Диссер по теологии и его всемирно-историческое значение

Итак, в России состоялась первая в истории защита официальной научной диссертации по теологии. (До сих пор степени по богословию присуждались только негосударственными учебными заведениями в рамках духовного образования.) На фоне других общественных событий последних лет — войны, санкций, репрессий, цензуры, реновации — это событие не столь заметно. В конце концов, это ведь даже не разгон Академии наук, который в режиме отрубания хвоста по частям тоже мало кого обеспокоил. А тут многие даже усмотрели некий позитив: в кои-то веки власть не запрещает, а, наоборот, что-то разрешает. Разве плохо, что некоторые весьма эрудированные люди, занимающиеся богословием, получат государственное свидетельство о своей учености наряду с астрофизиками и генетиками, историками и философами? Радоваться же надо! Ан нет. На диссертацию поступило целых пять отрицательных отзывов. Все их диссертант отверг, не упустив возможности упрекнуть ученых в клевете. В общем, изменить неизбежного эти протесты ожидаемо не смогли, поскольку и эта защита, и само введение ученых степеней по теологии лежат в контексте широкого потока, масштаб и значение которого многими недооцениваются. Вот об этом и пойдет разговор, для которого данная защита — лишь информационный повод.

Причина противостояния, конечно, не в самом защищаемом труде. Диссернет выявил тысячи начисто сплагиаченных текстов квалификационных работ, а число научно несостоятельных, вероятно, еще больше. Скорее всего, никто, кроме коллег автора, не обратил бы внимания на обсуждаемую диссертацию, будь она заявлена по религиоведению или философии. Смысл конфликта вокруг нее вовсе не в качестве или содержании текста, а в его позиционировании. Это подтверждает и сам диссертант, который признавался коллегам, что «проламывает стену и ощущает себя первопроходцем» [1]. Стена эта, а точнее граница, отделяет то, что признается наукой, от того, что считается другими видами человеческой деятельности. Так вот суть дела состоит в том, что на современном этапе развития российского государства в нем созрел запрос на изменение понимания науки в направлении архаических представлений.

Тут важно помнить, что так называемая проблема демаркации науки и не науки не имеет однозначного формального решения. Так называемые критерии научности (объективность, верифицируемость, фальсифицируемость, воспроизводимость, непротиворечивость и др.) — это скорее признаки, чем критерии. Фактически же научным является то, что признает таковым научное сообщество. Иначе говоря, это результат соглашения специалистов, которое достигается в ходе постоянно идущей борьбы за научный авторитет (символическую власть в научном поле по терминологии Пьера Бурдьё).

Такая формулировка часто вызывает протест, особенно у ученых-естественников, которым тут видится одобрение произвола или даже сговора в решении научных вопросов. Это, конечно, не так: все математики, например, согласятся с доказанностью теоремы Пифагора, а тот, кто выступит против, скорее поставит под сомнение свою квалификацию, чем теорему. В областях, где знания менее надежны, могут сосуществовать несколько конкурирующих подходов или школ, отражающих частичное согласие специалистов. Каждое такое научное течение ищет убедительные аргументы, стремясь перетянуть конкурентов на свою сторону. Взгляды, потерявшие сторонников из числа специалистов, утрачивают вместе с ними и научный статус. Так что нет оснований приравнивать конвенциональность к произволу — специалисты не станут соглашаться с тем, что для них неубедительно. С одной, впрочем, немаловажной оговоркой: если их не мотивируют какими-то более вескими аргументами ненаучной природы.

Раз научный статус возникает в силу соглашения специалистов, то для практических целей, особенно в отношениях с государством, его необходимо каким-то образом фиксировать. Диссертации и ученые степени как раз и служат инструментом такой формальной фиксации. Научный статус, как известно, дает важные преимущества: право претендовать на невозвратное финансирование исследований, решающий голос в экспертизах и при формировании образовательных программ, возможность занимать определенные должности, особое уважение и доверие со стороны общества. Наука заслужила эти привилегии, принеся большую пользу человечеству в последние несколько веков. Но привилегии всегда притягивают желающих воспользоваться ими без достаточных оснований. Поэтому наука постоянно окружена облаком лженаук — от астрологии до гомеопатии, — которые с разной степенью успешности имитируют наукообразие и порой добиваются официального государственного признания.

Может ли теология считаться наукой? Конечно. Любую деятельность можно признать наукой, если соответствующим образом изменить состав сообщества, которому поручено выносить об этом суждение, или если убедить членов научного сообщества изменить используемые признаки и критерии научности. Подобные примеры хорошо известны из истории науки, в том числе отечественной, где под угрозой «выбывания из рядов» полагалось опираться на единственно верную «научную» идеологию. Беда лишь в том, что в результате такого вмешательства сообщество перестает наследовать тому великому идейному потоку, который сформировал нашу цивилизацию и который известен в мире как наука.

Формальное объявление теологии наукой произошло более года назад, когда ВАК утвердила ее в качестве новой специальности. Но юристы хорошо знают разницу между нормами, которые поддержаны и не поддержаны практикой. Пришло время для практического закрепления новой нормы. А для этого надо было открыто выдвинуть на защиту религиозно мотивированный текст и открыто же заявить личный религиозный опыт автора в качестве приемлемого источника научного знания. Именно эта установка, покушающаяся на самые основания современного научного метода, вызвала резко негативную реакцию многих ученых. В своих отрицательных отзывах на диссертацию они указывали, что субъективные методы и источники являются принципиально ненаучными и потому основанная на них работа не может допускаться к защите.

Это действительно так, если исходить из того, что присуждение ученых степеней должно отражать представления научного сообщества и способствовать извлечению максимальной пользы для общества из науки как сложившегося в рамках четырехвекового проекта Просвещения скептического метода познания. Однако для подобных благодушных допущений нет оснований. ВАК — это прежде всего государственный орган. А значит, в стране с несменяемой (как и в советское, как и в царское время) властью его наиболее приоритетной задачей будет снижение идеологической угрозы, которую несет установившемуся порядку скептический научный метод.

Природа этого конфликта весьма убедительно объясняется с позиций теории мемов, выдвинутой полвека назад Ричардом Докинзом. Мемы — это идеи-репликаторы, способные самовоспроизводиться в сообществах, передаваясь от одного человека к другому. В этом смысле и упоминавшаяся уже теорема Пифагора, и молитва «Отче наш» — мемы. Они вызывают у своих носителей такое поведение, в результате которого происходит их передача следующим поколениям. Однако, как отмечает известный британский физик Дэвид Дойч в своей книге «Начало бесконечности», эти мемы относятся к двум принципиально разным классам, если рассматривать их с точки зрения условий репликации.

Молитвы, как и большинство религиозных идей, относятся к классу статических мемов. Они хорошо реплицируются в обществе, которое поддерживает культ традиции, и поощряет тех, кто стремится к сохранению образа жизни своих предков. Новые идеи, мутировавшие мемы, а главное, их носители в таком «статическом» обществе в той или иной степени репрессируются, а сохранение и передача мемов статического общества обеспечивается в первую очередь именно точностью их копирования. Теоремы же, как и большинство научных идей, — это динамические мемы, которые процветают в обществе, стремящемся к достижению эффективности за счет лучшего соответствия своих мемов реальности. Когда кто-то в таком обществе обнаруживает более эффективную идею, другие перенимают ее, превращая в новый мем, вытесняющий устаревшие.

Чистые случаи динамического и статического обществ — это, конечно, идеализации, но важно, какие мемы доминируют. На протяжении большей части человеческой истории первенство было за статическими мемами. Вероятно, потому, что они лучше обеспечивают сплочение общества перед лицом внешней угрозы. Изредка возникавшие динамические экосистемы обычно поглощались статическими, не успев набрать силу. Просвещение — самая масштабная в истории попытка перехода в динамическую фазу, а наука, основанная на конкуренции гипотез, стремящихся пройти отбор критического анализа и экспериментальной проверки, — это двигатель западной цивилизации.

Успех этого перехода, однако, еще далеко не гарантирован. Статическое общество контратакует, опираясь на страх и предубеждения. Страх, например, эксплуатируют террористы. Не имея возможности победить силой, они добиваются того, чтобы испуганные граждане сами проголосовали за «статический поворот» в своем обществе, пожертвовав свободой и развитием ради иллюзорной безопасности. Политические силы, готовые поддержать такой курс, есть всегда, надо лишь сместить в их пользу симпатии колеблющегося населения.

Казалось бы, причем тут диссертация по теологии? А это просто одно из скромных сражений Великой войны мемов, в котором статические силы ударили по одному из главных оплотов динамических сил в России — по статусу науки. Теперь уже на уровне практики применения в России признана норма, что личный религиозный опыт может быть источником научного знания. И хотя пока это касается только теологии, но принципиально граница науки, изолирующая ее от субъективизма и догматических построений, нарушена. Часть ее взята под контроль религиозными деятелями, которые в своей черной униформе присутствовали на защите. Через эту брешь в научное сообщество будут и дальше проникать религиозные идеи и их носители, ослабляя динамическую установку, подменяя ее идеологическими и догматическими скрепами.

Всё это не слишком удивительно: постепенная деинсталляция научного мировоззрения и укрепление суеверий идут в России уже давно. В мире мы знаем примеры стран, где судят и казнят, например, за связи с джиннами и атеизм [2]. Так что условный срок за покемонов в храме и ученая степень за теологию — это только начало большого пути.

Развитые страны, где сегодня в целом доминирует динамическая установка, — это 15–16% мирового населения и 75% экономики. Советский Союз в прошлом веке парадоксальным образом — с помощью статических идеологем — стремился закрепиться в динамической фазе. Но сегодня Россия с ее 2% мирового населения и экономики уверенно проваливаются обратно в статику. Это очень значительная потеря для динамического мира, особенно если оценивать по величине населения. Поэтому то, что религиозные силы, объединившись с бюрократией, пробили брешь в стене российской научной крепости, — это важное поражение динамических сил в мировом масштабе.

Александр Сергеев,
научный журналист, член Комиссии по борьбе с лженаукой и
фальсификацией научных исследований при Президиуме РАН

1. http://bit.ly/Meduza-Theology

2. http://bit.ly/Lenta-Saudi

Дорогие коллеги!

Объявляем бойкот инвазии теологии в науку. Пожалуйста, наберитесь терпения, зарегистрируйтесь и проголосуйте: http://regulation.gov.ru/Projects/List#npa=66416

Всех благ,

Хромов-Борисов Никита Николаевич,
член Комиссии по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований при Президиуме РАН