29 ноября 2017 года политолог Владимир Гельман выступил с инаугурационной лекцией в связи с занятием должности профессора Хельсинкского университета (Финляндия). Публикуем сокращенный вариант речи в авторской редакции.
Уважаемые коллеги и гости, прежде всего, большое спасибо Университету Хельсинки, назначившему меня профессором по изучению российской политики. Я также являюсь профессором Европейского университета в Санкт-Петербурге — университета, который сейчас лишен образовательной лицензии по решению российского государства и профессора которого не вправе учить студентов. Я посвящаю эту лекцию академическим свободам в России и во всем мире и буду говорить о связанных с ними свободах политических, а точнее — об их отсутствии в сегодняшней России.
Если мы проанализируем массив публикаций ученых и аналитиков о российской политике за последние годы, то их общие выводы могут быть суммированы как «мрачный консенсус». Среди специалистов господствует мнение о том, что нынешние авторитарные тенденции в России и за ее пределами носят длительный и устойчивый характер и их преодоление в лучшем случае займет долгие десятилетия, если и когда успешное экономическое развитие создаст структурные предпосылки для поэтапной демократизации («Жаль только, жить в эту пору прекрасную // уж не придется ни мне, ни тебе»).
В качестве причин авторитарной консолидации различные авторы называют и неблагоприятный международный климат, и антидемократическое и имперское «наследие прошлого», и опору на силовые и репрессивные механизмы управления государством, и многие другие структурные факторы, будто бы не зависящие от воли и от желания российских элит и граждан. Этот «мрачный консенсус» повергает аналитиков и наблюдателей в смертный грех уныния (самый позорный из смертных грехов), но на самом деле в нем нет ничего нового в научном плане.
Нынешний «мрачный консенсус» выступает не более чем репликой аналогичной ситуации в мире политической науки 1970-х годов, когда война во Вьетнаме и Уотергейт воспринимались как свидетельства глобального кризиса демократии куда сильнее, нежели Брекзит и Трамп в наши дни, и когда демократизация коммунистического лагеря казалась немыслимой. Но тогда же в Южной Европе началась волна крушения авторитарных режимов, вскоре охватившая Латинскую Америку и другие части света и в конечном итоге сломившая авторитарное правление в СССР.
Именно тогда исследователи пересмотрели господствовавший в науке структурный детерминизм в пользу подходов, выделявших ключевую роль политических акторов и их действий в объяснении динамики политических режимов. В то время как структурная логика предлагала смириться с неизбежным сохранением статус-кво, анализ политических действий открывал новое понимание процесса перемен. На самом деле политические режимы возникают и развиваются под воздействием шагов политических акторов, последствия которых далеко не предопределены.
Демократизация часто становится непреднамеренным последствием этих шагов, как случилось с перестройкой в СССР во времена Горбачёва или с маневрами Виктора Януковича в Украине в 2013–2014 годах. Большинство акторов борются за максимизацию своей власти, которая может быть ограничена из-за сопротивления со стороны других внутриполитических и международных акторов, и эти ограничения меняются со временем.
Демократия возникает (или не возникает) не столько намеренно, сколько как побочный эффект этих конфликтов. С этой точки зрения и «наследие прошлого», и опора на силовой и репрессивный аппарат — не структурные барьеры для демократизации, а не более чем орудия в борьбе за власть. Глубоко недемократическое «наследие прошлого» не стало барьером для демократизации в самых разных странах, от Монголии до Бенина, и нет оснований полагать, что Россия является исключением.
Опыт постсоветской России лишь подтверждает тезис о том, что демократия не единственный возможный результат смены политических режимов. Пожалуй, наиболее убедительное описание динамики политического режима в постсоветской России было представлено в «Повелителе мух» Уильяма Голдинга. В этом романе политический режим в рамках сообщества подростков, в результате катастрофы оказавшихся на необитаемом острове, последовательно переживает следующие этапы: 1) провал попытки введения электоральной демократии; 2) неформальное разделение власти между наиболее влиятельными игроками (олигархия); 3) узурпация власти наиболее наглым подростком, который добивается исключения из сообщества своих противников и устанавливает 4) репрессивную тиранию, которая ведет к 5) новой катастрофе.
Конец этой динамике положило вмешательство внешних акторов (морских офицеров), в то время как в реальности цепь катастроф может длиться гораздо дольше. Но герои Голдинга отнюдь не были изначально обречены на тиранию в силу заведомо неблагоприятных предпосылок: они не более чем обычные подростки, предоставленные сами себе. «Повелитель мух» учит, что авторитаризм — естественный результат максимизации власти коварными политиками, которые сталкиваются с недостаточно сильными ограничениями своих устремлений со стороны других политиков, общества и/или внешних сил.
Именно такое развитие событий и оказалось характерно для постсоветской России. Распад СССР в 1991 году, силовой роспуск парламента в 1993 году, маневры элитных группировок во второй половине 1990-х годов, максимизация власти Путиным в 2000-е годы и усиление международной конфронтации и внутриполитического давления властей в 2010-е годы — это этапы политической модели «Повелителя мух» в России. Возможны ли реалистические альтернативы такому развитию событий?
Одним из возможных вариантов может служить «плюрализм по умолчанию», подобный тому, что отмечается в сегодняшних Украине и Молдове: фрагментация элит и невозможность разрешить конфликты по принципу «игры с нулевой суммой» снижает риски монополизации власти. Этого недостаточно для построения успешно работающих демократических институтов, и качество государственного управления в той же Украине не лучше, а то и хуже, чем в России. Горизонт планирования основных акторов сужается и в модели «Повелителя мух», и в случае «плюрализма по умолчанию», а неспособность политических режимов к обеспечению преемственности «правил игры» подталкивает акторов к тому, чтобы они вели себя, говоря в терминах Мансура Олсона, как «кочевые», а не как «стационарные» бандиты. Более того, риски того, что в будущем новые внутриполитические конфликты в России опять будут разрешены по принципу «игры с нулевой суммой», со временем лишь возрастают.
Проблемы анализа динамики политических режимов связаны с тем, что специалисты полагают структурные факторы неизменными, а их воздействие — однонаправленным. Но всегда ли это так и в России, и за ее пределами? Можем ли мы утверждать, что меняющаяся на глазах нынешняя международная среда навсегда останется неблагоприятной для демократизации страны? В какой мере авторитарные политики смогут и дальше эксплуатировать недемократическое и имперское «наследие прошлого» в стране, где происходит смена поколений и для которой опыт ХХ века уже не более чем уходящая натура? Означает ли ожидаемый вялый экономический рост в России неизбежное сохранение статус-кво и ее политическое загнивание, подобно периоду застоя?
Так же как и в 1970-е годы, структурные аргументы не всегда пригодны для понимания логики политических перемен. Но и с осмыслением роли политических акторов дела обстоят не лучше. Специалисты привыкли рассматривать их действия сквозь призму оптики голливудского кино, в котором «хорошие парни» борются с «плохими парнями», ожидая, что «хорошие парни» должны победить и наступит политический хеппи-энд. Разочарование в голливудских сценариях порой подталкивает аналитиков к восприятию политической динамики в русле film noir («чернухи»), где все «парни» по определению плохие, а хеппи-энд невозможен. Но политические акторы по большей части не «хорошие» парни и не «плохие», а оппортунисты, отстаивающие собственные интересы, нравится нам это или нет.
Исследователи, кроме того, часто склонны демонизировать авторитарных политиков, приписывая им качества всемогущих сверхрациональных стратегов, заведомо способных предугадывать последствия своих действий и всегда совершающих лишь верные шаги (глядя на результаты аннексии Крыма Россией, трудно поверить в справедливость такого рода оценок). Наконец, сами исследователи должны признать низкие прогностические способности политической науки, особенно на фоне быстро меняющейся ситуации, — динамика политического режима в Украине в 2013–2014 годах может служить тому наглядным примером, а военное противостояние России и Украины в Донбассе верно предсказывали не политологи, а умерший в 2013 году американский литератор Том Клэнси.
Надежды на лучшее понимание динамики политических режимов — в постсоветской Евразии и за ее пределами — может дать смена регистра их анализа с нормативного на позитивный, изучение не того, «как должно быть», а того, «как на самом деле», в теоретическом и сравнительном контексте. Такой поворот позволит отказаться от представлений об уникальности российской политики, обусловленной спецификой страны, и рассматривать Россию не как особый случай, отклоняющийся от тенденций современного мира, но как отстающего ученика в глобальной политической школе, который не выучил уроки, пройденные отличниками десятилетия назад.
Хотя ряд параллелей между авторитарными тенденциями в современной России и европейскими диктатурами 1930-х годов или африканскими диктатурами после обретения независимости в 1960–1970-е годы могут показаться пугающими, они оставляют надежду на то, что, пусть и не сразу, страна преодолеет авторитаризм, подобно тому как это происходило и происходит в разных частях мира.
Исследователям необходимо преодолеть «мрачный консенсус», который укрепился в 2010-е годы отчасти как реакция на чрезмерно оптимистические ожидания начала 1990-х годов. Многие случаи нового авторитаризма (не только в России) стали следствием провалов демократизации после краха прежних авторитарных режимов. Но это не означает, что такие провалы неизбежны и в будущем: и политические акторы, и специалисты, изучающие их поведение, способны учиться на ошибках предшественников.
Исследователям необходимо анализировать политическую динамику в России и в мире, говоря словами Филиппа Шмиттера, в категориях возможного, а не только в категориях статистически вероятного. Такой углубленный анализ, однако, возможен лишь в условиях академической и политической свободы. И поэтому лозунг российских оппозиционных митингов — «Россия будет свободной!» — должен рассматриваться нами не только как призыв к действию, но и как важнейший пункт исследовательской повестки дня.
Россия, безусловно, станет свободной страной. Вопрос состоит в том, когда именно, каким образом и с какими издержками Россия пройдет свой путь к свободе. Академические свободы помогут России сделать этот путь не столь долгим и менее трудным и мучительным.
Владимир Гельман
«Хотя ряд параллелей между авторитарными тенденциями в современной России и европейскими диктатурами 1930-х годов или африканскими диктатурами после обретения независимости в 1960–1970-е годы…»
«А Павел, друг детства, эрудит, видите ли, знаток, кладезь информации… пустился напропалую по историям двух планет и легко доказал, что серое движение есть всего-навсего заурядное выступление горожан против баронов.»
https://www.e-reading.club/chapter.php/55072/3/Strugackiii_-_Trudno_byt%27_bogom.html
Действительно, зачем смотреть на особенности нашей экономики?
Она же ведь везде одинаковая — что у нас, что в Европе, что в Африке…
Аминь
Я бы рассматривал демократию как явление минимизации возможностей политических элит монопольно диктовать свою волю обществу. Соответственно, демократия может быть в постреволюционный период, пока уровень контроля политических элит над обществом минимален, и на завершающем этапе конкуренции политических элит между собой за власть — когда остается только две крупных политических силы, которые, борясь друг с другом легитимными (невоенными) путями, взаимно нейтрализовали свои возможности реализации авторитарной власти. Для России остается возможность формирования демократии путем формирования двух крупных политических партий , либо (что более вероятно), возникнет две равнозначных элиты (например, политическая и клерикальная) которые минимизируют конкуренцию друг с другом и поделят сферы влияния. В этом случае о демократии можно будет забыть.
1. «…демократию как явление минимизации возможностей политических элит монопольно диктовать свою волю обществу.»
Политическая свобода невозможна без свободы экономической. Для демократии необходимо значительное число сравнительно независимых и примерно равных по экономической силе участников процесса. Эти условия у нас не выполнены. В основных отраслях наши производственные цепочки связаны друг с другом и существовать друг без друга не могут.
Поэтому олигархические группировки, пришедшие на смену Госплану, имеют монопольную экономическую (а тем самым и политическую) власть в том смысле, что не входящие в эти группировки власти практически не имеют.
С другой стороны, эта власть крайне аморфна, поскольку группировок слишком много.
2. «…двух крупных политических партий…»
Поэтому без смены структуры управления экономикой ничего двухпартийного у нас быть не может.
Могут меняться только фамилии олигархов.
«Для России остается возможность формирования демократии путем формирования двух крупных политических партий»
Дык ведь были уже, «Отечество» и «Единая Россия». А потом они объединились.
Ну вот например если бы была Единая Росиия и ЛДПР поглотившая яблоко, кпрф и т.д. Или Единая россия (Демократическая партия + яблоко и лдпр) и КПРФ. И чтобы перевес был периодически то на одной стороне, то на другой.
«И чтобы перевес был периодически то на одной стороне, то на другой.»
Ну какой, ко всем дьяволам, может быть перевес у того же Алекперова над Сечиным (или наоборот)!?
1. Либо они договорились (пусть и по-плохому) и не существует силы, которая может им противостоять.
И тогда мы имеем то, что имеем сейчас.
2. Либо они «на ножах».
И тогда мы имеем в лучшем случае то, что имели в 90-е годы.
3. Либо их обоих отправляют куда-нибудь подальше.
Только в этом случае и возможна демократия.
если мы имеем долгосрочный стабильный строй, власть закона и т.д. то в конце должно остаться только две конкурирующих силы. Ни один вождь не может устраивать всех без исключения, поэтому всегда будут люди имеющие другую точку зрения или , как минимум, желающие добиться тех же высот во власти. При отсутствии силовых методов, неминуемо произойдет консолидация всех несогласных внутри одной партии. Также, для формирования идентичности и привлечения максимального количества граждан, произойдет поляризация по большинству вопросов экономики, социальных взаимоотношений и т.д. (сегодня партии, похоже, вообще не пытаются выстраивать какую-то идеологию и хранить ей верность — политики говорят то что выгодно сию минуту).
В качестве аналогии можно привести правило Виноградского из микробиологии — при культивировании смеси видов бактерий в пробирке, рано или поздно останется только один вид (это не совсем так, но близко). Применительно к социуму — если не убивать своих конкурентов, то рано или поздно останется только один сильный конкурент. А власть в такой ситуации никто делить не захочет и на компромисы идти тоже.
Даже если у нас останется только одна партия Единая россия, то все равно сформируется сила №2 под названием РПЦ (например). В царской России монарх и его аппарат управления уравновешивался церковью. В СССР был некий баланс между светской властью и аналогом РПЦ — КПСС… Значит у нас выбор только — или мы имеем конкуренцию между двумя светскими партиями или мы имеем сотрудничество между одной тоталитарной партией и религиозной структурой. Научное сообщество мешает реализации второго варианта, следовательно мы враги для политиков руководствующихся целью прийти к тоталитарному варианту управления.
1. «…аналогом РПЦ — КПСС…»
РПЦ (в отличие от римско-католической церкви) никогда в своей истории не выполняла функции, аналогичные функциям КПСС по управлению государством.
2. «…партия Единая россия…»
ЕДРО является политической партией в значительно меньшей степени, чем КПСС, потому что формируется чиновниками, а не наоборот.
2. «…если мы имеем долгосрочный стабильный строй…»
Применительно к нашей структуре экономики его можно получить лишь двумя основными способами: либо уменьшив численность основных участников олигархических группировок примерно до полутора-двух десятков (чтобы оставшиеся могли принимать решения как единый центр), либо поставив соответствующую часть экономики под контроль общества в целом.
Лишь после этого и появится возможность возникновения хотя бы двух реальных политических сил.
1. Так в этом вся прелесть — альтернативная вертикаль власти есть, а конкуренции, между попами и светской властью, нет. Поэтому клерикальные государства формируют достаточно стабильную структуры.
3. Интуитивно предполагаю что две партии возникают через последовательное уменьшение числа участников рынка. Так как всего две властные структуры не способны взять под контроль все многообразие экономики, то приходится отдавать под контроль общества больше. чем в случае с несколькими партиями.
1. «…альтернативная вертикаль власти есть, а конкуренции, между попами и светской властью, нет.»
Была такая история — борьба римско-католической церкви за светскую власть. Конкуренцией эту борьбу назвать действительно язык не поворачивается: сотни лет войн, убийств, временного симбиоза и снова убийства, войны и т.д., т.п. и пр.
В России на этот путь тянули иосифляне. Однако в нашей стране государство всегда твёрдо держалось за право убивать своих подданных.
Ну а грабить позволяло и другим — по лицензии.
2. «…через последовательное уменьшение числа участников рынка.»
Ну нет у нас рынка в основных секторах. Какая может быть конкуренция между нефтяной вышкой и трубой? Между угольным карьером и железнодорожным вагоном? Между электростанцией и заводом по производству алюминия? Между ротовым и анальным отверстиями?
3. «Так как всего две властные структуры не способны взять под контроль все многообразие экономики…»
Могут взять. Ещё как могут. Мёртвой хваткой. Причём такой, что многообразие экономики отображается на нулевое множество.
У нас последний эксперимент на эту тему был весной-летом 1917 года.
1. прошу заметить сотни лет .. в каком-то смысле стабильное существование.
2. не думаю. конкуренцию железнодорожникам составляют автоперевозки, речной транспорт и т.д. А в остальном да, рано или позно кто-то кого-то поглотит или уничтожит или появится альтернатива (своя электростанция или еще чего-нибудь)и мы получим очередное упрощение, сокращение числа ключевых фигур борющихся за власть. Ну и я вроде рассуждаю о неофеодализме. То есть один феодал рулит железнодорожным транспортом, другой алюминий производит… А для взаимодействия феодалов друг с другом есть верховная власть.
3. Хорошо, если мы не говорим о плановой экономике, то с трудом представляю.
1. «…конкуренцию железнодорожникам составляют автоперевозки, речной транспорт…»
Вы хоть посмотрите: откуда, куда и в каких объёмах возят тот же уголь.
2. «То есть один феодал рулит железнодорожным транспортом, другой алюминий производит…»
В 90-е годы теоретически могла возникнуть конструкция такого рода, но не возникла, так как оказалась невозможной. Причина проста: если скажем, тот же Сечин попытается захватить всю нефтедобычу, то это дестабилизирует всю систему. Для его ликвидации сопротивления остальных, может быть, и не хватит, но экономику такая война разнесёт в пыль.
С точки зрения математики причина в том, что в стохастической системе при уменьшении числа участников и сохранении их независимости увеличивается относительная величина флуктуаций, угрожающая существованию системы в целом и, тем самым, всех игроков. Поэтому последние вынуждены договариваться друг с другом.
Есть и пример, когда договор не состоялся. В Калифорнии остались всего две крупных энергокомпании. Они боролись за потребителя, снижая цены и экономя на издержках (а заодно и на оборудовании). И доконкурировались эти деятели до огромного blackout.
Пришлось Арнольду Шварценеггеру лично, из своего собственного кармана, решать проблему.
2. если есть перспективы частичного перехода на плановую экономику, то почему бы этому переходу не свершится в условиях олигархии?
«…то почему бы этому переходу не свершится в условиях олигархии?»
Принципиальных препятствий нет. Другой вопрос, что чёткое разделение олигархов по отраслям практически невозможно.
А, скажем, вариант, когда тот же Сечин владеет частью нефтедобычи + чем-нибудь телекоммуникационным + ещё чем-нибудь и т.д. — вполне.
Тут главный фактор — время. Сейчас значимых участников группировок слишком много и их число убывает слишком медленно (если вообще убывает).
Если бы цены на нефть были более-менее стабильны, скажем, хотя бы лет десять, то количество значимых олигархов могло бы уменьшиться до одного-двух десятков человек и мы получили бы шанс на создание сносной системы управления экономикой по этому сценарию.
Ash: нужно понимать что ключевая мотивация таких олигархов это власть т.е. стремление наиболее полно охватить своей властью ту или иную отрасль. Взаимодействие между отраслями, в такой ситуации, будет сводится к перетягиванию одеяла на себя. Мы уже сильно страдаем от межведомственной разобщенности.. основным регулятором межотраслевого взаимодействия, в таком случае, станет некий «король»..
«…основным регулятором межотраслевого взаимодействия, в таком случае, станет некий «король»…»
А он уже есть. Вы разве не заметили?
Король — «первый среди равных».
1. полагаю множество конкурирующих самостоятельных экономических единиц это промежуточная система. Рано или поздно, в неких идеальных условиях, осталось бы две крупных корпорации (две потому что люди отвергнутые или оппозиционные руководству «корпорации №1» сконцентрируются вокруг «корпорации №2») . Лимитировать этот процесс могут регулярные смены политико-экономических ситуаций в стране, давление со стороны политических властей, и невозможность управления слишком большими структурами. Например, долгое время отечественными лидерами рынка ветеринарных вакцин (для птицеводства) были ВНИИЗЖ и Авивак так как рынок представлен примерно 200-300 крупных птицефабрик и размер коллективов не так уж велик т.е. все вполне управляемо. Глобальных селекционных компаний в мире было две (по бройлерам). А вот сами птицефабрики продолжают консолидироваться в агрохолдинги но их все равно больше двух т.к. управлять коллективами в десятки тысяч просто не получается (например, некий крупнейший агрохолдинг Абрамовича в итоге ужался до более управляемых размеров), а те кто торгует курятиной их уже много тысяч… В общем в условиях жесткой конкуренции двух оставшихся ключевых участников рынка потребители, диллеры и т.д. могут жить достаточно спокойно и свободно. Вывод — доля рынка которая может быть занята лимитируется в первую очередь предельной численностью коллектива компании. В Сербии или Киргизии, например, возможно появление олигарха-из ритейла, В РФ это невозможно ввиду слишком большой численности населения.
2. Когда масса людей хочет больше власти, то смена структуры управления экономикой будет происходить только в направлении дальнейшего укрупнения структур контролируемых «олигархами», повышении управляемости (в т.ч. в ущерб эффективности). Нормативно-правовое регулирование модифицируется в направлении роста контроля над бизнес процессами. Лично я бы говорил о феодализме. Просто сегодня основной экономической единицей является не территория на которой выращивают всякие с.-х. продукты а различные сферы экономики и социальные сферы (сотовая связь, СМИ, наука и т.д.) чиновники контролирующие соответствующие крупные куски экономики — феодалы. Соответственно, было бы хорошо изучать экономику феодализма в средневековье. В феодализме есть и свои плюсы — бандиты становятся оседлыми, консолидация ресурсов феодалами позволяет строить храмы, крепости, содержать штат художников, ученых и т.д. Соответственно, сегодня мы имеем в РФ массу успешных крупных компаний в т.ч. созданных феодалами.. так ли уж это плохо?
1. «…множество конкурирующих самостоятельных экономических единиц это промежуточная система.»
«…долгое время отечественными лидерами рынка ветеринарных вакцин…»
Это в решающей степени определяется применяемыми технологиями.
Например, если очень широко используется железнодорожный транспорт (при сравнительно «редкой» сети, как у нас), то им нужно управлять централизованно. Если вместо атомных станций будет сочетание «зелёной» энергетики с большим числом мощных аккумулирующих центров, то вместо централизованного управления понадобится регулируемый рынок и т.п.
Поэтому далеко не везде годится подход, основанный на технологических принципах, применяемых в куроводстве.
2. «…было бы хорошо изучать экономику феодализма в средневековье.»
Она прилично изучена. Ключевая её особенность — слабо развитый обмен товарами. Конечно, «чистого» натурального хозяйства не было практически нигде (его, строго говоря, не было уже в бронзовом веке). Однако среднестатистическая деревня феодального периода могла без особых проблем месяцами существовать, не вступая абсолютно ни в какие связи даже с ближайшими соседями. То же можно сказать и о больших «кластерах» средневековых поселений.
А если сейчас отключить какую-нибудь территорию, скажем, от электроэнергии на сутки-другие, то шуму будет много.
Поэтому отождествление нашей экономики с феодальной абсолютно некорректно.
Господа, я , возможно, чего то не понимаю, но автор статьи, видимо, еще живет в 1980 х годах? Я не понял, почему в России нет свободы? И где диктатура? В общем то с такими оценками «реальности» и в Хельсинском университете долго держать не будут )))
«Я не понял, почему в России нет свободы? И где диктатура?»
Шутки-шутками, а вопросы, между прочим, правильные.
Ведь практически никто не будет защищать Сечина, Дерипаску и пр. Соответствующая социальная прослойка настолько ничтожна численно, что никакого значимого вооружённого сопротивления оказать не сможет.
Нынешняя система держится исключительно на непонимании текущей ситуации населением. Ближайшая аналогия — Керенский.
«Повелитель мух» и фильмы про «хороших» и «плохих» парней — похоже,
наконец-то марксизм-ленинизм получил корректное, творческое развитие
на современном, научном, профессорском и европейском уровне.
1. это понятно. Просто привел пример. Ну и очевидно что в условиях неофеодализма приоритетное развитие получат виды бизнеса требующие централизованного управления.
2. Не думаю что это в полной мере так. Уберите из системы феодала с домочадцами и крестьяне будут производить ровно те же товары, но обмен товарами снизится в еще большей степени за счет сокращения производства предметов роскоши и быта феодалов и т.д. Также мы получим (если это центральная Европа) безработицу, безземельных крестьян которых непонятно куда девать. Я бы взялся утверждать что появление феодалов больше связано с ростом производительности труда на земле и ростом численности населения. Избыток безземельных крестьян скорее всего формировал банды, которые со временем превратились в сообщества оседлых бандитов-феодалов. польза феодалов в том что они помогали потреблять избыток населения и увеличивали разнообразие производимых товаров. Но, может быть я и не прав.
1. «…приоритетное развитие получат виды бизнеса требующие централизованного управления.»
Во-первых, бизнес, требующий централизованного управления, бизнесом, вообще говоря, называть неверно. Бизнес — понятие, относящееся к рынку. Где нет рынка, там не может быть и бизнеса. Так что правильнее всё-таки говорить о роде деятельности.
И в этом смысле мы уже эти приоритеты имеем в объёме, намного превышающем все разумные пределы — сырьевой перекос нашей экономики совершенно очевиден.
2. «Уберите из системы феодала с домочадцами и крестьяне будут производить ровно те же товары…»
Дело в том, что крестьяне при рассматриваемых условиях могут производить (и производят) больше, чем им нужно для поддержания собственного существования. То есть возникает возможность что-то отнимать на регулярной основе. А такое святое место пустым не бывает — некий вариант феодала возникнет сам собой.
3. «…обмен товарами снизится в еще большей степени…»
Это да, но какое до этого дело крестьянину?
4. «…за счет сокращения производства предметов роскоши…»
«Также мы получим (если это центральная Европа) безработицу, безземельных крестьян…»
Если мы возьмём Западную Европу до, скажем, 1200 года, то увидим, что предметы роскоши, в основном, импортировались с Востока в обмен на рабов, а рабы были, опять же в основном, из славянских и прилегающих к ним земель.
Поэтому никакой безработицы и безземельных крестьян мы не получим. Мы получим заметное повышение уровня жизни сервов.
5. «…появление феодалов больше связано с ростом производительности труда на земле…»
Разумеется. Это давным-давно известно.
6. «…и ростом численности населения.»
Наоборот — рост численности происходил из-за роста производительности труда. А сама производительность росла, в том числе,
по-видимому, и из-за некоторого улучшения климата в рассматриваемый период.
7. «Избыток безземельных крестьян скорее всего формировал…»
Это — чистейшая фантастика.
8. «…польза феодалов…»
Культурный слой общества формировался, в основном, из феодалов — в этом и была польза.
4. откуда возьмется повышение уровня жизни сервов? если у них останется больше пищевых продуктов то смысл? радикально повысить калорийность своего рациона человек не может. Какие то виды элитных продуктов выращивать больше не получится т.к. покупательская способность населения не позволит их покупать. Допустим те личности которые обслуживали самого феодала, участвовали в войнах, строители и т.д. будут вынуждены крестьянствовать ввиду невостребованности их профессий. Вот мы и получим или меньший размер земельного надела или лишних крестьян. Мне кажется что уровень жизни скорее упадет.
«…если у них останется больше пищевых продуктов то смысл?»
Народ жил впроголодь. В самом прямом смысле этого слова.
Смерть от голода была нормальным бытовым фактом даже на улицах Лондона в XIX-ом веке.
Господа, вы даже по-своему правы в том отношении, что ни «структурные факторы», ни «поведение политических акторов» ничего не объясняют и объяснить не могут, не заикаясь даже о предсказаниях. Ибо прежде надо объяснить, откуда взялись эти политические акторы, почему они именно таковы, и почему их относительная и абсолютная сила именно такая, как есть. Ибо поведение политических акторов зависит не от их целей, а от их возможностей. Но, господа, ваше мнение, что вы сами что-то об этом знаете, не показалось мне достаточно обоснованным.
Как ни странно, в статье есть правильные мысли! Например: «сами исследователи должны признать низкие прогностические способности политической науки». Можно только добавить: если должны, так признайте.
Кстати, «военное противостояние России и Украины в Донбассе» я предсказывал в 2008 году; отнюдь не бином Ньютона. И кстати, тогда же предсказывал, что следующим этапом будет русско-польская война.
«и политические акторы, и специалисты, изучающие их поведение, способны учиться на ошибках предшественников.» Так почему же не учитесь, кто же вам мешает? Реальность такова, что в 90-е годы наша демократия сгнила сама по себе, безо всякого даже участия Ельцина, Путина или олигархов; Путин её только закопал. Ни от чьих ошибок этот результат не зависел.
«Можем ли мы утверждать, что меняющаяся на глазах нынешняя международная среда навсегда останется неблагоприятной для демократизации страны?»
Мы можем смело утверждать, что в обозримом будущем она будет становиться всё менее благоприятной.
Кстати, любопытная реплика: http://inosmi.ru/longread/20171112/240740431.html
Хотя автор плохо знает факты, но мыслит интересно.
«Этого недостаточно для построения успешно работающих демократических институтов, и качество государственного управления в той же Украине не лучше, а то и хуже, чем в России.»
Равным образом, если демократическая политическая система спустя двести лет шлифовки и отладки предлагает избирателю выбор между Трампом и Клинтоншей, то это тоже как-то не внушает оптимизма. Не больше радует, скажем, латвийская (правильнее сказать, латышская) демократия, или то, что происходит в демократии польской. А вот иранская демократия работает, как часы. Так что да, одинаковое одинаковому рознь. Но разновидностей больше, чем две. Нельзя вообще говорить о демократии вообще.
1. «Реальность такова, что в 90-е годы наша демократия сгнила сама по себе…»
А как она могла не сгнить?
Для демократии абсолютно необходимо наличие большого числа независимых и примерно одинаковых по экономическим возможностям участников процесса.
Наша экономика построена так, что сформировать этих участников можно, лишь «выведя из игры» основную часть экономики, то есть отдав её под управление демократической системы в целом.
Но эта часть с начала 90-х оказалась под управлением олигархических группировок, для которых любая хоть сколько-нибудь реальная демократия означает смерть, так как подавляющая часть общества относится к этим группировкам, мягко говоря, враждебно.
2. «…качество государственного управления…»
И на Украине ситуация очень похожа на нашу — по очевидным причинам.
3. «…демократическая политическая система спустя двести лет шлифовки и отладки предлагает избирателю выбор между…»
Наоборот, это весьма неплохо. Такой выбор означает приличную сбалансированность системы, ведь программы обеих партий имеют очень много общего. Другими словами, оказывается, что сформировать достаточно массовые группы поддержки можно лишь на близких программах, отчего противостояние получается только в связи со второстепенными пунктами этих программ.
Ну а то, что оба кандидата неприглядны, свидетельствует исключительно о неприглядности самих избирателей. Ведь демократия — не способ поиска совершенства, а всего лишь метод нахождения приемлемого консенсуса.
И в этих кандидатах общество только отражается.
4. «А вот иранская демократия работает, как часы.»
Это её аятоллы облагораживают, будучи сравнительно культурными людьми. Насколько это оправдано — вопрос отдельный.
А если местное население предоставить самому себе, то цирк увидим ещё тот.
да, жил. В первую очередь из-за неравномерности производства продуктов питания (климат, неурожаи и т.д.) проблем с хранением (многие виды продуктов потребляли сезонно , то густо — то пусто). Конечно, когда феодал в период голода отбирал продукты это трагично, но это не первопричина массовых голодных смертей. Просто сам по себе феодал не может съесть во много раз больше чем простой крестьянин. Если убрать феодалов то смерти от голода были бы все равно. А если мы придем к мысли о избытке безземельных крестьян, то смертей от голода было бы еще больше по принципу -нет земли — нет еды.
1. «Просто сам по себе феодал не может съесть во много раз больше чем простой крестьянин.»
Разумеется. Например, когда в связи с началом активной фазы развития промышленности сначала в Голландии, а затем в Англии возник хлебный рынок, то в Европе резко усилилась эксплуатация крестьян. Дошло до того, что крепостное право возникло там, где во времена всеобщего феодализма его не было. Это сопровождалось переходом к выращиванию одной основной культуры — той, из которой этот хлеб делали.
2. «…мы придем к мысли о избытке безземельных крестьян…»
Нет, заметного избытка не было. Просто была очень низкая (по нынешним меркам) производительность труда.