Лето: отдыхать нельзя работать

ТрВ-Наука обратился к ведущим российским ученым с просьбой поделиться новостями о том, как они проводят лето, над чем сейчас работают и что их тревожит в научно-образовательной сфере. Публикуем поступившие ответы.

Илья Бетеров,
канд. физ.-мат. наук, ст. науч. сотр. лаборатории нелинейных резонансных процессов и лазерной диагностики Института физики полупроводников РАН (Новосибирск):

Мы сейчас закончили работу по исследованию трехчастичного взаимодействия холодных атомов и отправили статью в журнал. Здесь интересно то, что на эти резонансы в наших же опубликованных экспериментальных данных обратили внимание французские коллеги, а мы изначально считали их артефактом. Сейчас же мы смогли эти резонансы точно идентифицировать, выделить в наших экспериментальных сигналах и описать теоретически.

Параллельно я сейчас заканчиваю еще одну теоретическую работу по генерации перепутанных состояний с холодными атомами. Довольно много административных дел — наш институт совместно с университетом будет проводить осенью конференцию, да и в целом нужно по программе «5–100» готовить убедительные планы и при этом соотносить их с весьма непростой реальностью. Нужно рецензировать статьи — видно, что китайцы работают энергично.

Если писать, что тревожит, то, наверное, и нескольких страниц не хватит. В первую очередь беспокоит будущее нашего Академгородка. Фундаментальная наука у нас хорошая, но уже давно понятно, что финансировать фундаментальную науку в Сибири государству не очень интересно, а кроме нее мы пока мало что можем предложить. Какие-то решения найти можно, но для этого нужны координированные усилия научного сообщества, а им мешает понятный страх, что в результате каких-то непродуманных действий может стать еще хуже. Старшее поколение ученых встает в позицию глухой обороны, но, боюсь, это не поможет достичь цели.

Общее настроение — ожидается одновременно сокращение финансирования, закручивание гаек по самым разным направлениям и концентрация ресурсов в одних руках. Меня еще беспокоит возможная школьная реформа: с одной стороны — клерикализация, с другой стороны — идеи по либеральному реформированию, которые могут окончательно разрушить ядро школьного образования.

Резонансные уголовные дела, которые идут в Академгородке (более известное мне дело «Тиона» и менее понятное дело руководителя филиала геофизической службы СО РАН) тоже не вселяют оптимизма. Хотя, когда я читаю, что пишут про свою жизнь научные работники в Москве или маленьких региональных центрах, то кажется, что нам пока не стоит жаловаться. Так или иначе, нынешнее время для ученых не самое благоприятное (и не только в России), но далеко не самое худшее.

Ну и еще беспокоит состояние нашей области знания. После десятилетия бурного развития наметилась некоторая стагнация. Многие надежды пока не оправдались, задачи оказались сложнее, а время уходит. Получится ли у кого-либо в мире сделать полноценный квантовый регистр с холодными атомами и реализовать точные двухкубитовые операции в нем — это вопрос вполне гамлетовский. Впрочем, есть хорошие новости из Гарварда.

А так — грибов много.

Лев Зелёный,
академик РАН, докт. физ.-мат. наук, директор Института космических исследований РАН:

Июль — горячая пора: только что вернулся с заседаний ESTEC (отделения Европейского космического агентства в Нидерландах), где мы обсуждали совместный эксперимент «ПРОСПЕКТ» по криогенному бурению и детальному анализу лунного вещества со всеми включениями летучих веществ, принесенных на Луну кометами. Эксперимент будет на нашей второй лунной посадочной станции «Луна-27».

Сразу же по возвращении на МАКСе в Жуковском я встретился с руководителем ЕКА профессором Вернером. Обсудили и эти работы, и возможности дальнейшего сотрудничества в исследовании Луны, Марса и других космических объектов. Кстати, в павильоне Роскосмоса на МАКСе очень удачно были показаны макеты последней советской лунной миссии «Луна-24» и первой российской «Луна-25». Всего каких-то 40 лет между ними. Надеюсь, что в 2019 году мы всё же улетим…

Светлана Бурлак,
докт. филол. наук, проф. РАН, специалист по сравнительно-историческому языкознанию, вед. науч. сотр. Института востоковедения РАН:

Сейчас я работаю над вторым изданием книги о происхождении языка. Нейропсихологи поделились со мной огромным количеством материалов по нейробиологии и по детской речи, которые необходимо прочесть, так что сижу и читаю их чуть не сутками напролет. Но всё равно я съездила на неделю на Летнюю лингвистическую школу, прочитала лекцию о том, как слова переходят из языка в язык, и поучила школьников решать лингвистические задачки. А завтра поеду на неделю на Летнюю экологическую школу, прочитаю школьникам курс о механизмах языковых изменений.

Кроме того, сейчас я готовлю научное послесловие к книге Айрин Пепперберг (Irene Pepperberg) про попугая Алекса, который умел говорить (было научно доказано, что он действительно осмысленно употреблял слова, а не просто их повторял).

А еще общество «Знание» обратилось ко мне с просьбой подготовить лекцию, которую потом сможет прочитать другой лектор. Я ее подготовлю, конечно, куда деваться, но сама идея такой «универсальной лекции для любого лектора» кажется мне совершенно неправильной, потому что в том, как в ходе лекции знания переходят к слушателям, велика роль личности лектора. Я бы даже сказала, что эта роль является определяющей. К сожалению, донести эту мысль до общества «Знание» мне пока не удается.

Политехнический музей продолжает работу над концепцией музея науки и ее воплощением, и я стараюсь помочь им в качестве эксперта.

Что меня больше всего тревожит? Во-первых, то, что я не знаток в области теории решения изобретательских задач (ТРИЗ) и не могу предложить выхода из тех противоречий, которые имеются в нынешней системе образования. А их немало.

Прежде всего, хотела бы отметить, что если старые времена характеризовались недостатком информации (она была, но не где попало, а только в специально отведенных местах и не всем была доступна) и выигрывал тот, кто информацией владел, то теперь главное — отбиться от излишней информации. Выигрывает тот, кто смог как-то отфильтровать то, что для его работы является информационным мусором, и освободить в голове место для того, что ему в его работе действительно полезно. К сожалению, современное образование по-прежнему построено по принципу «а давайте вы будете держать в голове всю накопленную человечеством информацию».

С другой стороны, идея «научиться думать» при отсутствии информации в голове (зачем она, если есть «Яндекс»?) тоже не кажется мне плодотворной, поскольку ценные мысли часто рождаются от сопряжения в чьей-то голове нескольких, казалось бы несвязанных, кусков информации (например, человек поглядел на автомобиль и на метроном — и изобрел дворники; изучение автомобиля без метронома такого результата бы не дало). И никогда не знаешь, что понадобится потом, — у меня есть несколько историй вида «как я сейчас жалею, что плохо учил Х в свое время, как мне сейчас не хватает знаний именно по Х».

Во-вторых, меня тревожит, что для того, чтобы добиться успеха в каком-то деле, надо набрать, как кто-то подсчитал, десять тысяч часов занятия этим делом. Значит, надо как можно раньше стартовать. Но, с другой стороны, лучшего результата добиваются те, у кого к этому делу лежит душа, значит, дело надо выбрать по душе. А качественный выбор делается тогда, когда есть из чего выбирать, — значит, надо познакомиться со многими областями, приобрести какие-то знания о них, попробовать (просто так, без обязательств). А где взять время на знакомство и пробы, когда надо максимально быстро приступить к набору 10 000 часов?

В итоге появляется спрос на лекции типа «а расскажи о квантовой физике дошкольникам», «а расскажи о языковых изменениях тем, кто сам еще толком своим родным языком не овладел». Ну, рассказываем, куда деваться, — но не обо всем таким малышам расскажешь просто потому, что у них еще не все мозговые структуры толком сформированы и нет того опыта, на который соответствующие знания можно было бы посадить. Для каких-то вещей надо мочь держать в рабочей памяти довольно много — а у детей далеко не у всех есть такие возможности. То есть классе в десятом — есть, но к десятому классу все уже разобраны на разные ранние старты, профориентировать уже некого, кроме полных олухов.

В-третьих, меня беспокоит то, что, с одной стороны, бóльших успехов достигает тот, кто специализируется в узкой области, с другой — открытия сейчас чаще всего рождаются на стыке наук.

В-четвертых, образование у нас в достаточно сильной степени противоположно науке, так что люди настроены на «познание» как на познание некоторой технологии. Однако между технологией и наукой есть принципиальная разница: технологию можно постичь до конца («досконально» — не случайно тот же корень!), а в науке познание бесконечно, и это принципиально (именно поэтому ученые могут не знать ответа на какой-то вопрос — и это не показатель их недоученности).

Более того, технология позволяет получить предсказуемый результат, и чем человек лучше ее познал, тем более предсказуемым получается результат; в науке же вершина — это получение непредсказуемого результата. Чем более обширны знания ученого, тем более непредсказуемый результат он может получить, а предсказуемые результаты никому особо не интересны.

Технология, в общем, одна, и ты ее либо знаешь (и делаешь как надо, и получаешь тот самый предсказуемый результат), либо нет (и тогда получается невесть что, и это плохо), а в науке могут быть разные объяснения — и это хорошо, поскольку, раз результат непредсказуем, лучше пробовать разные пути и смотреть, какой из них даст лучший результат.

А люди, привыкшие к тому типу познания, который предлагает наше образование, ждут непременно точных знаний, единственных объяснений и предсказуемого результата. Получается, что средний человек познает так, как если бы эволюция его не коснулась, с теми самыми предустановками, которые были еще у обезьян. Ему наиболее интересно про себя и про выживание (ну, теперь, когда выживание практически гарантировано всем, — про «пользу»). А если интересно «чистое знание», то в представлении такого человека это знание будет иметь форму процедур («как правильно») или, чаще, списков или цифр, которыми можно меряться («А я знаю все лантаноиды!» — «А я зато знаю даты правления всех французских королей!»).

Технология — это само по себе не плохо, но понимания того, что наука — это другое, наша образовательная система большинству людей не дает. В итоге и отношение к науке у многих людей такое странное.

В общем, что делать — непонятно. Поэтому не буду грустить об общих проблемах, а пойду дописывать книгу.

Александр Фрадков,
докт. техн. наук, зав. лаб. Института проблем машиноведения РАН, профессор СПбГУ, НИУ ИТМО (Санкт-Петербург):

Лето проходит бурно. С 9 по 14 июля я участвовал в важной конференции -20-м Всемирном конгрессе по автоматическому управлению в Тулузе. Такие конгрессы организуются Международной федерацией по автоматическому управлению (IFAC) раз в три года. Конгресс в Тулузе собрал рекордное число участников — почти 3500 — и подтвердил важность и перспективность исследований в нашей области для развития многих направлений науки и техники. Об итогах конгресса обязательно нужно будет еще писать.

Для меня этот конгресс запомнится еще и тем, что мне там вручили диплом о присуждении почетного звания IFAC Fellow. В мире обладателей этого звания более ста, в России теперь — трое.

Затем я принял участие в другой важной конференции: 8-й Международной конференции по физике и управлению, проходившей во Флоренции 17–19 июля. Мне посчастливилось открывать эту конференцию лекцией «Кибернетическая физика — 2017», посвященной современному состоянию этой бурно развивающейся новой области.

Август пройдет под знаком осмысления итогов этих конференций и подготовки 2-го издания книги «Кибернетическая физика». В научно-образовательной сфере тревожит многое, и о том, что и как можно исправить, тоже придется думать.

Еще одним приятным событием этого лета, которое нужно будет осмыслить, стало неожиданное вхождение СПбГУ в топ-100 предметного Шанхайского рейтинга вузов 2017 года по направлению «автоматизация и управление». Это направление впервые стало учитываться этим рейтингом, оценивающим научные результаты и публикации вузов по областям науки; вдруг сразу СПбГУ, единственный из российских вузов, попал в топ-100 (даже в группу 51-75 вузов)!

Наша кафедра теоретической кибернетики СПбГУ имеет к этому достижению прямое отношение: более половины публикаций СПбГУ в топовых журналах по нашей тематике за 2011-2015 годы, учитываемых в рейтинге, родились на нашей кафедре. И составляют они примерно треть всех российских публикаций в топовых журналах за эти годы. Естественно, мы ни о каких рейтингах не думали, просто работали и всё, но теперь какие-то выводы придется сделать.

Александр Нозик,
ст. науч. сотр. Института ядерных исследований РАН, преподаватель МФТИ, секретарь Совета ОНР:

Лето — это на самом деле весьма активное время для научной работы. По крайней мере если эта работа совмещается с образовательной деятельностью. Студенты отдыхают, а у научных людей есть отличная возможность подобрать все «хвосты» по научным работам. Вышесказанное не относится к моим студентам. Им не повезло. Работы много, а кто не работает, тот не ест, так что мои активно дорабатывают разные проекты, по крайней мере те из них, за которые обещаны какие-то деньги.

Что касается того, над чем работаем, то приходится одновременно вести несколько проектов. В основном работа связана с моделированием. Кое-что для атмосферной физики, кое-что — для медицинской техники, кое-что вообще для таможенного контроля. Темы очень разные и быстро меняются. Тут особого выбора нет, браться приходится за ту работу, за которую можно получить что-то материальное (деньги, помещение, оборудование), поскольку если старшие научные сотрудники еще могут как-то перебиться зарплатой в науке и образовании, то студентов надо чем-то кормить. На «одну зарплату» прожить им никак не получится.

Моделирование — это тоже вынужденный выбор. Делать сейчас в России какой-нибудь хоть крошечный эксперимент по физике частиц совершенно нереально. Оборудование для этих исследований очень дорогое; чтобы запустить какой-нибудь новый и перспективный проект, нужен стартовый капитал как минимум в несколько миллионов рублей. Чтобы эти деньги получить, нужно выиграть грант РНФ, а при текущем уровне конкуренции маленькая группа с большим количеством студентов сделать это физически не может.

Грубо говоря, деньги на какую-то работу можно получить, только если эта работа уже наполовину сделана. Тут единственный вариант — пристегнуться к какой-нибудь мегаколлаборации. Но тут, во-первых, работа, как правило, рутинная, во-вторых, на студентов денег всё равно сейчас нет даже там. Всем сразу нужны квалифицированные кадры. Работы, связанные с компьютерными аспектами, в этом плане дают некоторый уровень автономии. Для работы почти ничего не нужно, работы довольно много, и интересной, а специалистов в области моделирования и анализа не так уж много.

Помимо денежных проектов есть, конечно, и кое-что интересное «для себя». Последние года три в свободное от прочих работ время я занимаюсь разработкой программного обеспечения для научных целей. Проблема заключается в том, что программирование как дисциплина во многом выросло из физики, но если прикладное программирование за последние 20 лет сделало не один, а сразу несколько грандиозных рывков вперед, то научное программирование (по крайней мере в физике) во многом застряло на уровне начала 2000-х годов (в лучшем случае).

Есть несколько пакетов, которые активно используются и поддерживаются, но идейно всё это — хорошо отлаженный карбюраторный двигатель в автомобиле: всё работает, пока вы выполняете более или менее стандартные задачи, но шаг в сторону — и начинается кошмар с надстройками и заплатками. Не говоря уже о том, что технология безнадежно устарела. На такую работу очень сложно получить какое-то финансирование, поскольку, строго говоря, задача не является объектом фундаментального исследования, да и большинство экспертов по физике не являются экспертами по программированию. Кроме этого мы занимаемся развитием статистических методов анализа данных. Тут та же проблема, что и с программированием: все считают себя экспертами в этой области, но настоящих экспертов очень мало.

О предстоящих выборах в РАН ничего не думаю. Я вообще не понимаю, что там можно думать. Академия наук — это совершенно недееспособная структура (по моему личному оценочному суждению), которая не справлялась со своими функциями, еще когда эти функции были. Сейчас у нее и этих функций не осталось, так что не очень понимаю, как эти выборы могут на ком-то отразиться. Если говорить о скандале с выборами президента Академии, то тут всё то же самое, но есть один нюанс: вмешательство президента В. В. Путина в этот процесс выглядит как чистой воды хамство и издевательство не только над Академией и академиками, но и над научным сообществом в целом.

Что больше всего тревожит? Пресловутая «стабильность». Правила игры меняются по нескольку раз в год без какого-либо предупреждения. Политика президента и правительства приводит к постепенному выживанию ответственных людей из структуры командования. Предыдущего министра образования Дмитрия Ливанова многие ругали за его программу развития науки в вузах. К программе действительно были некоторые вопросы, но тем не менее это была программа, и она к настоящему времени начала приносить свои плоды.

Нынешний министр Ольга Васильева вообще не сформулировала хоть сколько-нибудь внятной программы в отношении науки (это закономерно, любая позиция или потребовала бы увеличения финансирования, или выставила бы руководство страны в невыгодном свете). Казалось бы, нет указаний сверху — бери всё в свои руки; но нет, любая инициатива — это шанс попасть под раздачу. Ректоры вузов начали плавно сворачивать все «убыточные» научные программы, ставя под удар ученых, в этих программах участвующих. Делается это всё тихо и без шумихи. Вроде как оно само так получилось, мы не виноваты.

ФАНО тоже не радует. В отсутствие четких указаний сверху они подменяют работу какой-то имитацией деятельности с генерацией кучи бумажек в результате. Больше всего угнетает уровень компетентности чиновников ФАНО в организационных вопросах (про науку даже речи нет). Что можно сказать о людях, которые в XXI веке организуют мероприятия с сотнями участников путем рассылки сканированной распечатки? Что может быть простительно для пожилых научных сотрудников (и то не всегда), совершенно непростительно для серьезной организации с немаленьким бюджетом, которая вроде как должна специализироваться на организационной деятельности.

Сергей Нечаев,
докт. физ.-мат. наук, вед. науч. сотр. ФИАН, директор российско-французского Междисциплинарного научного центра Понселе:

На летней конференции в Греции (на Родосе) я рассказывал коллегам про узлы в ДНК, и мне показалось, что демонстрация с веревкой помогла бы наглядней пояснить смысл. Я пошел в ближайшую лавку, торгующую всем подряд, и среди ласт, солнцезащитных очков и всевозможных кремов нашел скакалку. Я заплатил и попросил кассира: «Ручки отрежьте, пожалуйста». Он спрашивает: «А как же вы будете прыгать?» Я говорю: «А зачем прыгать?» Как-то разговор после этого зашел в тупик, и я ушел. В ближайшем местном ресторане, получив ужин, я стал ножом отпиливать под столом ручки от скакалки. Подходит официант и спрашивает, заметив мои интенсивные движения руками: «У вас мясо жесткое?» Я говорю: «Нет, мясо отличное, а вот ручки жесткие — отрезать трудно». Он ничего не сказал и ретировался, после чего подошел хозяин и сказал: «Извините, мы закрываемся».

А сейчас в Ницце мы организовали летний детский лагерь, и я с удовольствием вожусь с детьми и рассказываю им о принципах отрицательной обратной связи, запускаем ракеты с кока-колой, уксусом и содой и т. д. Кроме того, я пытаюсь показать детям, что физические вопросы присутствуют повсюду, даже по дороге на пляж: почему люки в асфальте круглые, почему у пальм растительность только на макушке, почему галька плоская… Ну и посложнее: что такое броуновское движение, что такое «янус-частицы».

Егор Задереев,
канд. биол. наук, вед. науч. сотр. Института биофизики СО РАН:

Я занимаюсь подготовкой к 13-й Международной конференции по соленым озерам, которая пройдет с 21 по 25 августа 2017 года в Улан-Удэ (http://icslr2017.ru). Организатор конференции — Международное общество по исследованию соленых озер, несколько академических институтов СО РАН и Бурятский государственный университет. Встречи любителей соленых озер проходят каждые три года в разных странах мира. В этот раз местом форума станет Россия. Только что вернулся из столицы Бурятии, где идет подготовка к конференции. Ну и, конечно, веду постоянную переписку с ее оргкомитетом и будущими участниками.

Соленые озера — удивительные природные объекты. Спектр научных задач и практических применений кардинально отличается от пресных озер. На первом месте — микробиология (в том числе экстремальная, с выходами в астробиологию), использование растворенных солей в промышленных целях, экосистемные перестройки под действие ключевого фактора — солености. При этом соленых озер на планете примерно столько же, сколько и пресных, а количество ученых и научных статей – в несколько раз меньше.

Мы шутим, что для исследователей морей и океанов соленые озера — всё равно озера, а для пресноводных экологов — это что-то более близкое к морским экосистемам. В итоге исследования соленых озер находятся между двух больших областей науки и получают меньше внимания. Для предстоящей конференции мы выбрали слоган «Исследования соленых и пресных озер: в поисках точек соприкосновения». Будем выходить на общие интересы и объединяющие водных экологов тематики.

Андрей Калиничев,
профессор Высшего национального института горных наук и телекоммуникаций (Institut Mines-Télécom Atlantique, Нант, Франция):

Я до конца июня преподавал, теперь еще нужно будет проверить 14 курсовых магистерских работ и выставить оценки. В середине июля съездил на 16-ю Международную конференцию по глинам в Гренаде. Там я организовывал специальную сессию по молекулярному компьютерному моделированию глин и других природных наноструктурированных материалов. Эта область исследований в последние 10–15 лет очень быстро развивается, и мы даже организовали двухдневную предконференционную школу для молодых ученых, чтобы удовлетворить растущий интерес.

Любопытно, что среди восьми преподавателей этой международной школы трое оказались бывшими россиянами (из Великобритании, Швейцарии и Франции), но в самой России такие методы исследований развиты пока мало, и среди 27 слушателей было довольно много западных и восточных европейцев, несколько японцев и китайцев, трое из Саудовской Аравии и ни одного россиянина.

В августе еще предстоит Гольшмидтовская Конференция в Париже — самое представительное ежегодное мероприятие для геохимиков со всего мира. Там я тоже организую подобную сессию по многомасштабному моделированию взаимодействия растворов с поверхностью минералов.

Между этими двумя поездками — допишу несколько статей и возьму отпуск на пару недель, когда к нам приедет дочка с внуками.

Что касается РАН и ее возможного нового президента, то нужно сказать, что своей пассивностью в последние 20–25 лет руководство Академии само привело ее к нынешнему плачевному состоянию. На мой взгляд, среди кандидатов в новые президенты РАН только Алексей Хохлов мог бы быть в состоянии вывести Академию на некую разумную траекторию развития. Боюсь, что именно поэтому ему такого шанса не дадут, как ранее не дали и Владимиру Фортову. Очевидное нежелание руководства страны иметь независимое самоуправляемое научное сообщество — другая сторона того, что происходит с Академией. Эта сторона от нее, конечно, уже не сильно зависит.

Алексей Моисеев,
докт. физ.-мат. наук, вед. науч. сотр. Специальной астрофизической обсерватории РАН, сопредседатель Совета ОНР:

Лето я провожу так же, как и весь остальной год, — за работой, пытаясь найти время на прогулки с дочками, благо институт стоит между рекой и горами. Так как наша группа занимается изучением слабых внегалактических объектов, то мы редко ведем наблюдения короткими летними ночами. Сейчас у нас пора работ по модернизации аппаратуры, подготовка к интенсивным наблюдениям на шестиметровом телескопе БТА осенью-зимой.

За счет полученного в этом году гранта РНФ мы строим новый прибор, надеясь вскоре заняться на новом уровне исследованиями ионизованного газа на периферии галактических дисков. А пока анализируем и готовим к публикации накопленный ранее материал. Лето — время студенческих практик, читаю лекции студентам и школьникам, работаю с практикантами — в этом году много сильных и интересующихся ребят.

За выборами в РАН я не слежу, будучи полностью разочарованным в их значимости для организации российской науки.

Ирина Левонтина,
канд. филол. наук, ст. науч. сотр. Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН:

Лето получилось трудовое. Сижу на даче, не поднимая головы, отвлекаюсь только на домашнее и изредка на сельское хозяйство. Мы сейчас готовим к печати очередной выпуск нашего словаря («Активный словарь русского языка» под общим руководством акад. Ю. Д. Апресяна), а словарь — дело кропотливое. Кроме того, заканчиваю еще один совместный с коллегой большой проект. Идет и работа по конкурсу молодых ученых МГУ. Ну и так, текущие обязательства.

Так что, увы, этим летом не дойдет не только до отдыха, но и до двух работ, которые больше всего хотелось бы закончить, — научной книжки о русских частицах (которая должна стать докторской диссертацией better late thаn never) и замысла подготовить издание двух моих популярных книжек под одной обложкой и со словоуказателем. Благодаря моим прекрасным читателям там накопились кое-какие дополнения и уточнения — но пока руки не доходят.