В последнее время всё более активно обсуждается проблема социологических опросов, в том числе в публикациях ТрВ-Наука. Люди отказываются участвовать: бросают трубку или же подчеркнуто вежливо сообщают, что очень заняты, — в данном случае не важно. Другие, вроде бы согласившись, скрывают свое мнение и дают ответы, которые считают социально желательными.
Третьи искажают свое истинное мнение в ответах не путем подбора социально желательных формулировок, а, наоборот, путем подчеркнутого, демонстративного усиления этого мнения — в надежде быть услышанными именно за счет такой демонстрации, повышая тем самым, как им кажется, вероятность повлиять на важную для них ситуацию. И так далее.
Это одно из наиболее ярких проявлений общей проблемы, с которой сталкиваются психологи, педагоги, врачи, исследователи в области фармацевтики — все те, кто проводит опросы, исследования, испытания на других людях.
В ходе обсуждения психологических тестов Александр Шмелёв, профессор факультета психологии МГУ и научный руководитель лаборатории «Гуманитарные технологии», ввел метафору теста как оружия. Он подчеркивает: если тест — это оружие, которое проникает в человеческую психику, то испытуемый имеет право на самозащиту — на то, чтобы сопротивляться этому проникновению, в том числе даже право на ложь [1].
Например, по свидетельству западных ученых, получение человеком, заключенным в тюрьму, высокого балла при тестировании тюремным психологом выглядит в глазах других заключенных как проявление желания новичка сотрудничать с тюремной администрацией. Высокоинтеллектуальный заключенный, учитывая это, нередко старается скрыть реальный уровень своего интеллекта и компетентности. Вероятно, он также рассчитывает и на возможность в некоторых важных случаях перехитрить администрацию, дающую заниженную оценку его интеллектуальному и творческому потенциалу.
Чтобы понять особенности поведения участника исследования (социологического, психологического, медицинского и т. д.), можно исходить из того, что он осознанно или неосознанно оценивает исследователя как минимум по трем следующим измерениям [2].
- Атрибуция (приписывание) целей: с какими целями — добрыми или враждебными по отношению к участнику — действует исследователь. Если обследуемый (опрашиваемый и пр.) считает, что исследователь доброжелателен или даже хочет помочь ему, его группе, он будет действовать иначе, чем при приписывании исследователю недобрых намерений (например, намерения всё разузнать, а потом воспользоваться этим знанием в своих целях).
- Оценка (осознанная или нет, адекватная или неадекватная) уровня компетентности исследователя: способен ли он разобраться в той реальности, о которой расспрашивает или которую изучает другими методами на живом человеке.
- Оценка (осознанная или нет, адекватная или неадекватная) влиятельности экспериментатора — того, насколько он способен с помощью исследования повлиять на ситуацию в желательном или нежелательном направлении. Например, перевести по результатам психологической диагностики в другой класс, куда опрашиваемый хочет или, наоборот, не хочет переходить. Исследователь может пытаться повлиять на выделение финансирования по социально значимому вопросу, фигурирующему в опроснике; выписать нужное лекарство или не смочь этого сделать, несмотря на безусловно грамотно поставленный диагноз; и т. д.
Как показывает польский психолог Станислав Забельски (Stanisław Zabielski), хуже всего перспективы исследования и исследователя тогда, когда участники считают, что тот пришел со скрываемыми враждебными целями и при этом компетентен (способен разобраться в том, что ему нужно) и влиятелен (сможет добиться исхода, нежелательного для участника). Здесь работает метафора «шпион». Если социолога, проводящего полевое исследование каких-нибудь маргинальных групп, воспринимают так, то у него повышенные шансы попасть в весьма неприятные ситуации, вплоть до смертельно опасных.
Лучше всего для исследователя другое отношение: его воспринимают как пришедшего с целью помочь (например, вылечить, рассказать миру всю правду и т. д.) и при этом компетентного — но не бессильно компетентного, а способного повлиять на ситуацию.
Промежуточные варианты могут быть и забавными. Доброжелательного и влиятельного, но некомпетентного исследователя могут обманывать, пытаясь добиться каких-то благ, и устраивать ему незлые, с точки зрения участника, розыгрыши: например, понарассказывать небылиц — хотя исследователь, если узнает про это задним числом, вряд ли оценит эти шуточные представления.
Исследователя, воспринимаемого как «глупая ищейка» (враждебный, некомпетентный, маловлиятельный), могут ждать уже злые розыгрыши. И т. д.
Это грубоватая классификация, скрывающая, как и все классификации, важные нюансы, с грубоватыми метками-ярлыками, маскирующими реальные сложные случаи. Но она позволяет сделать первую оценку того, что происходит (происходило, будет происходить) в исследовании.
При этом — добавим сложности — у исследователя тоже есть свое отношение к участникам (индивидуализированное или недифференцированное). И здесь между исследователем и участниками могут развертываться достаточно сложные игры, когда каждый хочет упредить ход другого. Но это предмет отдельного рассмотрения.
Александр Поддьяков,
докт. психол. наук, профессор департамента психологии, вед. науч. сотр. лаборатории экспериментальной и поведенческой экономики НИУ ВШЭ