С детства мы знаем, что читать чужие письма нехорошо. Но приходится признать: советскую эпоху лучше всего изучать именно по сохранившейся переписке. Официальным источникам доверия нет, выхолощенным мемуарам — тем более. Документы, в том числе рассекреченные, проясняют картину, но не дают представления об истинных мыслях и чувствах свидетелей эпохи. Только в переписке (реже в дневниках) прорывается искренний взгляд на окружающих людей, свою страну, мир. Особенно интересно изучать переписку известных людей, которые давно превратились в исторический образ или даже в пропагандистскую «икону». Часто оказывается, что их взгляд на эпоху перпендикулярен сложившемуся стереотипу.
В этом смысле огромную ценность представляет новое полное собрание сочинений писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких, которое должно составить тридцать три тома. К печати его готовит исследовательская группа «Людены»1. В нем впервые публикуются письма из архива Аркадия Стругацкого2, дневниковые и рабочие записи братьев — читатель получает возможность не только ознакомиться с текстами писателей, которые десятилетиями хранились в папках, но и прочувствовать Zeitgeist (дух времени), которым буквально пронизана переписка между ними. Например, у неподготовленного человека может вызвать удивление, насколько свободно Стругацкие обсуждают перспективы освоения Солнечной системы задолго до того, как был запущен первый искусственный спутник Земли. 1957 год только начинается, а братья вполне всерьез пишут о фотонных ракетах, которые вскоре вытеснят атомные на пути к дальним планетам, — главная научно-фантастическая идея повести, которая вскоре станет известна советскому читателю под названием «Страна багровых туч». Поэтому когда добираешься до октября 1957 года (то есть до времени запуска «Спутника-1»), то не ждешь уже каких-то особых восторгов от людей, в своем воображении уносившихся на поверхность Венеры и Марса. И тем не менее, две реплики, которыми обменялись братья, заслуживают внимания.
К письму от 6 октября Аркадий Стругацкий сделал приписку: «ЗА СПУТНИК — ГИП-ГИП-УРА-УРА-УРА!!!!!!!» 10 октября Борис Стругацкий ответил: «Спутнику УРА! Но в общем-то не зря американцы зовут его „куском железа“. Это не научный эксперимент, а просто „факт“. Но всё равно — здорово. Мечты сбываются».
Иной современный комментатор мог бы по поводу этого обмена мнениями высказаться в том духе, что Аркадий Стругацкий выглядит здесь как пламенный патриот, а Борис Стругацкий — как типичный западник. Но подобное умозаключение не учитывало бы разницу в образовании и доступе к специальной литературе: Борис Натанович, будучи в то время профессиональным астрономом, имел определенное преимущество перед старшим братом и в данном случае выступал как эксперт.
Действительно, если обратиться к историческому контексту времен подготовки и запуска «Спутника-1», то можно заметить удивительную «слепоту» экспертного сообщества, которое явно недооценивало значение выведения рукотворного объекта на орбиту.
Как известно, идею искусственного спутника Земли выдвинул еще Исаак Ньютон в монографии «Математические начала натуральной философии» (1687), иллюстрируя свои выкладки к понятию первой космической скорости. Ее популяризацией занялись в конце XIX века. Первым автором, описавшим искусственный спутник, считается американский писатель и теолог Эдвард Хейл: персонажи его фантастической повести «Кирпичная луна» (The Brick Moon, 1869) запускают на высокую орбиту искусственный объект диаметром двести футов (61 м), сделанный из кирпича (они полагали, что при пролете через атмосферу он раскалится настолько, что температуру не сможет выдержать ни один существующий металл); причем по случайности на нем оказываются люди, которые не только сумели пережить старт, но и организовали небесную общину. Интересно, что Хейл обосновывал необходимость запуска решением чисто утилитарной задачи: посредством наблюдений за спутником мореходы смогут легко определять свою долготу.
Основоположники теоретической космонавтики, например Константин Циолковский и Герман Оберт, вслед за фантастами предлагали сразу строить обитаемые орбитальные станции, собирая их из блоков запущенных ракет. Их будущее назначение обосновывали по-разному — от астрономических наблюдений до использования в качестве дистанционного оружия. Однако время шло, а носителя для выведения хотя бы и простейшего спутника не было. Поэтому возникали довольно экзотические проекты: например, в 1944 году генерал-майор Георгий Покровский предложил запустить металлический спутник способом направленного взрыва. Разумеется, он понимал, что в результате на орбиту выйдут только «какие-то неорганизованные массы металлов», но был уверен, что и такой опыт нужен человечеству, поскольку наблюдение за движением «неорганизованного» объекта даст массу новой информации о тех процессах, которые происходят в высших слоях атмосферы3.
Серьезное обсуждение идеи искусственного спутника началось после войны, когда союзники по антигитлеровской коалиции получили в свое распоряжение богатые ракетные трофеи — технологию производства и готовые образцы тяжелой баллистической ракеты А-4 («Фау-2»). Немецкие ракеты поднимались на космическую высоту (выше 100 км) и открывали перед специалистами перспективу постепенного проникновения в околоземное пространство. В мае 1946 года аналитическая корпорация RAND выпустила «Предварительный проект экспериментального космического корабля для полетов вокруг Земли»4. В нем среди прочего указывалось, что искусственные спутники станут наиболее эффективным средством научных исследований в ХХ веке и что запуск первого спутника наверняка окажет сильнейшее влияние на общественные умонастроения в мире. Впрочем, на «пророчество» RAND не обратили внимания. Дело в том, что исследовательские запуски баллистических ракет в то время становились обыденностью, и эксперты интерпретировали идею искусственного спутника как логичный шаг в развитии именно этого направления. Посему, когда 29 июля 1955 года пресс-секретарь президента Эйзенхауэра Джеймс Хагерти объявил, что Соединенные Штаты осуществят запуск спутника в период Международного геофизического года, его слова были восприняты как «рабочий момент». Искусственный спутник Земли? Почему бы и нет? Позднее к американской инициативе присоединились и советские ученые: сначала о намерении запустить спутник сообщил академик Леонид Седов; официальное заявление по тому же поводу в сентябре 1956 года сделал академик Иван Бардин. Логично было бы ожидать, что между СССР и США начнется гонка за приоритетом, которая найдет отражение в СМИ, однако изучение публикаций того времени выявляет совсем другую картину: кажется, весь мир уверен, что первыми будут Соединенные Штаты, — обсуждаются проекты «Авангард» и «Фарсайд», рисуются планы по развертыванию спутниковой группировки5. Только к октябрю 1957 года появляются тревожные нотки: прошло 100-летие Циолковского, отмеченное в Москве с большим размахом, а «красные» так и не удосужились опубликовать подробности о конструкции своего спутника — что же они задумали?
4 октября 1957 года ответ был получен — блестящий шарик с четырьмя антеннами вышел на орбиту и начал передавать в эфир звонкие сигналы. Эффект от запуска превзошел все ожидания: советские граждане ликовали, европейцы разразились поздравлениями в адрес СССР и язвительными комментариями в адрес США, американцы ощутили настоящий ужас, увидев, что в глазах мира они впервые за долгое время утратили статус передовой державы, определяющей контуры будущего.
Конечно, «Спутник-1» был «куском железа» (кстати, первый, не сразу полетевший американский «Авангард» был таким же «куском», только меньшего размера), но этот «кусок» изменил мировосприятие. В день его запуска человечество стало «космическим», и общество, в отличие от экспертов, мгновенно осознало этот простой, но в то же время величественный факт.
Парадокс Спутника состоит в том, что ученые, специалисты, аналитики прекрасно понимали: появление на околоземных орбитах рукотворных объектов будет качественным скачком в мировом научно-техническом развитии, который окажет влияние на все аспекты деятельности цивилизации — от стратегического планирования до бытовых вопросов. Однако в массе своей они обсуждали подготовку спутников как количественную тенденцию в ряду исследований верхних слоев атмосферы и околоземного пространства. Исключением были, пожалуй, сотрудники корпорации RAND, но к ним не прислушались. В результате общественно-политический резонанс, вызванный запуском, сравнивали позднее со взрывом атомной бомбы.
Сегодня, по прошествии шестидесяти лет, эксперты, рассуждающие о перспективах лунных или марсианских экспедиций, допускают ту же ошибку. Они оценивают проекты межпланетных полетов как этапное продолжение существующих программ типа МКС. Возможно, с технической точки зрения так оно и есть, однако с позиции исторического процесса речь должна идти о качественных изменениях, которые дадут земной цивилизации такие полеты. И значит, надежда на развитие космической экспансии есть, ведь количество раньше или позже всегда переходит в качество.
Антон Первушин
1 Изданные в электронном формате тома собрания сочинений можно приобрести по адресу litgraf.com/eshop.html?shop=10
2 Материалы из архива Бориса Стругацкого публиковались ранее.
3 Покровский Г. Новый спутник Земли // Техника — молодежи. 1944. № 2–3.
4 www.rand.org/pubs/special_memoranda/SM11827.html
5 Подборку статей о космонавтике на иностранных языках 1957 года можно найти здесь: epizodyspace.ru/bibl/stati-inostr-1957-1-6.html
«…но этот «кусок» изменил мировосприятие.»
А то, что при этом отладили кучу сложнейших технологических процессов, видимо, в счёт не идёт.
Вообще-то все эти «сложнейшие технологические процессы» отлаживались в ходе летно-конструкторских испытаний ракеты Р-7 как МБР, которые начались еще 15 мая 1957 года, продолжались до полета «Спутника-1» и после него. «Спутник-1» прямого отношения к ним не имел.
«…отлаживались в ходе летно-конструкторских испытаний ракеты Р-7 как МБР…»
«Спутник-1» прямого отношения к ним не имел.»
1. Чёрта с два на «Спутник-1» дали бы деньги, если бы не было проекта МБР.
2. И даже то, что дали на «Спутник-1», дали не на мировосприятие, а на совершенно конкретный пиар.
Всё это к тому, что у нас распространено какое-то совершенно детское отношение ко всем этим проектам.
Вообще-то деньги дали на «Объект Д», а не на ПС-1 в рамках научной программы АН СССР по изучению околоземного пространства. Изменение планов произошло достаточно внезапно. Вопрос пиара в то время практически не обсуждался, поэтому эффект намного превзошел ожидания, о чем собственно и статья. Вот с ПС-2, с «Лунами» и с Гагариным всё было уже иначе.
«Изменение планов произошло достаточно внезапно.»
Какой конкретно процент от общей суммы, выделенной на всю ракетную программу, был внезапно «перекинут»?
Полагаю, что копейки, поскольку две ракеты под «Объект- Д» всё равно собирались выделить, но вместо него полетели ПС-1 и ПС-2.
Вот это и есть тот момент, который очень туго доходит до большинства научных работников.
Расходы на фундаментальную науку — всего-навсего часть накладных расходов в рамках сугубо прикладных исследований. Это одна из важнейших причин, по которой эти деньги целесообразно поручать распределять самим учёным — конкретизировать расходы на скрепки и папки лучше всего могут те, кто этими скрепками и папками постоянно пользуется.
И когда сейчас при обсуждении реформы науки указанные канцелярские принадлежности занимают почти всё поле зрения реформаторов, просто диву даёшься — на какой планете народ обитает?
Поэтому очень важно подчёркивать экономическую составляющую при обсуждении проектов, реализованных в прошлом — какие деньги и на что были выделены, кто и как эти деньги распределял и какую роль в этом играли учёные как таковые.
А то куча народа убеждена в том, что вся программа была ориентирована на запуск конкретно спутника.
Так сказать, в благотворительных целях — на благо всего человечества.
Д — диалектика.
Первый спутник изменил мировоззрение, и высадка на Луну изменила мировоззрение. Но вот только вторая изменила в противоположную сторону — вызвала глубочайшее разочарование самой идеей пилотируемой межпланетной космонавтики.
Я не согласен с этим тезисом. Разочарование вызвали не высадки на Луну, а новые данные о Солнечной системе. До конца 1960-х годов всерьез верили, что на Венере и Марсе, возможно наличие если и не разумной жизни, то биосферы. Соотвественно, когда картина мира изменилась, необходимо было менять всю стратегию космической экспансии, в том числе в области пропаганды, а к такому повороту никто не был готов. Кстати, стратегия до сих пор всё та же, без существенных изменений. Давайте полетим на Марс! А зачем? А затем!