Инопланетяне в аудитории

Накануне 1 сентября мы обратились к нашим постоянным авторам с просьбой поделиться своими мыслями и чувствами о предстоящем учебном годе.

Анна Мурадова, канд. филол. наук, ст. науч. сотр. Института языкознания РАН:

Наступает новый учебный год, и мне, как и любому преподавателю, пора думать, как построить очередной курс лекций, чтобы они были восприняты двадцатилетними студентами. Я начала преподавать в 1996 году, когда сама была студенткой старших курсов, и такой проблемы у меня тогда не было — мы со студентами были одного возраста, на одной волне. Теперь же каждый год я убеждаюсь, что в том формате, в котором читали нам лекции «старорежимные» преподаватели в прошлом тысячелетии, читать просто бессмысленно.

Передо мной будет сидеть полная аудитория инопланетян. Точно таких же странных, как моя дочь-второкурсница. И этих инопланетян родили и воспитали такими мы. Результат получился интересный. Поделюсь наблюдениями.

Сейчас принято говорить, что новое поколение воспитано смартфонами и поэтому-де оно отличается от нас так сильно. Но точно так же в жизнь наших родителей вошло нечто неведомое, что изменило их восприятие и сделало непохожими на предыдущие поколения — телевидение. А до этого был телефон и телеграф… Так что не надо всё сваливать на современные средства связи. Воспитывали этих чад мы.

И что получилось? Совсем другие люди с совершенно другими ценностями, чем у нас. Им нужно от жизни совсем другое. Не претендую на глубокий анализ, это лишь впечатления преподавателя и мамы.

Они не хотят взрослеть и не понимают, зачем это нужно. Это ставит меня в тупик. Мы в 18–19 старались повзрослеть как можно быстрее. На младших курсах уже находили подработки. К старшим курсам были трудоустроены и имели опыт работы. Женились в двадцать, рожали в двадцать с небольшим.

Наши сорокалетние родители в большинстве своем растерялись, когда грянула перестройка, и многие сидели без зарплат. К тому же поколение, рожденное в трудные сороковые, не отличалось ни взрослостью, ни предприимчивостью. Мне повезло, я не содержала в 18–20 лет своих родителей, а многие содержали. Так или иначе большинство из нас еще в детстве привыкли быть психологическими родителями своим матерям и отцам. И эта привычка опекать и покровительствовать, опираясь только на себя, сказалась и на воспитании наших детей.

Нынешние 18–20-летние — это дети успешных родителей. Когда с ними пытаешься говорить как со взрослыми, более или менее на равных, обижаются. Они маленькие, а мы большие. Ну да, именно эту мысль мы, привыкшие на себе тянуть много чего сразу, долго-долго им внушали с детства. И такое детство им очень нравилось, так зачем из него вылезать? Тем более что нынешние сорокалетние вполне себе еще молоды и энергичны, именно они заняли все более или менее приличные ниши на рынке труда и не готовы освободить место для молодых. Куда молодежи стремиться? С папой-мамой конкурировать?

А конкурировать они вообще не хотят. Им важно не уметь что-то делать, а быть милыми. Об этом сейчас стали часто писать в Сети — когда «сделано своими руками и с любовью» важнее, чем «сделано хорошо». Ну да, мы всегда их хвалили за корявые пластилиновые поделки, потому что они милые дети и пупсики. Во взрослой жизни это не работает, но они туда и не стремятся! Во взрослой жизни есть мы, и мы их всегда похвалим и умилимся.

Они любят котиков и ведут себя как котики. Котик может случайно разбить любимую вазу и даже намеренно нагадить в тапки, но ему всё простительно, он же милый! Ну вот и они милые, а значит, им можно халтурить, косячить и даже подгадить кому-то по мелочи. Я не вижу логической связи между милотой и правом делать невинные пакости, но, видимо, она есть.

Мы им многое прощали из того, что не прощали родители нам.

У них другое отношение к учебе и знанию. Вот тут действительно есть влияние Интернета. Потому что многие студенты, как я понимаю, уверены, что информация в Интернете самозарождается. Когда я говорю, что задача исследователя — добывать и систематизировать знания, иные искренне удивляются: зачем добывать знания, в Интернете же давно всё есть! То, что информацию в Интернет поместили люди, которые ее откуда-то добыли, в голову не приходит.

По поводу систематизации знаний — вообще беда. Нынешние студенты знают намного больше, чем мы в их годы, но выстраивать причинно-следственные связи умеют далеко не все. Более того, сама необходимость как-то логически увязывать факты им порой непонятна. Зачем? Информации полно, она постоянно откуда-то сыплется. Понравилось — перепостил. Забыл — погуглил. Когда пытаешься с ними спорить и просишь аргументировать позицию, удивляются: а зачем?

Ко многим коллегам прибегали разгневанные студенты со словами: «Что за тему курсовой вы мне дали, в Интернете нет готовых работ на эту тему!» И это прекрасные, умные студенты, не балбесы какие-нибудь. При попытке им разъяснить, что информацию добывать и систематизировать они должны сами… см. выше.

Им нравится всё симпатичное и уютное. Кофе в картонном стаканчике, настольная лампа с мягким светом. Они добрые и неконфликтные. Они правда не понимают, чего мы, старые перечницы, от них хотим. Они прячутся в хендмейд-шарфики и идут лайкать котиков. И хочется их, как младенцев, чмокнуть в макушку. Но надо читать им лекции…

Любовь Борусяк, социолог, доцент факультета коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ:

Перед началом учебного года всегда немного волнуюсь. Каждый новый курс немного отличается от предыдущих; одни более интересные и яркие, другие менее. Но на любом потоке есть много замечательных студентов. Я не сомневаюсь, что такие будут и среди моих новых студентов, а потому 1 сентября для меня хороший день — работать очень интересно.

В разных вузах я преподаю уже 15 лет, в Вышке начинается десятый год моей работы. Преподаватели лучших вузов находятся в выигрышном положении, поскольку к нам приходят лучшие выпускники школ. Более того, проходной балл с каждым годом увеличивается, хотя он и пять лет назад был очень высоким. Мне кажется, что в стране растет не просто ценность образования, но ценность качественного образования.

Ребята, получившие очень высокие баллы (270–290 из 300), но не прошедшие по конкурсу к нам на бюджет, всё чаще не уходят в вузы с более низкими проходными баллами, а заключают договор на обучение. Их родители готовы платить, считая, что вложения в серьезное образование их детей окупятся. Во время набора абитуриентов я звонила нашим новым студентам и их родителям и десятки раз слышала такое объяснение решения учиться пусть за деньги, но все-таки в Вышке.

Изменились ли студенты за те годы, что я работаю в этом вузе? Повторю, это очень сильные выпускники школ. Принципиальных изменений я не замечаю; не вижу, чтобы у них сильно поменялись мотивация или уровень подготовки. Большинство приходит из гимназий и лицеев, причем из самых разных городов России. При этом всё чаще они говорят, что университет им нравится больше, чем школа, где они учились. Вышку они воспринимают как пространство свободы, где уважают их мнение, где они не чувствуют насилия. А вот школу (а это так называемые сильные школы) очень многие из них вспоминают как место постоянного давления, где есть единственно правильное мнение — мнение учителей, и все остальные мнения — неправильные.

Занимаясь социологией молодежного чтения, я провожу фокус-группы со своими студентами. Большинство из них, вспоминая уроки литературы, говорят о том, что от них требовали тех ответов, которые считал верными учитель, а их собственное мнение не только не имело ценности, но и желание его высказать всячески подавлялось.

Пожалуй, стремление к свободе, к уважению со стороны учителей и преподавателей, к свободе и уважению к человеку, личности вообще — это явный тренд, причем год от года усиливающийся. Они очень остро реагируют на несправедливость, беззаконие, бессмысленные запреты. Что еще мне нравится, так это всё большее стремление студентов участвовать в волонтерских проектах, в том числе благотворительных, -им это важно и интересно.

Если говорить о проблемах, то они тоже есть, но они не новы. Не могу сказать, что их не было раньше. Молодежь, с ранних лет привыкшая получать информацию в Интернете, часто не умеет отделять серьезную информацию от случайной, не имеющей никакой ценности, в том числе научной. Самые сильные студенты этим умением, пожалуй, и выделяются. Отсюда и вторая проблема: всё больше теряется понимание авторства; информация кажется анонимной, а потому принадлежащей всем. Немало времени уходит на то, чтобы научить студентов давать ссылки на всю использованную литературу. Вторая проблема — это слабое знание истории, и это тоже проблема, связанная со школой. Чувство историзма формируется у очень, очень немногих.

А вот чем они выгодно отличаются от прошлых поколений, так это тем, что хорошо знают иностранный язык, часто не один. Нет у них проблем и с грамотностью на родном языке, хотя написание длинных аналитических текстов часто вызывает затруднения. Если сравнивать наших студентов 10-летней давности и современных, то больших различий нет, что меня в целом радует, — это хорошие студенты как в академическом, так и человеческом плане.