50 лет «Размышлениям…» Андрея Сахарова о прогрессе, мире и свободе

22 июля 1968 года одна из самых влиятельных в мире газет New York Times опубликовала статью советского физика Андрея Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Огромный по газетным масштабам текст занял три полные страницы (более 40 машинописных). Сопровождал публикацию комментарий, озаглавленный «Искренний советский ученый» и собравший немногие открытые сведения об авторе.

Публикация стала мировым событием. До конца 1968 года текст «Размышлений…» опубликовали на Западе еще несколько десятков раз и в том же году успели издать отдельной книгой. Введение и обширные комментарии (по объему — больше текста Сахарова) написал видный журналист Гаррисон Солсбери [1]. Рассказав много интересного о России, он сообщил, что советская научно-техническая интеллигенция — «во многих отношениях самая влиятельная группа в советском обществе», поскольку именно она сделала страну ракетно-ядерной державой, запустила первого человека в космос, создала огромный научно-образовательный и промышленный потенциал. Так думал и Сахаров, прежде чем убедился, что руководителей страны не интересует мнение высших научных экспертов на крутом повороте гонки вооружения. Отправным пунктом размышлений и непосредственной причиной беспрецедентного выступления Сахарова было появление нового -противоракетного — оружия и безуспешная попытка довести до Политбюро суть совершенно новой угрозы, но в силу секретности причину эту он в своей статье не раскрыл. Документы, рассекреченные после смерти Сахарова, показали обоснованность его тревоги и странную, на первый взгляд, связь проблемы противоракет с защитой прав человека [2].

Шагнув из совсекретного советского ВПК на авансцену мировой политики, Сахаров презрел все неписанные советские правила. Это не только возмутило власть имущих, но и очень удивило знавших его с давних студенческих лет и близких коллег. Поступок никак не соответствовал его внешнему облику немногословного, малообщительного, погруженного в свои мысли теоретика.

Рассекречивание биографии Сахарова началось после краха советской власти, когда открылись архивы и разомкнулись уста свидетелей и соучастников. И стало ясно, что сенсационный поступок 1968 года был не экзальтированной выходкой, а результатом его склада личности, интеллектуальной эволюции и конкретных обстоятельств.

Недавно «Первый (в мире?) сериал для смартфонов» 1968.digital показал серию, посвященную Сахарову [3]. В смартоболочку авторы вложили старый лубочный образ смарт-физика-грешника, который раскаялся и на миру, слегка юродиво, искупал грехи. Согласно смартфильму, «Сахаров был увлечен своей работой, решая интересные ему научные проблемы и не задумываясь о том, сколько людей может убить его творение», и лишь к 1968 году «приходит в ужас от того, что его изобретение может уничтожить весь мир». Если бы авторы прочли хотя бы воспоминания Сахарова, они ужаснулись бы собственному недопониманию.

И Сахаров, и Виталий Гинзбург, и их учитель Игорь Тамм с полной отдачей работали над термоядерной бомбой не потому, что при этом решали «интересные научные проблемы». Науку, как ее понимали все трое, — открытие законов природы — там не двигали. Проблема была инженерно-физической.

«Главным для меня и, как я думаю, для Игоря Евгеньевича и других участников группы было внутреннее убеждение, что эта работа необходима». А стремились они укрепить «мощь страны, чтобы обеспечить для нее мир после ужасной войны». Так Сахаров написал тридцать лет спустя, в годы Горьковской ссылки, давно уже видя страну, мир и себя по-новому, и завершил объяснение словами: «Именно потому, что я уже много отдал этому и многого достиг, я невольно, как всякий, вероятно, человек, создавал иллюзорный мир себе в оправдание».

Далеко не у всякого хватает духу осознать иллюзорность своих представлений, даже если жизнь тыкает носом в нестыковки. Еще труднее, осознав, изменить свой жизненный путь. Сахарову не раз приходилось принимать подобные решения, и он следовал очень простому рецепту: «как подсказывают разум и совесть. И Бог вам судья — сказали бы наши деды и бабушки». Ответственность перед столь высокой судебной инстанцией освобождает от излишнего почтения к любому земному начальству.

Приведу лишь два примера, чтобы восполнить лубок смартфильма.

«Какие моральные и политические выводы следует сделать из приведенных цифр?»

В 1955 году после успешного испытания поворотной «третьей идеи» [4] руководитель испытаний маршал Неделин устроил банкет и предоставил первый тост произнести Сахарову. 34-летний физик предложил «выпить за то, чтобы наши изделия взрывались так же успешно, как сегодня, над полигонами и никогда — над городами. За столом наступило молчание, как будто я произнес нечто неприличное. Все замерли».

Паузу маршал прервал похабно-богохульным анекдотом по мотивам молитвенных слов «направь и укрепи» и предложил выпить «за укрепление».

«Прошло много лет, — писал Сахаров, — а до сих пор у меня ощущение, как от удара хлыстом… Мысли и ощущения, которые формировались тогда и не ослабевают с тех пор, вместе со многим другим, что принесла жизнь, в последующие годы привели к изменению всей моей позиции».

Два года спустя научный руководитель ядерного проекта Курчатов предложил Сахарову написать статью о так называемой «чистой» — чисто термоядерной — бомбе, у которой, как писали в американской прессе, нет радиоактивных осадков, и, стало быть, ее испытания и даже применения более приемлемы морально: «Я должен был объяснить, что это на самом деле не так. Таким образом, первоначальная цель статьи была — осудить новую американскую разработку, не затрагивая „обычного“ термоядерного оружия. То есть цель была откровенно политической, и поэтому присутствовал неблаговидный элемент некоторой односторонности».

Размышляя над этой конкретной проблемой, Сахаров количественно оценил неизбежное радиоактивное загрязнение атмосферы при взрыве даже идеально «чистой» термоядерной бомбы и, соответственно, человеческие жертвы, связанные с воздействием дополнительной радиации (каждая мегатонна «требовала» 10 тыс. жертв): «К 1957 году общая мощность испытанных бомб уже составляла почти 50 мегатонн (чему, по моей оценке, соответствовало 500 тыс. жертв!)…» И физик задал гуманитарный вопрос: «Какие моральные и политические выводы следует сделать из приведенных цифр?»

Большинство его коллег-бомбоделов и руководителей ВПК считали, что мировая политическая «игра» стоит этих незначительных жертв. А Сахаров приводил разные — «ненаучные» — доводы против. В частности, такой: «Две мировые войны тоже добавили менее 10% к смертности в ХХ веке, но это не делает войны нормальным явлением».

Кроме статьи для научного журнала, Сахаров «по просьбе Курчатова написал статью для широкой публикации. Она была переведена на английский, немецкий, французский, испанский и японский языки и опубликована в издаваемых советскими посольствами и пропагандистскими службами журналах». Но не на родине. Зачем было возбуждать антиядерные страхи у советских людей?!

1967.non-digital&non-fction

Почему гуманитарный физик не ушел от военно-промышленных дел к чистой науке, по которой скучал и которой с конца 1950-х годов уделял всё больше внимания? «Отец советской водородной бомбы» ощущал личную ответственность за важную и (взрыво) опасную часть жизни государства. Он знал, что пользуется уважением у руководителей ядерного проекта и руководителей страны и, значит, может влиять на принятие важных решений. И действительно, в 1963-м он инициировал заключение договора о прекращении всех, кроме подземных, ядерных испытаний, что сняло и проблему радиоактивного отравления атмосферы. Хрущевское разоблачение преступлений сталинизма было главным источником доверия к нему Сахарова, но не мешало возражать руководителю страны в конкретных военно-научно-политических ситуациях.

После выхода Хрущева на «пенсию союзного значения» возникла такая военно-научно-политическая ситуация, которую Сахаров оценил как чрезвычайную и требующую от него действий.

10 января 1967 года президент США Линдон Джонсон в своем послании к Конгрессу «О положении страны» обратился к СССР с предложением установить двусторонний мораторий на разворачивание систем противоракетной обороны. Научные руководители обоих советских ядерных центров академики Юлий Харитон и Евгений Забабахин, как и Сахаров, считали, что это предложение соответствует интересам страны, и сообщили свое мнение руководству. Однако в июне 1967-го посетивший США советский премьер-министр Косыгин публично отверг предложение США, а тем самым и мнение Харитона и Забабахина. Косыгин был вовсе не самый тупой из советских руководителей, и Сахаров, всего лишь заместитель Харитона, но зато «отец водородной бомбы», 21 июля 1967 года служебно-секретной почтой направил в Политбюро обстоятельное (секретное) послание, обосновывая необходимость «поймать американцев на слове» и принять их предложение о двустороннем моратории на стратегическую ПРО. В послании он объяснял парадоксальный, на первый взгляд, факт: разворачивание оборонительной ПРО значительно повышает угрозу возникновения мировой ядерной войны [2]. Советские политбюрократы, однако, письмо Сахарова также проигнорировали. И лишь после этого физик решил обратиться напрямую к стране и миру о нависшей угрозе. В мае 1968-го он закончил первую версию «Размышлений…», с которой, благодаря КГБ, познакомились советские руководители. А уже 1 июля президент США объявил о соглашении с СССР начать переговоры об ограничении ПРО. Поэтому автор вступительного комментария к «Размышлениям…» в New York Times предположил: «Д-р Сахаров и другие, кто разделяет его взгляды, возможно, убедили советских руководителей включиться в обсуждение с США наступательных и оборонительных ракетных систем» [5].

Почему возмутительно открытое выступление Сахарова в самиздате оказалось более убедительным для советских руководителей, чем деловито-четкие доводы в его девятистраничном секретном письме за год до того (тем более, что к письму он приложил совершенно несекретную рукопись научно-военно-популярной статьи о том же для «Литературной газеты», которую, напомню, называли «Гайд-парк при социализме»)?

Знакомясь со стенограммами заседаний Политбюро и с уровнем тамошних обсуждений, трудно представить, что члены Политбюро достали из архива письма Сахарова, Харитона и Забабахина и заново вдумались в них. Легче вспомнить сцену одобрения проекта ПРО, которая завершилась поцелуем большого начальника [2]. Язык, которым Сахаров объяснял проблему в своем письме в Политбюро, и четко-деловой, и популярный, был не самым подходящим для советской политбюрократии. Их язык сочетал официальные советские штампы с шутками, сдобренными народным матерком, как у маршала Неделина.

Особый талант требовался, чтобы уметь разговаривать со «старшими товарищами», как называл кремлевских вождей Пётр Капица. Курчатов умел, и, доживи он до 1967 года (до своих шестидесяти четырех), возможно, донес бы до советских вождей парадоксальную истину, открытую его физиками в проблеме ПРО: средство обороны может «успешнее» привести к мировой войне, чем средства нападения. Но скорее он просто сумел бы надавить на кремлевских деятелей своим государственно зафиксированным авторитетом.

Подобный авторитет был и у трижды Героя Соцтруда Сахарова, и, скорей всего, именно этот авторитет сработал, когда в Кремле согласились на переговоры с США. Когда члены Политбюро узнали, что уравновешенный, спокойно-уверенный академик Сахаров отважился на возмутительную выходку — вышел из секретного привилегированного мира ВПК «на улицу», обратился к народу в самиздате, до них, вероятно, дошло, что только очень серьезная причина могла толкнуть его на это.

На заседании Политбюро 30 марта 1972 года

Почитаем (когда-то сов. секретную) «рабочую запись заседания Политбюро» от 30 марта 1972 года [6]. Заседание было посвящено, словами генсека Брежнева, «затемненной деятельности, которая ведется за спиной рабочего класса, трудового крестьянства и нашей интеллигенции, ведется против их интересов, против интересов нашего социалистического государства и нашей партии». Ведется «небольшим кругом лиц» (в котором оказался и Сахаров), хотя «народ наш предан партии, народ наш трудолюбивый и честный. Он впитал в себя идеи Ленина, идеи партии, и с этими идеями, и с этим великим знаменем Октября он прошел трудный, но славный путь».

По словам одного члена Политбюро, Сахаров «группирует вокруг себя людей. Хотя и небольшая эта группа, но она вредная». Другой член сказал, что «агитировать Сахарова, просить его — время прошло». Но третий член (и, по совместительству, глава советского «парламента») возразил: «Что касается Сахарова, то я считаю, что за этого человека нам нужно бороться. Он другого рода человек. Это не Солженицын. Об этом, кстати, просит и т. Келдыш. Всё же Сахаров трижды Герой Социалистического Труда. Он создатель водородной бомбы».

В 1968-м, когда Сахаров, еще не приписанный ни к какой «вредной» группе, стукнул кулаком по столу своими самиздатскими «Размышлениями…», это могло произвести впечатление достаточно сильное, чтобы — вопреки рабоче-крестьянскому пониманию ракетно-ядерного мира — согласиться на переговоры об ограничении ПРО.

И уже одним этим Сахаров заслужил Нобелевскую премию мира, а заодно и Ленинскую премию «За укрепление мира между народами».

Айсберг холодной войны

В «Размышлениях…» Сахаров упомянул статью о проблеме ПРО, опубликованную в марте 1968 года в научно-популярном журнале Scientifc American [7].Ее автор Ганс Бете, нобелевский лауреат по физике, в прошлом — главный теоретик Лос-Аламоса, пришел к тем же выводам, что и Сахаров. Поэтому американские комментаторы «Размышлений…» имели право думать, что Сахаров просто присоединился к авторитетному мнению американского коллеги. Но в Политбюро знали, что, если бы не их запрет, популярная статья Сахарова на ту же тему и с теми же выводами могла появиться в «Литературной газете» еще в августе 1967-го. А Сахаров увидел, что научное мышление даже в сов. секретной области пришло к одинаковым выводам по обе стороны железобетонного занавеса. И, кроме того, вполне мог прийти к выводу, что предложение президента США о моратории на ПРО опиралось на мнение таких научных экспертов, как Бете.

Когда в «Размышлениях…» 1968 года Сахаров писал, что человечество оказалось «на краю пропасти», для него это было больше, чем метафора. Он, как и его американский коллега Бете, видел пропасть, в которую человечество рухнет, если хотя бы одна сверхдержава поддастся иллюзии стратегической противоракетной обороны. Сахаров в своем письме в ЦК 1967 года и его американские коллеги в статье 1968 года как раз и писали о неумолимой логике, которая превращает иллюзию стратегической безопасности в шаги к этой пропасти.

Военно-стратегическую ситуацию 1967–1968 годов можно уподобить ситуации «Титаника», представленной в знаменитом фильме. Как бы отнеслись в уютных каютах корабля к предостережениям какого-нибудь высоколобого теоретика в области айсберговедения за пару часов до исторического столкновения? Это было немыслимо и для пассажиров, и для команды.

С подобным предостережением выступили в критический момент холодной войны советские и американские физики-теоретики. Почему они видели лучше других? Потому что были профессионалами высшего ранга и потому, что профессия физика-теоретика предполагает способность мыслить о немыслимом. О скорости света, о начальном взрыве Вселенной… Как говорил физик-теоретик Лев Ландау, им иногда удается «открыть и осознать даже то, что не под силу представить».

Если Андрей Сахаров и Ганс Бете были правы в анализе мировой военно-стратегической ситуации, то в 1968 году человечество незаметно для себя отвернуло от айсберга ядерной войны. Доказать это, конечно, нелегко. И если бы команда «Титаника» была лучше подготовлена к возможности встретить айсберг, не было бы знаменитого фильма. Но потеря такого шикарного сюжета всё же ерунда по сравнению с потерей полутора тысяч жизней. О возможных потерях в мировой ядерной войне говорить вряд ли стоит…

Стоит говорить о механизме принятии стратегических государственных решений в век ракетно-ядерного и кибероружия.

Гансу Бете его страна дала возможность — без особых опасностей для него лично — довести свой анализ до сведения правительства и общества. Андрей Сахаров жил в стране, где нередко единственной возможностью было закрыть амбразуру своей грудью. Но без его поступка 1968 года лайнер человечества не очень медленно, но верно двигался бы навстречу ночному айсбергу…

Теоретик-изобретатель

У Сахарова было очень редкое сочетание двух талантов — глубокого теоретика и изобретательного инженера. Таланты эти, можно сказать, противоречат один другому. Простейшая аналогия — конструктор LEGO. Одному интересно придумывать новые элементы, а другому — что можно сконструировать из набора готовых элементов. В более серьезных делах одному интересно открывать новые явления природы, другому — на основе известных явлений изобретать гаджеты для практического применения.

Сахаровское сочетание талантов было плодотворным и в его теоретической физике, и в его инженерно-физических делах. Его творческий профиль можно назвать «теоретик-изобретатель» (тем более, что это выражение он употребил и сам).

То же сочетание проявилось в гуманитарной деятельности Сахарова, начиная уже с его «Размышлений… ». Объем этой статьи на порядок больше его письма в Политбюро, а если учесть, что в статье он не обсуждает секретные данные, то разница еще больше. В письме он говорил лишь о принципиально новом факторе мировой политики — резко возросшей неустойчивости стратегического равновесия, связанного с ПРО и с взаимным недоверием противостоящих лагерей. И обосновывал конкретное военно-политическое решение — мораторий на развертывание стратегической ПРО. Отказ кремлевских руководителей даже обсудить ситуацию стал для него началом размышлений о причинах столь опасного механизма (не)принятия важнейших государственных решений. Результат анализа Сахарова-теоретика: главная причина — подавление интеллектуальной свободы. Что это такое, сформулировала и провозгласила Всеобщая декларация прав человека, принятая ООН еще в 1948 году: «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ».

Сахаров лично убедился в отсутствии такой свободы в СССР. Даже для столь ответственного человека, как триждыгеройский академик, и даже на секретном уровне.

И Сахаров-изобретатель придумал, как можно способствовать такой свободе, тем самым уменьшая глубину взаимного недоверия, чреватого ракетно ядерным самоубийством человечества. Своей статьей он хотел начать широкое обсуждение обнаруженной грозной проблемы. Вовсе не претендуя на окончательную истину, он подчеркнул во введении, что статья «носит дискуссионный, спорный во многом характер и призывает дискутировать и спорить», а заключение таково: «С этой статьей автор обращается к руководству нашей страны, ко всем гражданам, ко всем людям доброй воли во всем мире. Автор понимает спорность многих положений статьи, его цель — открытое, откровенное обсуждение в условиях гласности».

В статье два раздела: «Опасности» (первая из которых «Угроза термоядерной войны») и «Основа надежды». В публикации New York Times редакция добавила такие заголовки газетных страниц:

• «Текст эссе российского физика-ядерщика, призывающий к советско-американскому сотрудничеству» (Text of essay by Russian nuclear physicist urging Soviet-American cooperation),
• «Необходимы совместные действия двух стран для предотвращения опасностей, стоящими перед человечеством» (Joint action by two nations viewed as essential to avert perils facing mankind),
• «Основа надежды — в сближении социалистической и капиталистической систем» (Basis for hope seen in rapprochement between socialist and capitalist systems).

О «Размышлениях…» Сахаров позже писал: «Я оцениваю сейчас это произведение как эклектическое и местами претенциозное, несовершенное („сырое“) по форме. Тем не менее основные мысли его мне дороги. В работе четко сформулирован представляющийся мне очень важным тезис о сближении социалистической и капиталистической систем, сопровождающемся демократизацией, демилитаризацией, социальным и научно-техническим прогрессом как единственной альтернативе гибели человечества».

В самой статье помимо слова «сближение» Сахаров применял и слово «конвергенция», сделав оговорку, что употребляет «термин, принятый в западной литературе, однако… придавая этому термину социалистический и демократический смысл».

Некоторые почитатели и ненавистники Сахарова хвалят и ругают его за примыкание к «теории конвергенции», придуманной западными политологами (ничего не понимающими в советско-социалистических реалиях). Как биограф Сахарова, могу сказать, что нет никаких свидетельств, что он знакомился с «западной литературой» такого рода. Это было не его чтение. О «теории конвергенции» он, как и все советские люди, узнал из разоблачительных статей-лекций советских пропагандистов. Слово «конвергенция» означало для него лишь то, что оно означает в общенаучной лексике, т. е. попросту «сближение», «схождение».

«Размышления…» содержат идеалистически-социалистические чувства, унаследованные Сахаровым прежде всего от своего любимого учителя Тамма, который стал социалистом еще до революции, когда был членом партии меньшевиков-интернационалистов. Но это нисколько не мешало обоим критически оценивать реалии советского «социализма». Сахаров не был комсомольцем, а когда в 1949 году получил от генерала (представителя ЦКГБ в ФИАНе) приглашение вступить в партию, отвечал так: «Я сказал, что сделаю всё, что в моих силах, для успеха нашей работы, так же как я пытаюсь это делать и сейчас, оставаясь беспартийным. Я не могу вступить в партию, так как мне кажутся неправильными некоторые ее действия в прошлом и я не знаю, не возникнут ли у меня новые сомнения в будущем. [Генерал] спросил, что мне кажется неправильным. Я ответил — аресты невиновных, раскулачивание».

Вряд ли этому генералу доводилось слышать подобные отказы, но Сахаров был уже автором ключевой «первой» идеи.

В 1968 году сближение систем было для Сахарова просто результатом общения, открытого обсуждения важнейших проблем на всех уровнях общественной жизни, подобно тому, как в физике контакт разнонагретых тел приводит к выравниванию их температур. Разница лишь в том, что ракетно-ядерный мир, разделенный железобетонно, обречен на самоуничтожение.

А последующие годы, продолжая размышлять о стране и мире, Сахаров пришел к выводу, что советский «социализм» степенью монополизма власти далеко опередил «монополистический капитализм», которым пугали советских трудящихся. И уподобил родную страну «гигантскому концентрационному лагерю». А что из такого общественного устройства можно позаимствовать капитализму?

Дело, за которое взялся Сахаров в 1968 году, выглядело всё более безнадежным, но он не отступился уже по глубоко моральным причинам. И его неотступность принесла ему Нобелевскую премию мира с формулировкой «за бесстрашную личную приверженность к отстаиванию фундаментальных принципов мира между людьми» и «убедительность, с которой Сахаров провозгласил, что нерушимые права человека дают единственный надежный фундамент для подлинного и устойчивого международного сотрудничества» [8].

Геннадий Горелик,
автор книг об А. Д. Сахарове, Л. Д. Ландау, М. П. Бронштейне
и многочисленных статей по истории науки

1. Sakharov A. Progress, Coexistence, and Intellectual Freedom / With Introduction, Afterword, and Notes by Harrison E. Salisbury. W. W. NORTON, New York, 1968.

2. Горелик Г. ПРО et contra. Противоракетная оборона и права человека // ТрВ-Наука № 254 от 22 мая 2018 года.

3. 1968.digital/ru/posts/andrey-sakharov

4. Горелик Г. Загадка «третьей идеи» // ТрВ-Наука № 248 от 27 февраля 2018 года.

5. Shabad T. A Russian Physicist’s Plan: U.S.-Soviet Collaboration // New York Times, July 22, 1968, p. 16.

6. Из рабочей записи заседания политбюро ЦК КПСС 30 марта 1972 года // Кремлевский самосуд. 1994, с. 203–216.

7. Bethe H., Garvin R. Antiballistic-Missile Systems // Scientific American, 1968, March, p.21–31. Bethe H. The road from Los Alamos. New York, NY: American Institute of Physics, 1991, p. 71.

8. nobel.se/peace/laureates/1975/press.html