ПРО et contra. Противоракетная оборона и права человека

50 лет назад, в мае 1968 года, академик Андрей Сахаров, физик-теоретик и «отец» советской водородной бомбы, шагнул из закрытого мира советского ВПК в открытый мир человечества, чтобы отвести угрозу самоубийственной ракетно-ядерной войны. 21 мая Андрею Дмитриевичу исполнилось бы 97 лет…

«У Сахарова имелись существенные расхождения с советской властью по вопросам устройства государства и общества (упомянутая статья тогда была опубликована в самиздате и за границей), но по части ПРО его мнение совпало с позицией военно-политического руководства страны», — написал солидный политолог Фёдор Лукьянов в солидной газете.

Выделено не просто ложное утверждение. Оно прячет важный урок истории, который кардинально меняет картину, нарисованную главным редактором журнала «Россия в глобальной политике» и научным директором клуба «Валдай». Видное место в этой картине занимает «выдающийся советский физик и общественный деятель Андрей Сахаров», из знаменитой статьи которого «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968) взято несколько фраз в поддержку.

Похоже, солидный политолог не знает, что сами «Размышления» — результат категорического несогласия Сахарова с руководителями СССР «по части ПРО». Именно это несогласие побудило «отца» советской водородной бомбы выйти из закрытого мира советского ВПК в открытый мир человечества и стать защитником прав человека. Нобелевская премия мира Сахарову присуждена за «бесстрашную личную приверженность к отстаиванию фундаментальных принципов мира между людьми» и «убедительность, с которой он провозгласил, что нерушимые права человека дают единственный надежный фундамент для подлинного и устойчивого международного сотрудничества».

Самый драматичный поворот в жизни Сахарова

Этот поворот в судьбе физика-теоретика и эксперта по стратегическому оружию произошел в 1967–1968 годах и был вызван проблемой ПРО.

Еще до реального появления ракетно-ядерного оружия в СССР начались исследования возможности противоракетной обороны — уничтожать летящие баллистические ракеты. Практически с самого начала эти работы проводились в контакте с создателями ядерного оружия. В 1955 году в секретном конструкторском бюро КБ-1 (создававшем зенитные ракетные комплексы) появился отдел по проблеме ПРО. А в 1956-м в главном ядерном центре КБ-11 в Сарове (более известном как Арзамас-16, или Объект) провели первые наземные эксперименты по обстрелу созданных там боеголовок (за неимением американских).¹

Первый успешный перехват боеголовки в полете осуществили в СССР, в марте 1961 года, за месяц до полета Гагарина, и недолго держали в секрете. После полета второго космонавта в августе 1961-го руководитель страны Хрущёв пояснил публично: «Если мы могли Юрия Гагарина посадить и посадить Германа Титова, то мы могли бы заменить Юрия Гагарина и Германа Титова на другие грузы и посадить там, где мы бы захотели посадить их». И уточнил для непонятливых, какие именно грузы: «У вас еще нет 50-миллионных и 100-миллионных, а у нас есть еще и больше 100-миллионных».²

В том же году Хрущёв публично похвастался успехами советской программы ПРО, заявив, что советские ракеты могут попасть в муху в космосе.

Сейчас известна доля шутки в публичных высказываниях «дорогого Никиты Сергеевича». Да, в 1961-м в СССР взорвали 50-мегатонную бомбу, но никаких «100-миллионных и больше 100-миллионных» не было.

Тем не менее советские достижения в космосе в Америке приняли как открытый вызов «в мировом сражении между свободой и тиранией»³ и открыто ответили на него программой высадки на Луну в том же десятилетии. Поднажали также (закрыто) и на разработку ПРО. Работа закипела по обе стороны фронта холодной войны. В работе участвовали инженеры-конструкторы, ведущие физики — специалисты по стратегическому оружию, а также, разумеется, военные и политики. И видели они ситуацию с очень разных точек зрения.

Противоракетный эксперимент 1961 года был техническим достижением, которое можно сравнить с попаданием пулей в пулю, летящую навстречу. Однако реального военного значения эксперимент не имел. Известно было, откуда летела атакующая «пуля», для наведения встречной «пули» на цель использовались три радиолокатора и мощный вычислительный центр. В боевой ситуации, когда неизвестно, откуда и сколько летит реальных и ложных боеголовок, задача усложнялась так, что никакой экономике была не под силу. Изобретательная инженерная мысль по обе стороны холодного фронта искала и находила новые технические решения, но стратегический анализ привел к парадоксальному выводу: стратегическая противоракетная оборона (СПРО), претендующая на защиту от массированного ядерного нападения, обесценивает единственный действовавший тогда страж ракетно-ядерного мира — «Взаимно-гарантированное уничтожение» (Mutually Assured Destruction, MAD).

Эта гарантия давала лишь одно преимущество атакующей стороне — погибнуть на полчаса позже.

К странному выводу, что добавление в арсенал вооружений систем СПРО увеличивает угрозу ядерной войны, пришли независимо ведущие американские и советские физики, занятые стратегическим оружием. Им возражали конструкторы-противоракетчики обеих сверхдержав, упоенные изобретательством и уверенные, что они впереди потенциального противника и всегда будут впереди. Сложнейшая задача обезвредить летящие с огромной скоростью боеголовки, например, нашла простое техническое решение — использовать ядерную противоракету, которая одним ядерным взрывом расчистит небо над городом сразу от множества вражеских боеголовок без того, чтобы целиться в каждую. А что будет с городом, над которым взрываются родные ядерные заряды? Это другая техническая задача.

Физики смотрели на проблему шире и глубже инженеров. На опыте разработки термоядерного оружия они знали, что поворотные изобретения непредсказуемы, и, значит, в научно-техническом соревновании вперед будет выходить то одна, то другая сторона. Учитывая глубокое взаимное недоверие сторон, они осознали, что в гонке СПРО сторона, вышедшая вперед, зная о своей — временной! — безнаказанности или питая иллюзию на сей счет, нанесет первый и сокрушительный удар, избавляя себя от смертельной угрозы. В таких черно-белых мировых шахматах нет ни коммунизма, ни капитализма, а только логика военно-политического противостояния.

Дискуссии по разные стороны мировой баррикады, однако, проходили весьма различно.

Необходимость моратория на СПРО

В американских дискуссиях пессимизм физиков победил оптимизм противоракетчиков, и в марте 1967-го правительство США предложило правительству СССР обоюдно отказаться от сооружения систем СПРО, призванных противостоять массированному нападению.

Руководители советских ядерных центров академики Юлий Харитон и Евгений Забабахин довели до руководства страны свое мнение в поддержку моратория, но оно услышано не было, и летом 1967-го советский премьер Алексей Косыгин публично отверг предложение США.

В связи с этим отказом Сахаров подготовил свое обоснование необходимости моратория и 21 июля 1967 года служебно-секретной почтой направил его в Политбюро (это послание рассекретили в середине 1990-х). Сахаров был лишь заместителем Харитона, но он был «отцом» советской водородной бомбы, а смелостью и ответственностью превосходил своих коллег. Обстоятельное 9-страничное письмо он начал так: «В настоящее время по дипломатическим каналам, а также в отдельных публичных выступлениях обсуждается вопрос о так называемом моратории противоракетной обороны. На пресс-конференциях в Лондоне и Нью-Йорке Председателю Совета Министров СССР товарищу Косыгину А. Н. были заданы вопросы на эту тему…»

Из письма ясно, что его автор предан интересам СССР и не идеализирует руководителей США, допуская, что их предложение о моратории «носит временный, конъюнктурный характер и обусловлено, вероятно, предвыборными соображениями, но объективно, по моему мнению и мнению многих из основных работников нашего института (секретный ядерный центр в Сарове, ныне РФЯЦ-ВНИИЭФ. — Г. Г), отвечает существенным интересам советской политики, с учетом ряда технических, экономических и политических соображений».⁴

Эти соображения Сахаров изложил в письме. Он напомнил секретно-суровые данные о том, что СССР обладает «значительно меньшим технико-экономическим и научным потенциалом, чем США»: в частности, по расходам на точные науки — в 3–5 раз; по эффективности расходов — в несколько раз, по выпуску компьютеров — в 15–30 раз. И подчеркнул, что разрыв возрастает: «Это отличие заставляет СССР и США по-разному оценивать возможность создания наступательного и оборонительного оружия». Более слабая в технико-экономическом отношении сторона будет вынуждена наращивать средства нападения. Поэтому и необходимо «поймать американцев на слове, как в смысле реального ограничения гонки вооружения, в котором мы заинтересованы больше, чем США, так и в пропагандистском смысле, для подкрепления идеи мирного сосуществования».

К секретному письму Сахаров приложил совершенно несекретную рукопись статьи «Диалог. Мировая наука и мировая политика», подготовленную «совместно с известным публицистом Э. Генри» для опубликования в «Литературной газете», чтобы объяснить гражданам научно-политическую суть новой ситуации (без секретно-суровых подробностей).

На руководителей страны, однако, обоснование Сахарова не произвело впечатления. Ему, по сути, ответили, что обойдутся без его непрошенных советов.

Энтузиазм советских противоракетчиков победил логику физиков-аналитиков и ублажил простецкую логику советских руководителей: оборона — хорошо, мораторий — полумера, даешь полное и всеобщее разоружение ради мира во всем мире!

Как противоракетчики убеждали начальство, рассказали ветераны после краха советской власти. На высоком совещании, где докладывался проект системы ПРО, развертывание которой вокруг Москвы обещано было к 50-летию советской власти, председательствовал ба-а-льшой генерал. Устав от долгих обсуждений, он встал и подошел к главному конструктору ПРО:

— Ну, что, Григорий Васильевич, ты нас не обманываешь, всё будет так, как ты говоришь?

— Конечно, Павел Федорович, клянусь вам!

— Ну, ладно, я тебе верю… А вы все (тут он повернулся к залу) помолчите!

И с этими словами обнял и поцеловал докладчика.⁵

Главный конструктор клятву не сдержал. Систему ПРО вокруг Москвы, с большими изменениями и с другим главным конструктором, построили на десять лет позже. Огромные средства ушли в ВПК и… коту под хвост.

Дело в том, что за это время поле противоракетной битвы радикально изменилось. И Сахаров, судя по всему, сыграл в этом не последнюю роль. Глухота советского руководства к доводам высших экспертов-физиков по вопросу стратегической важности заставила Сахарова пересмотреть свою картину мира.⁶ Началом пересмотра и стали его знаменитые «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе».

Отпуская эту большую статью в самиздат, ее копию он отправил в ЦК. В конце мая 1968 года по указанию Брежнева члены Политбюро ознакомились с текстом. А 1 июля было объявлено о советском согласии начать переговоры об ограничении ПРО. Опасность, о которой говорил Сахаров, была приостановлена. И очень похоже на то, что именно авторитет «отца» советской водородной бомбы и его возмутительная решимость побудили кремлевских вождей пересмотреть свою позицию.

С этого началась так называемая разрядка 1970-х годов, плодами которой стал договор 1972 года, обеспечивший мораторий на СПРО, а также Хельсинкские соглашения 1975 года, связавшие международную безопасность с защитой прав человека.

Как проблема СПРО связана с правами человека

Именно в размышлениях над проблемой ПРО Андрей Сахаров открыл, что в международных отношениях доверие — не менее весомый фактор, чем бомбы, ракеты и радиолокаторы, а права человека — единственный надежный источник международной безопасности. К правозащите, в отличие от всех его будущих единомышленников, он пришел как военно-научный эксперт высшего ранга.

Поясню его путь более «научно». До появления проблемы СПРО уравнение мирового стратегического равновесия имело два слагаемых — Ядерное Ракетное Оружие (ЯРО) и НЕДОВЕРИЕ к потенциальному противнику:

ЯРО_СССР + НЕДОВЕРИЕ_СССР = ЯРО_USA + НЕДОВЕРИЕ_USA.

К концу 1950-х мощь ЯРО выросла настолько, что каждая из сторон, даже будучи атакована, могла нанести другой «неприемлемый ущерб», что означало равновесие, пусть и равновесие страха. То, что равновесие шаткое, показал Карибский кризис 1962 года.

В 1967 году в стратегическом уравнении замаячило новое слагаемое — стратегическая противоракетная оборона: ЯРО_СССР + СПРО_СССР + НЕДОВЕРИЕ_СССР = ЯРО_USA + СПРО_USA + НЕДОВЕРИЕ_USA.

Как показал анализ Сахарова и его коллег — физиков стратегического назначения, — новое, второе слагаемое совместно с нематериальным третьим обрушивали всякую возможность равновесия. Безуспешные усилия довести до руководства страны этот анализ убедили Сахарова, что руководство не доверяет и собственным гражданам, если даже у высших экспертов нет возможности выразить свое понимание новой угрозы. Тогда он осознал ключевое значение нематериального фактора — недоверия.

Исчезновение взаимного недоверия сделало бы ненужным само уравнение стратегического равновесия. Сахаров понял, что единственный надежный путь уменьшить недоверие — защита прав человека, начиная с интеллектуальной свободы. Это сделало бы возможным живое общение людей разных стран, обмен идей и тем самым взаимопонимание. А пока это не достигнуто, нельзя доверять правительству больше, чем оно доверяет своим гражданам.

Сахаров мог радоваться тому, что мораторий на СПРО закреплен международным договором, но к содержанию договора у него была серьезная претензия. Договор дал право каждой стороне развернуть один комплекс ПРО с не более чем 100 противоракетами. Это была американская уступка прихоти советских вождей, которым хотелось иметь какую-никакую противоракетную оборону Москвы, хотя в стратегическом противостоянии ограниченная ПРО всё равно, что никакая.

Сам Сахаров в 1967 году различал задачу СПРО (против массированного нападения) и защиту от «ракетной агрессии малого масштаба» (единичных ракет, запущенных провокатором или в результате ошибки) — ограниченную ПРО (оПРО): «Хотя эффективная оборона от массированного нападения сильного противника невозможна, решение более скромных, но важных для спасения жизни людей задач защиты от внезапного термоядерного нападения малого масштаба (например — с провокационными целями) вполне возможно и необходимо».

В 1975 году на подобную провокацию был способен лишь маоистский Китай. Но защита одной лишь Москвы выглядела в глазах Сахарова подозрительно: «Страшное подозрение невольно закрадывается в душу, рисуется схема того, что при такой оборонной системе большая часть территории и населения страны приносится в жертву соблазну получить решающее преимущество первого ракетно-ядерного удара при относительной безопасности московских чиновников».⁷

В США идея защитить Вашингтон даже не рассматривалась. Тамошние избиратели-налогоплательщики не дали бы «нанятым ими» вашингтонским чиновникам защитить себя любимых, оставляя другие части страны без защиты. Поначалу в США думали защитить пусковые стратегические установки, чтобы сильнее гарантировать возмездие — MAD, но вскоре отказались и от этого, найдя более эффективное решение в субмаринах.

Ныне, полвека спустя, ракеты уже попали в распоряжение террористов, а «ракетные агрессии малого масштаба» — обыденная реальность Израиля. Без систем оПРО уже невозможно обеспечить безопасность населения.

Но Москва и доныне — единственный город на планете, «как бы» защищенный от межконтинентальных баллистических ракет. «Как бы», потому что неизвестно, защищен ли он в действительности и от какого количества МБР — от одной, десяти или тридцати. В отличие от танка, неуязвимость которого можно проверить на полигоне, надежность Московской оПРО проверить возможно (не дай бог) лишь в ходе мировой ракетно-ядерной войны. В любом случае, вероятность прорыва одной МБР принципиально не может быть сделана нулевой, а уже такой прорыв уничтожил бы город вместе с его оПРО.

Как принимаются государственные решения?

Сахаров, даже отлученный от секретного мира стратегических проблем, продолжал размышлять над ними, следя за мировой ситуацией и опираясь на собственный опыт эксперта высшего ранга, знакомого с системой принятия решений в одной отдельно взятой родной стране. Проблема стратегического равновесия требует учитывать, помимо военно-технических факторов, социально-экономические возможности страны, эффективность науки и техники и эффективность принятия государственных решений.

В 1983 году, пребывая в Горьковской ссылке под неусыпным надзором КГБ, он счел необходимым сообщить свое экспертное мнение в открытом письме американскому коллеге С. Дреллу. Сахаров прекрасно понимал, какой опасности подвергает себя и свою жену, но перевесила «Опасность термоядерной войны» — так он озаглавил свое обстоятельно-аналитическое письмо, где прямо указал, почему решил высказать свои соображения, частично возражая Дреллу, а частично дополняя и усиливая его суждения: «Мне кажется, что мое мнение, сообщаемое здесь в дискуссионном порядке, может представить интерес в силу моего научно-технического и психологического опыта, приобретенного в период участия в работе над термоядерным оружием, а также потому, что я являюсь одним из немногих в СССР независимых от властей и политических соображений участников этой дискуссии».⁸

Какой же урок может быть в истории полувековой давности? Ведь исчезло фундаментальное различие между соцлагерем, где строился «исторически неизбежный и очень научный коммунизм», и странами Запада, социально-экономическая система которых эволюционирует на основе конкуренции активных людей с их разными позициями.

Суть главного поворота в жизни Сахарова в 1967–1968 годах связана с вопросом, как принимаются государственные решения стратегического значения, точнее, какую роль в этом играют эксперты. Любой государственный руководитель не может, разумеется, знать все новейшие достижения во всех областях науки и техники. А как он строит отношения с экспертами, зависит от уклада жизни общества и государства. Если государство движется к халифату, то не так важно, к какому — коммунистическому, шиитскому, суннитскому или православному. В любом случае у высших экспертов свободная конкуренция их профессиональных мнений подавлена конкуренцией за доступ к уху халифа (какой бы официальный титул он ни носил). А лучший способ сохранить этот доступ — говорить то, что хочет слышать халиф.

Представленные выше факты дают некоторое представление об экспертах времен коммунистического халифата.

Экспертом нашего времени можно считать Ф. Лукьянова, судя по его руководящей роли в таких экспертных организациях, как Совет по внешней и оборонной политике. Его статья «Назад к балансу», давшая повод для вышеизложенных исторических параллелей и перпендикуляров, представляет также и его экспертный стиль.

Не считая себя экспертом в глобальной политике 2018 года, не буду говорить о военно-политических вопросах, возникающих у простых читателей газеты. Спрошу лишь в пределах моей компетенции. Что стоит за ложным утверждением Ф. Лукьянова о единомыслии акад. А. Д. Сахарова с Политбюро ЦК КПСС «по части ПРО»? Простая неосведомленность, сложный конформизм или «фальсификация истории в ущерб интересам России»? И что лучше для интересов России?

Дмитрий Зимин, самый известный из разработчиков радиолокатора московской оПРО «Дон-2Н», лауреат Государственной премии РФ 1993 года. Сам он тогда смотрел уже на построенную с его участием гигантскую (хоть и усеченную) пирамиду — последнюю пирамиду советской цивилизации — со все большей тоской: росло чувство, что огромный труд несчетного числа людей фактически просто погребен в этой пирамиде, как и в ее древнеегипетских предшественницах. Это чувство он преодолел, создав — для еще более несчетного числа людей — компанию «Билайн», а уйдя из бизнеса в 2001 году, учредил фонд «Династия» для поддержки науки и просвещения.

За это в феврале 2015 года Министерство образования и науки РФ вручило ему первую премию «За верность науке», а спустя три месяца Министерство юстиции РФ объявило фонд иностранным агентом, что привело к его закрытию. Ясно, что эти решения готовились экспертами очень разного рода.

Геннадий Горелик

¹ Голубев О. В., Каменский Ю. А., Минасян М. Г., Пупков Б. Д. Российская система противоракетной обороны (прошлое и настоящее — взгляд изнутри). М.: Техноконсалт, 1994.

² Юрий Гагарин в архивах «Свободы».

³ President John F. Kennedy. Excerpt from the  ’Special Message to the Congress on Urgent National Needs’, May 25, 1961.

⁴ Горелик Г. Е. Фундаментальная политика фундаментального физика («Размышлениям» А. Д. Сахарова — 30 лет) // Природа. 1998, № 5; Андрей Сахаров: от теоретической физики к практическому гуманизму //  30 лет «Размышлений…» Андрея Сахарова.  — М.: Права человека, 1998; Андрей Сахаров: Наука и свобода. Изд. 3-е. — М.: Молодая гвардия, 2010 (ЖЗЛ), с. 285-292.

⁵ Голубев О. В., Каменский Ю. А., Минасян М. Г., Пупков Б. Д. Российская система противоракетной обороны (прошлое и настоящее — взгляд изнутри). — М.: Техноконсалт, 1994, c.  45.

⁶ См. Альтшулер Б. Л. Эволюция взглядов Сахарова на глобальные угрозы советского Военно-промышленного комплекса //  30 лет «Размышлений… » Андрея Сахарова. — М.: Права человека, 1998.

⁷ Сахаров А. Д. О стране и мире (1975) // Сахаров А. Д. Тревога и надежда. — М.: Интер-Версо, 1991, с. 125.

⁸ Сахаров А. Д. Опасность термоядерной войны. Открытое письмо доктору Сиднею Дреллу (1983).