Доброта, милота, админота, политота, или Новая жизнь старого суффикса

Школота, либерота, политота… Чуть ли не у всех течений и групп образовались насмешливые собирательные названия на -ота: анархисты — анархота, левые — левота, хипстеры — хипстота… Подруга рассказала, что словосочетание «защита прав зигóты» (оплодотворенной яйцеклетки) сперва прочла как «защита прав нацистов», то есть мгновенно вообразила несуществующее «насмешливое собирательное» зиготá (от зига). То есть наш внутренний «подсознательный лингвист» прекрасно осведомлен об активности этого суффикса.

Как всегда, одни с удовольствием подхватывают речевую моду, для других это «порча языка». Вот комментирует человек статью «Крестовый поход школоты» (годичной давности): «Откуда взялся этот собирательно-презрительный суффикс „-ота“: беднота, лимита, быдлота, гопота, сволота? В жизни не употреблял уничижительное „школота“, и тут вдруг из каждого утюга».

Что ж, конкретно школота впервые зафиксировано и впрямь всего 10 лет назад. Но что касается того, «откуда взялся суффикс „-ота“», — вот уж «своих не познаша». Как насчет доброта, красота, высота? Пехота?

Древний славянский суффикс -от(а) можно было бы даже назвать архаичным, если бы он вдруг не реинкарнировался как «стильный, модный, молодежный». А ведь его числили «непродуктивным» уже на рубеже 1930—1940-х. Неживым, по сути. Суффикс перестал работать, порождать новые слова, полагал авторитетный лингвист В. В. Виноградов, и остался только в словах старых, давно живущих в языке, — чистота, широта, долгота, простота, слепота, немота, глухота, зевота, дремота, беднота, нищета, нагота…

По большей части все эти слова обозначают отвлеченные качества, хотя за долгую жизнь могли и конкретизироваться, как кислота и льгота, буквально — «кислость» и «легкость». То есть -ота было средством образования существительных со значением отвлеченного качества, как правило, от прилагательных: нищий, долгий, немой и т. д. В этой роли суффикс был вытеснен другими: -ствие, -ство, -ость; последний сейчас безоговорочно лидирует: активность, контактность, брутальность…

Но, кроме отвлеченного значения, у старых слов на -ота встречается и другое — собирательное. Виноградов подчеркивает его редкость и приводит всего два примера: беднота, пехота. И считает суффикс в нем «также непродуктивным». А зря! Именно в нем таился огонек жизни и продуктивности.

В рассказе Бунина «Весенний вечер», написанном в 1914 году, век назад, персонаж употребляет одно из слов, которые читатель статьи «про школоту» считает новыми и непонятно откуда взявшимися.

— Бродяги мы с тобой, — сказал он хмуро и задумчиво. — Сволота несчастная… побирушки…

Сволота. Так похоже на немногочисленные «старые собирательные» беднота и пехота, к которым можно добавить босота и совсем древнее общеславянское голота. Но у старых слов собирательность явно развилась из основного значения — отвлеченности, ровно так, как отвлеченное нищета («бедность») употребляется иногда метафорически в собирательном смысле: «плодить нищету».

Так произошло и со словом беднота, упомянутым возмущенным комментатором. Произошло, конечно, не сегодня. В нынешнем собирательном значении, судя по литературе, одним из первых его стал употреблять Глеб Успенский: «столичная беднота», «переселенческая беднота»… Но в исходном буквальном значении «бедность» слово продолжало употребляться до начала XX века: о «…бедноте многих наших университетов» пишет Д. И. Менделеев в «Заветных мыслях». В революционную эпоху беднота как собирательное стало классовым термином, вошло в название низовых органов власти, «комбедов» («комитеты бедноты») и совсем рассталось с предыдущим значением.

Древнее слово голота тоже осталось только собирательным — «голь, голытьба», причем во всех восточнославянских языках — но чешский (западнославянский) аналог holota сохранил оба значения, в том числе и буквальное — «оголенность, нагота».

Еще одно слово с похожим значением — мелкота — сегодня только собирательное и только чисто разговорное. Но еще в XVIII веке оно могло означать разное. Во-первых, «мелкость», «мель» — вполне нейтрально. «Нельзя учинить заложение кораблей за мелкотою речною…» (то есть из-за того, что река мелкая. — И. Ф.). Во-вторых, «мелочь». «Всё ж это мелкоту я здесь предлагаю, Которую по силѣ могу знать и знаю…», писал в сатире Антиох Кантемир. И только, в-третьих, — собирательное, «незначимые, низшие люди»: «А мелкоту товарищей их казнить». И вот в начале XIX века мы видим его собирательным и с типичной пренебрежительной коннотацией. «Не князья, не бояре съедают нас, а вот эта мелкота» (Н. А. Полевой. Клятва при гробе Господнем, 1832). Почти то же отношение, что и в современном школо-та, за вычетом стилистики!

Но сволота, конечно, никаким отвлеченным, в отличие от беднота — мелкота — голота и пр., никогда не было, а сразу образовалось как «собирательно-презрительное» от сволочь. Кстати, тоже бывшего собирательного (как сброд), но затем ставшего просто ругательным. Сволота — свидетельство сдвига, случившегося с суффиксом -от(а): в один прекрасный момент он из суффикса, образующего абстрактные существительные, в основном от прилагательных — добрый, бедный, пестрый, немой, мелкий и пр., стал чистым экспрессивно-собирательным и теперь свободно присоединяется к любым основам и их кускам-усечениям. Например, кусок свол- обрублен по живому корню, ведь сволочь образовано от глагола волочь.

В литературе о 1920-х годах попадается еще резко-зло-презрительное вшивота. Сволота, вшивота — отражение социальных переломов начала прошлого века, нарастания социальной и групповой вражды — и ее раздувания. А групповая вражда делает востребованными групповые клички («с юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла…»).

Тут и подвернулся старый суффикс, который уже встречался в нескольких собирательных словах и начал уже напрямую ассоциироваться с собирательностью, а также с презрительной экспрессией, — ведь первые собирательные на -ота долго образовывались от основ, ассоциирующихся с презрением, снисходительностью, жалостью: голый, бедный, босой, мелкий.

Появление в XX веке сволота и вшивота сдвинуло коннотации еще дальше к презрению; удачно подкрепило их словечко 1970-х — лимита, словообразовательно с обсуждаемым суффиксом, конечно, не связанное (от лимитчик), но ассоциирующееся с ним по созвучию. А ближе к концу века ряд пейоративов-ругательств дополнили быдлота и гопота. В них -ота, как рупор, интенсифицирует экспрессию исходных (производящих) оскорбительных слов типа быдло.

Вот подобные ассоциации и позволили уже в новом веке, уже в интернет-эпоху, с вновь вспыхнувшей востребованностью групповых кличек в интернетных битвах, использовать суффикс для выражения отношения говорящего к определенным группам как к «презренной мелкоте». Школота — школьники, политота — политики, левота — левые деятели, либерота, хипстота… отношение здесь уже полностью создается суффиксом, ведь исходные школьник, политик, левый, либерал, хипстер сами не содержат негативной оценки. Бросается в глаза и то, что «новые собирательные» образуются, как сволота, от свободно усеченных существительных.

В интернет-жаргоне суффикс получил дополнительные стилистические коннотации «модности» и может использоваться уже не как боевое оружие, а просто как модная речевая деталь, как маркер современного шутливого стиля: админота, подписота, или неодушевленное крипота от английского creepy — пугающий, бросающий в дрожь, вызывающий ужас. Как объясняют носители, «крипота — это картинки, фото, видео, рассказы, которые вызывают ужас и страх. При этом фото, картинки не содержат сцен насилия или что-то подобного, страшно именно из-за образов, которые показаны».

Тем более нет никаких отрицательных коннотаций в годнота и милота, которые вообще выражают положительную оценку, как старые доброта и красота, и свидетельствуют, что суффикс распрощался с узкой негативно-собирательной специализацией. Он снова может быть оценочно нейтральным и даже пытается вновь вернуть себе значение отвлеченности! То есть почти полностью ожил. Бывает! Но стилистически, конечно, он экспрессивный, «модный», не-нейтральный. Хотя это тесно связано с частотностью конкретного слова — чем она выше, тем быстрее экспрессия и модность стираются.

Причем «новая отвлеченность», похоже, развивается зеркальным обратным путем, из собирательности. Вот этот зеркальный обратный путь: «множество чего-то или кого-то» -> милых котят, годных научно-популярных книг, политиков -> качество «быть милым, годным, относиться к политике». Да, политота, например, теперь употребляется чаще в значении «что-то, относящееся к политике», «политическая тематика», а не «политики» — тоже модно-шутливо, конечно — смотрим тэг #политота. Главное — что именно мы хотим выражать, а язык найдет, как это выразить, гибко подстроится.

Такой вариант ответа на вопрос — откуда же взялся этот «новый устаревший» суффикс -ота…

…И еще — конкретный смысловой оттенок экспрессивного суффикса возникает из сплава со смыслом корня, даже не с явным смыслом, а с аурой, с отношением в социуме к соответствующему объекту. В этой связи меня впечатлил рассказ дизайнера, как заказчик этикетки для бутылок с водой из какого-то святого источника просил «святоты, главное, побольше налепить». Имея в виду религиозную символику. Вот так суффикс способен делать явными скрытые коннотации…

Ирина Фуфаева,
науч. сотр. Института лингвистики РГГУ