В ожидании криптовалюты

В конце ноября стоимость биткойна впервые за всё время его существования стала пятизначной, а 7 декабря достигла уже 16,77 тыс. долл., хотя дальше все-таки пошла на спад. На фоне этих событий 4 декабря президент Венесуэлы Николас Мадуро объявил о создании собственной венесуэльской криптовалюты ради преодоления социально-экономического кризиса. К новой технологии присматривается даже Федеральная резервная система США. Какова дальнейшая судьба криптовалюты и какие еще технологии, которые сейчас напоминают волшебство, станут реальностью в ближайшем будущем? Об этом Ольга Орлова, ведущая программы «Гамбургский счет» на Общественном телевидении России, поговорила с вице-президентом Высшей школы экономики Игорем Агамирзяном.

Игорь Агамирзян родился в 1957 году в Ленинграде в театральной семье. В 1979 году окончил математико-механический факультет Ленинградского государственного университета по специальности «Прикладная математика». В 1986 году получил степень кандидата физико-математических наук (тема диссертации — «Средства автоматизации и технология разработки трансляторов и диалоговых систем»). С 1979 по 1988 год работал в Институте теоретической астрономии АН СССР, с 1988 по 1992 год — в Ленинградском институте информатики и автоматизации АН СССР. Соучредитель и с 1991 по 1995 год технический директор компании «Астрософт». С 1995 по 2007 год работал в компании Microsoft: прошел путь от консультанта на Ближнем Востоке до директора по стратегии в сфере науки и технологий Microsoft России и СНГ. С 2007 по 2009 год — генеральный директор Центра разработки программного обеспечения корпорации EMC в Санкт-Петербурге. С 2009 по 2016 год — генеральный директор и председатель правления Российской венчурной компании. С 2016 года — вице-президент Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

— Игорь Рубенович, вы были свидетелем и участником ключевых изменений в IT-индустрии. Часто именно инженеры-разработчики становятся предвестниками судьбоносных перемен. Какие современные технологии, на ваш взгляд, изменят нашу жизнь в ближайшем будущем?

— Цикл между научным открытием, изобретением на базе этого научного открытия и его влиянием на социально-экономические процессы может быть очень длительным. Обычно это десятки лет. В последнее время мы всё чаще и чаще слышим об искусственном интеллекте или криптовалюте. На самом деле все научные и основные технологические результаты, которые были необходимы для развития этих направлений, — вообще-то достижения 50-летней давности.

Первые персептроны, аналоги современных нейронных сетей для распознавания образов, были изобретены в самом конце 1950-х — начале 1960-х годов. Технологии обучения сетей тоже известны с 1960-х годов. Точно так же, кстати говоря, как основной набор технологий, которые используются в новых производственных технологиях, в 3D-принтинге, в станках и обрабатывающих центрах с числовым программным управлением, — это тоже технологии 1960-х годов, но они стали оказывать реальное влияние на экономику и на повседневную жизнь спустя много лет — за счет прогресса в развития микроэлектроники.

Принципиальная разница заключается в том, что 50 лет назад для управления станком с числовым программным управлением или 3D-принтером нужен был компьютер размером больше, чем та студия, в которой мы находимся, а сегодня это делает чип размером с четверть человеческого ногтя.

Самое интересное сейчас происходит на стыке информационных технологий и физического мира. Наиболее значительное влияние на физический мир информационные технологии будут оказывать в ближайшие годы и, наверное, десятилетия в областях, связанных с робототехникой и искусственным интеллектом в самом широком смысле этого слова. Это не обязательно бегающие, прыгающие, ездящие роботы. Роботом может быть и городская агломерация. Smart city, умный город, — это, фактически, система интеллектуального управления жилищно-коммунальным хозяйством, транспортом и т. д. В принципе, тот же самый робот, только у него другие актуаторы, другие органы чувств, другие органы воздействия на окружающую среду.

При развитии систем искусственного интеллекта, глубинного обучения для нейронных сетей и возможностей эффективного принятия решений такими системами в реальном времени мы получим качественно новую организацию жизни, и эти прорывы уже чувствуются. Думаю, что потребуется еще лет 5–10 для того, чтобы мы заметили их влияние на повседневном уровне.

Второе и, возможно, еще более важное направление — науки о жизни. В частности, речь идет о биотехнологиях и неизбежной революции в производстве продуктов питания. Человечество, наверное, в первый раз за всю историю своего существования окончательно снимет проблему доступности продуктов питания. Вообще говоря, еще 50 лет назад голод был значимым фактором в очень большой части мира. Пожалуй, только сейчас мы в первый раз приближаемся к состоянию, когда продукты питания станут общедоступными, дешевыми, вообще в принципе можно будет забыть о том, что такое голод, в масштабе всей планеты. Это может иметь очень существенные социальные последствия.

— Вот и ваши коллеги говорят об этих изменениях на экономических форумах. Но такое ощущение, что Россия остается в этой революции где-то на обочине. Например, тот же закон о запрете производства генно-модифицированных продуктов. При этом любая продовольственная революция без генной инженерии невозможна. Революция в биотехнологиях произойдет вне России и помимо России?

— Регулирование ГМО у нас в стране очень странное, потому что их запрещено коммерчески производить, но не запрещено ввозить и продавать. Лично я считаю, что это огромная ошибка. Но эта ошибка будет неизбежно исправлена на следующем витке, потому что в противном случае мы реально окажемся, мягко говоря, в арьергарде развития.

— А что касается технологии блокчейн и развития криптовалют?

— Когда я слышу разговоры про блокчейн, у меня создается упорное впечатление, что 99%, если не больше, тех, кто об этом говорит, вообще не понимают, о чем идет речь. Дело в том, что блокчейн, вообще говоря, — это совершенно конкретное технологическое решение, предназначенное для формирования доверия в сообществе. Вся валютная система построена на доверии к государству. Ничем другим, кроме как доверием к эмитенту денежных знаков, которым в традиционной экономике является Центральный банк, объяснить ценность денежных знаков невозможно. Деньги — это просто информация. И она может существовать в виде банкнот, золотых монет или электронных записей в информационных системах.

Блокчейн — это технология, призванная построить систему доверия, не зависящую от государства. И конкретной технологии, придуманной для реализации криптовалюты биткойн, это удалось за счет очень дорогостоящего алгоритма. Его называют майнингом — это математический метод обеспечения доверенности блоков, которые записываются в цепочки.

— Кто в данном случае друг другу доверяет?

— Пользователь системы доверяет всей системе в целом. В блокчейне нет централизованного субъекта доверия — государства или Центробанка. В блокчейне система доверия распределенная. Доверие обеспечивается через технологию, которая называется proof of work — доказательство работы. Для того, чтобы сделать блок доверительным, нужно потратить огромное количество вычислительного ресурса. Вычислительный ресурс — это и время, и деньги, и электричество. Поэтому нужна система распределенного майнинга. И у меня есть гипотеза, что майнинг, реализованный для всего биткойна, эмитированного в мире, на сегодняшний день сравним по стоимости со стоимостью эмитированной валюты.

— Почему появилась эта технология? Сама идея превращения физической энергии в цифровую единицу, которая обладает определенной стоимостью, и эта стоимость растет у нас на глазах, для среднестатистического человека выглядит довольно парадоксально.

— Я твердый сторонник той точки зрения, что рано или поздно мы полностью избавимся от бумажных денег и монет. Все деньги перейдут в электронную форму. Я уже сказал: деньги — это чисто информационный объект.

Перейдем ли мы при этом к системе криптовалюты или нет — уже более интересный вопрос. Фактически криптовалюта обеспечивает защиту от подделок электронной денежной единице, как водяные знаки и вплетенные нити защищают от подделок бумажные банкноты. Ни для чего другого она не нужна. Использование традиционных электронных денег в переводах по Интернету базируется на доверии к эмитенту и агенту — банку, с которым вы работаете. А в случае криптовалюты мы доверяем не конкретному субъекту, а всему сообществу пользователей этих денег. На мой взгляд, разница не такая уж большая.

— Вы говорите, что бумажные деньги — это анахронизм, и от них откажутся вслед за лисьими хвостами и ракушками каури. Но как объяснить то, что внедрение и развитие криптовалют так тяжело воспринимают финансисты, юристы, чиновники?

—  Я думаю, что все попытки запретов связаны с чисто интуитивным, а иногда даже вполне осознанным пониманием того, что разрешить в массовом порядке криптовалюту — это значит изменить субъект доверия. Банки не заинтересованы в том, чтобы им не доверяли, а доверяли кому-то другому.

— Это потеря контроля?

— Всё общество строится на доверии. Без доверия невозможна иерархия.

— Делегирование прав и полномочий?

— Естественно. Если государство закроет глаза и ослабит контроль, рано или поздно оно потеряет свою функцию, выполнимую только при условии доверия к нему населения.

— А как вы относитесь к такого рода запретительным мерам?

— Если говорить конкретно о технологии биткойн, которая сейчас на слуху, то я считаю, что удерживать ее развитие совершенно бессмысленно, потому что оно незначительно в масштабах экономики и, кроме того, неизбежно рухнет, так же, как рухнул дотком чуть больше 15 лет назад. На знаменитой гартнеровской кривой («диаграмме ажиотажа») есть период быстрого развития, потом резкое падение и затем более медленное развитие с постепенным выходом на плато. Это работает почти для любой технологии и проверено десятилетиями опыта. Криптовалюта и блокчейн сейчас чуть-чуть перевалили максимальную горку. В ближайшее время будет глубокое падение, потом технология выйдет на нормальную траекторию развития.

— А почему блокчейн вызывает такой ажиотаж именно в России?

— Я постараюсь политкорректно сформулировать. Потому что у нас достаточно большое количество людей, привыкших мечтать о чуде, халяве, легком и быстром обогащении. Русские сказки в этом смысле очень характерны, кстати.

— Недавно в соцсетях я прочла ироничную реплику о том, что противникам криптовалюты в России не нужно ее запрещать, наоборот, нужно создать госпрограмму по развитию крипторынка, госкорпорацию «Роскрипто», вбухать туда побольше денег, и технология умрет сама собой. Роль государственных денег в России — засыпать всё пеплом. Как вы считаете, сфера информационных технологий в принципе допускает влияние государства? Или это зависит от качества государства?

— Это хороший вопрос, на который нет однозначного ответа. Всё очень сильно зависит от конкретных институтов, от среды. Государство, вообще говоря, очень плохо умеет обращаться с нефинансовыми инструментами. А нефинансовые инструменты в той области, о которой мы говорим, гораздо важнее, чем финансовые. Условно говоря, снятие барьеров важнее, чем прямое финансирование. Если мы одной рукой инвестируем государственные деньги в технологические проекты, а другой рукой увеличиваем количество проверок малого бизнеса, это застопорит развитие. Деньги в лучшем случае будут потрачены зря, а в худшем — разворованы, что неоднократно происходило. Известная история многих стартапов: если ты в первый год не показал прибыль (хотя это абсолютно естественно для любой новой компании в технологической сфере), то ты с точки зрения налоговой — мошенник.

— Неужели у нас года через два появится госкорпорация «Роскрипто»?

— Нет. Я думаю, что к тому времени, когда наша бюрократия сообразит, что нужно сделать корпорацию «Роскрипто», пузырь уже лопнет. В то же время я абсолютно уверен, что электронные деньги неизбежны. И они, скорее всего, будут криптозащищены, причем совершенно точно с помощью каких-то новых технологий, которые будут отличаться от нынешних.

— Вы родились в ленинградской театральной семье. Ваш отец был главным режиссером Драматического театра имени Комиссаржевской, ваша мама работала там завлитом, потом деканом в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии. Как вы считаете, в какой пьесе лучше всего отражена наша сегодняшняя жизнь?

— Пожалуй, последние годы я всё больше и больше возвращаюсь к тому ощущению, которое у меня было в студенчестве. Тогда моей любимой пьесой была «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета. К сожалению, уровень абсурда середины 1970-х годов, когда я учился в университете, сравним с уровнем абсурда в нашей современной жизни.

Игорь Агамирзян
Беседовала Ольга Орлова

Видеозапись беседы см. по адресу otr-online.ru/programmi/gamburgskii-schet/igor-agamirzyan-rano-73788.html