поселилась Катя, старшая дочь Леонида Викторовича, со своим мужем Мишей. Потом уже в 2000-х я оказался со всем семейством у них в гостях: мои дети, Фёдор и Пётр, до сих пор вспоминают их замечательный и гостеприимный дом, а также маршруты по Северной Калифорнии, тщательно проложенные для нас Леонидом Викторовичем.
Наука и убеждения
Хотя в квартире Л. В. в Козловском некоторое время и висел лозунг «мне нечего сказать, но есть что добавить», в первой своей части он совершенно не соответствовал действительности. Такое впечатление может складываться у людей, мало знакомых с Л. В., и лишь потому, что он постоянно рекламирует на своих лекциях и в публичных выступлениях тех, кого уважает.
Сидевший «в отказе» невыездной Медведков был нашим кумиром благодаря Л. В. и его рассказам о походах Медведкова по Тегерану с диктофоном, на который тот записывал свои впечатления о городе, а потом переносил их на карту.
Мы зачитывали до дыр работу Лейзеровича по узловым районам, восхищались поляризованной биосферой Родомана, уважали труды Гохмана по мировому хозяйству, любили урбанистику Лаппо и теоретические семинары Липеца, сбегались на лекцию Симоняна по географии внешней торговли… Мы знали и иностранных коллег Л. В., таких как Джуди Паллот, Ральф Клем, Майкл Брэдшоу и других. Некоторые ученики Л. В., и я в том числе, по рекомендации Смирнягина ездили к Джуди в Оксфордский университет, в роскошный Крайст-Чёрч колледж, страну Льюиса Кэрролла и Бойля (того, что с Мариоттом), занимались в «Бодленинке» (Bodleian Library) и посещали автомобильные заводы Ровер в промышленной части Оксфорда.
Щедрость по отношению к коллегам по академии ничуть не скрывала собственных научных достоинств Л. В. Теория общественного районирования, политическая география США и России, оригинальная типология стран — это лишь часть длинного перечня научных достижений Л. В. Именно благодаря своим собственным научным качествам Смирнягин был приглашен первым президентом России в его Президентский совет, а затем и в Аналитический центр при президенте.
Именно тогда страна получила разумную региональную стратегию, весь корпус законодательства по федерализму и местному самоуправлению. В тот же период благодаря Л. В. в России стала возможна настоящая политическая география и появление ее лидеров, таких как Андрей Берёзкин, Николай Петров, Владимир Колосов.
Я помню работу в Аналитическом центре у Л. В. в то время как одну из самых интересных за всю мою карьеру. Прекрасная атмосфера, полная открытость, огромное количество информации, вокруг умнейшие люди: Ясин, Сатаров, Паин, Мукомель, Попов, Лавров, Урнов, Лившиц… Всех и не перечислишь… Л. В. был окрылен, много работал, выступал по телевизору, давал интервью и как минимум несколько раз реально повлиял на события общероссийской важности.
Когда в результате очередных парламентских выборов Жириновский набрал большое количество голосов, а Юрий Корякин произнес знаменитые слова «Россия, ты одурела!», когда казалось, что к власти в стране приходят политические хулиганы, Смирнягин в прямом эфире на всю страну сравнил Жириновского с носорогом Тото, за которого в Бразилии голосовали разочарованные граждане. Удачно подобранная метафора оказалась целительной, и страсти по Жириновскому стали постепенно утихать.
Во время первой чеченской войны также в прямом телевизионном эфире Л. В. призывал армию пройти «на цыпочках», и на какое-то время, в самом начале эпопеи, еще до штурма Грозного, эти призывы возымели свое действие. Жаль, что Ельцин перестал слушать Смирнягина и его коллег по Президентскому совету и поддался давлению некомпетентных генералов; жизнь могла бы повернуться совсем иначе…
Открытие России
Открытие России для меня было не менее важно, чем открытие Америки. К моменту поступления в МГУ мне не часто удавалось ездить по стране: был в Питере, в Таганроге у родственников, в Приэльбрусье в летнем походе, а больше толком нигде и не приходилось, разве что уже на первом курсе немного поколесил с агитбригадой по Псковской области.
Первая поездка на Урал оказалась для меня настоящим открытием, и дело не только в новых интереснейших местах — а их в поездке было хоть отбавляй: и очаровательная шишкинско-цветаевская Елабуга, и Набережные Челны с их психопатической застройкой, и скромная Уфа, и военизированный Челябинск, и сказочные Миасс с Златоустом, и медный Кыштым (родина Смирнягиных), и таинственная Челяба-40 на горизонте (10 лет без права переписки), Екатеринбург, Белоярская АЭС с покосившимся от взрыва окрестным лесом, Кунгурские пещеры и Пермь с ее харизматическим главным архитектором, забросившим все дела ради лекции московским студентам.
Главным открытием были даже не пейзажи, а люди и умение Л. В. находить с ними общий язык, тему для разговора. Поражало его уважение к их взглядам и обстоятельствам. В общем, в какой-то степени для нас, москвичей, это было не только географическое просвещение и ликбез по России, но еще и тест на толерантность и, конечно же, упражнение по сбиванию столичной спеси.
Маршрут готовился очень серьезно по книгам, полевым дневникам, проводились беседы со знатоками. Мы вели так называемую ленту, отмечая на специально разлинованном листе миллиметровки объекты, типы застройки, виды сельскохозяйственного использования земли, ЛЭПы и прочую инфраструктуру… Мы были режиссерами своего маршрута и всё это помогало разглядеть и понять страну.
Студенческих практик второго курса было очень много: в голове мелькает калейдоскоп из картинок Абхазии, Кахетии, Алтая и Кемерово. Но, пожалуй, одна из самых незабываемых поездок была по Алтаю. Красота необыкновенная, ночевка на Колыванском озере, описанном еще самим Александром Гумбольдтом; плавание по Телецкому озеру с агрессивной компанией борцов против строительства Катунской ГЭС, домик Шукшина недалеко от Бийска, совхоз по разведению маралов в Шебалино с видом на рериховскую гору Синюху, посещение несчастного Рубцовска, в котором то и дело вырубался свет от ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне (что в соседнем Казахстане).
Вообще говоря, руководство практиками — дело чрезвычайно тяжелое и муторное, и речь не только о подготовке студентов и чтении их работ. Вся организация практики, ее логистика с общежитиями, автобусами, грузовиками, болезнями студентов, общением с «местными» так или иначе ложилась на Л. В.
То бензобак прохудится на пути из Дербента в Кубу, то шофер устроит истерику по дороге в Пермь, то в Эстонии сбросят с 12-го этажа общежития на автобус с московскими студентами трехлитровую банку с желтой краской, то в Челябинске местные устроят «охоту» на столичных девушек… Награда за эти треволнения, конечно, большая — тут и антрацитовые пески Ленкорани, и рериховские пейзажи горного Алтая, и задушевное застолье в Тбилиси, и завод по производству термолетов (летающих тарелок) под Ульяновском…
Бывали и совсем потрясающие находки… В одну из поездок мы проезжали через Нелидово — место, недалеко от которого берут свое начало Волга и Днепр. Это болотистый, лесистый, дремучий район. Именно в нем в самом начале Великой Отечественной погиб отец Леонида Викторовича. Интеллигент, не умевший, наверное, толком обращаться с оружием, как и многие другие ополченцы, он попал в настоящий ад. Место его гибели долгие годы было неизвестно, но вот в тот год, когда мы там оказались, накануне практики Леонид Викторович получил письмо от местной поисковой группы, которая обнаружила братскую могилу, где и был похоронен Виктор Смирнягин. Мы добрались с Л. В. до этого места…
Студенты
Студенческая любовь к Л. В. не угасает! Это благодарность не только за подаренную страну и замечательные лекции. Дело, конечно, в харизме, простоте, искренности, доброжелательности и общем человеческом калибре. Почему студенты с тяжелыми характерами у Смирнягина всегда расцветали? Как он умел донести критику, не обидев, и честно сказать о недостатках?
Однажды после радиопередачи, где я участвовал, он позвонил и полностью разнес мой разговорный стиль, также, как и в студенческие времена это делал с текстами некоторых статей или непродуманными концепциями. Раньше я не мог себе и представить, что ничего лучше таких разносов и быть не может: в них чувствуешь переживание за тебя и желание помочь, они действительно прекрасно помогают.
В географии Смирнягин также говорит от лица человека. Любое его увлечение, районированием например или региональной экономикой, всегда на самом деле было увлечение людьми. Слова «общественная география» как-то особенно резонировали в его устах. На втором курсе на одной из лекций по типологии стран он задал нам простой вопрос «В чем смысл общественного прогресса?» и попросил развернуто ответить на него. Творчество в общественных науках в начале 1980-х было категорией непривычной, to say the least. Мозги нафаршированы трафаретами и клише, по которым следовало отвечать на такие вопросы. Многие из нас последовали этим официозным лекалам, некоторые попытались уйти от них, но почти никто, за исключением Игоря Цыганова, не ответил на него искренне.
Ответ Игоря был: «Свобода; в общественной свободе — смысл развития человечества». Именно такой ответ, очевидно, был наиболее близок Леониду Викторовичу. Мы часто обсуждали с ним в курилке на 19-м этаже Бердяева, лорда Актона, Адама Смита, фон Хайека и других либеральных мыслителей, однако во всех них ему не хватало социализма в европейском понимании этого слова. Социальная справедливость интересовала его не меньше, чем свобода. Но как тогда ему удавалось охранять свой либеральный социализм от того ужасного начетничества и лицемерия, которые источала официальная советская коммунистическая доктрина?
Он так же, как и современные европейские профессора, мог спокойно рассуждать о Марксе без малейшего желания тем самым угодить официальной позиции, просто потому что ему казалось это важным и интересным. Надо быть по-настоящему независимым, свободным и сильным, чтобы так суметь. Это, наверное, потому, что он и есть настоящий европейский профессор, странный и редко встречающийся тип на бесконечных просторах России.
P. S. Леонид Викторович! Как жаль расставаться вот так, на полуслове… Вы лучший учитель, самый надежный друг, прекрасный собеседник и очень интересный человек. Без Вас наш мир будет совсем другим, но мы постараемся не расстраивать Вас своим унынием (Вы уныния очень не любили), будем вспоминать Вас и продолжать незаконченные беседы.