Андрей Муравьёв: «Философия считается матерью всех наук»

Так сложилось, что редакция ТрВ-Наука чаще предоставляет слово представителям естественных наук. Однако все мы знаем, что гуманитарии имеют свою точку зрения на общую иерархию наук и не склонны особо поклоняться «царице наук математике». С доцентом кафедры истории философии Института философии Санкт-Петербургского государственного университета Андреем Николаевичем Муравьёвым беседует аспирант кафедры философии Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена в Санкт-Петербурге Артём Дудин.

— В 2015 году в издательстве «Наука» вышла в свет ваша монография «Философия и опыт. Очерки истории философии и культуры». 25 лет вы исследовали тему, вынесенную в заглавие книги, опираясь на историю классической философии от Фале-са до Гегеля включительно. С точки зрения классической философии, что такое современная наука?

— В наши дни существуют два различных рода наук. Один из них — эмпирическая наука о природе и духе в различных ее отраслях (физика, химия, история, психология и т. п.). Этот род есть продукт развития опыта, начиная с Древней Греции, когда мифология заменяла собой эмпирическое естествознание и, так сказать, духознание, вплоть до XV–XVI веков, когда благодаря связанной с античной философией христианской религии родилось научное познание эмпирии природы и духа, ибо мир как произведение бога стал чем-то заслуживающим внимания и начал изучаться Коперником, Галилеем, Ньютоном и другими учеными. Эти науки до сих пор развиваются в этой своей первоначальной эмпирической форме. Вторая же составляющая современной науки, многими сегодня не признаваемая наукой, есть философия. Ее история тоже началась в античности и закончилась к 1830-м годам, когда в лице Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля философия завершила свое историческое развитие в логическую, или систематическую, науку. Такой она впервые выступила у Гегеля в его «Науке логики» и «Энциклопедии философских наук». Она составляет собой основную часть современной науки и только кажется оставленной в прошлом развитой эмпирической наукой, как это первым провозгласил Конт в середине XIX века и до нашего времени считают и других учат считать другие позитивисты. На деле же эта философская наука продолжает быть тем, что она есть, — единым фундаментом действительно современного научного знания. Правда, он существует пока только в гегелевской системе и всех других классических философских учениях, выступивших в ходе истории философии. В них в виде натурфилософии и философии духа на деле уже существует строго теоретическая, т. е. уже не эмпирическая форма наук о природе и духе. Вот эта сложная философская наука, где логика совмещена с философией природы и духа, есть второй род современной научности. Его, правда, научному сообществу еще только предстоит признать таковым, овладеть им и на этой основе впервые по существу двинуть эмпирические науки в их развитии, придав современным эмпирическим наукам строгую теоретическую форму благодаря освоению специалистами, получающими образование на нефилософских факультетах, единого содержания истории философии. Эта строгая научная форма станет уже не математической, но такой, какой ранее обладала только философия, которая не случайно является самой древней из всех наук, включая математику.

—  Однако как понимать эту теоретическую форму? Кажется, что теоретическая наука уже существует и по названию, и по существу. Мне лично доводилось слышать от одного уважаемого математика, что у нас в стране есть только одна настоящая школа мышления — математическая школа. Надо полагать, что такого рода уважаемые люди математику признают теоретической наукой. Чем же они, эти современные математические или математизированные науки, включая сюда и физику, еще не теоретические?

— То, что сегодня называется, скажем, «теоретической физикой», на самом деле есть необходимый элемент эмпирической физики, без которого она как эмпирическая наука развиваться не может, отчего эта теоретическая составляющая эмпирической физики имеет именно математическую форму, а не философскую. Математика как наука возникла, как известно, позже философии и на основании философии в трудах Пифагора. Еще позже, в XV–XVI веках на философско-религиозной или антично-христианской основе возникла физика как эмпирическая наука — сначала как небесная механика (астрономия), а затем и как земная механика. Философия справедливо считается матерью всех наук именно потому, что научный прогресс в эмпирическом естествознании и духознании всякий раз был обусловлен философскими предпосылками. Но в том-то и дело, что, во-первых, развитие философии и, во-вторых, потребности развития эмпирических наук сегодня делают необходимой (хотя сознание этого только начинает брезжить в умах выдающихся ученых) теоретическую форму в строгом философском, а не только в математическом смысле. Соответственно, эта потребность должна изменить форму развития наук о природе и духе, оставив в них эмпирическим только способ подтверждения и изложения научных открытий. По существу же эти науки должны стать сознательным выражением самой истины, как она реально существует в природе и в духе. Когда они станут таким сознательным выражением, тогда это и будет их настоящая теоретическая форма. Из теоретической составляющей она превратится в теоретическое целое этих наук. Единое теоретическое содержание этих наук будет существовать в этой единой теоретической форме, а эмпирическим (и там, где это требуется, математическим) останется только его подтверждение и изложение сообразно различным, свойственным этим наукам способам его подтверждения и изложения.

— Правильно ли я понимаю: теоретическая форма есть то, что философия называет идеей?

— То, что классическая философия называет идеей, составляет содержание этой теоретической формы. Тогда физика будет сама теоретически раскрывать физическую форму идеи природы, химия — ее химическую форму, биология — биологическую форму этой единой идеи природы, этого единого содержания естественных наук. Тогда эти науки станут заниматься не изучением отдельных явлений природы и не установлением особенных законов этих явлений, как они сегодня делают в качестве эмпирических наук. Как теоретические (т. е. тогда, когда они приобретут уже теперь требующуюся от них теоретическую форму) они займутся выявлением идейного единства своего предмета, перестанут раздирать единую природу на физическую, химическую и органическую.

— По-гречески θεωρέω означает «созерцаю». Насколько я понимаю, этому глаголу противостоит, если брать на аттическом диалекте, глагол πράττω — «действую». Наука как таковая всегда теоретична, даже если она имеет своим предметом практическое, как, скажем, история, которая хотя и изучает поступки людей, но  ее в них интересует не то, как делать что-то завтра или послезавтра, но то, каков закон сделанного. Созерцать же — значит, если следовать определению Аристотеля, иметь дело с предметом, который не может не быть и который существует сам по себе, тогда как поступки как содержание практики могут быть, а могут и не быть и имеют свое начало в нас. Вы же противопоставляете не практическое и теоретическое, но эмпирическое и теоретическое. Тогда возникает вопрос: каким же образом в эмпирическом отсутствует элемент созерцательного, и каким образом он должен присутствовать в истинно теоретической науке?

— Насколько я знаю, сейчас даже сами представители эмпирических наук часто говорят о так называемой «технонауке» как о том, чем они занимаются. Современная эмпирическая наука (именно потому, что потребность в ее теоретической форме пока не удовлетворяется) вырождается в технику, т. е. в некоторый способ действия с природными феноменами, заставляющий их производить нужные нам эффекты. Последние великие открытия в эмпирической науке сделаны давно и до сих пор эксплуатируются исключительно в этом техническом ключе. При этом то, что сделано в физике Галилеем, Ньютоном и Эйнштейном, технически уже почти исчерпано. Куда же дальше идти этой так называемой «технонауке»? Дальше, ясное дело, — тупик, выход из которого, на мой взгляд, может быть только строго-теоретическим.

То, что выдающиеся ученые сто лет назад назвали кризисом современного естествознания, ныне есть вполне реализовавшаяся ситуация. Одно дело — наука, достигающая одновременно полезных и вредных практически-технических результатов. Это и есть современная эмпирическая наука. Другое же дело — наука, теоретически постигающая свой предмет, что наверняка исключит опасные технически-практические новинки и продвинет теоретическое познание ее предмета к его идейному единству. Это как раз то, что требуется ныне всем эмпирическим наукам, — то, что их представители выражают как необходимость обобщающей все научные знания теории, чуть ли не «единой теории всего», что на деле выражает потребность в смене эмпирической формы наук о природе и духе на теоретическую форму этих наук.

— То есть быть созерцаемым, или быть теоретическим, по-вашему, означает прежде всего быть единым?

— Да.

— Эмпирическая же сторона науки имеет дело не с тем, что есть само по себе…

— Единое.

—  Да, она имеет дело не с единым… Но с чем же тогда она имеет дело?

— Она имеет дело с многообразными явлениями этого единого в природе и духе, а само единое в природе и духе оставляет пока, как и двести лет назад, познавать философии.

—  Однако она,тем не менее, познает законы этих явлений…

— Она имеет дело со многим этого единого и сокращает это бесконечное множество до какого-то конечного, но идущего в бесконечность множества особенных законов.

— Как же существуют эти законы? Они ведь не существуют как законы, которые наш рассудок дает природе, согласно Канту?

— Они существуют именно так!

—  То есть законы природы есть нечто, имеющее чисто духовную реальность?

— Конечно.

—  Но тогда истинность этих законов оправдывается только тем, что сам дух включен в природу как более высокая  ее  форма…

— Естественно, что дух природе не посторонний. Он, конечно, не есть высшая форма природы, но дух по необходимости связан с природой и возникает только из нее.

— …И в этом смысле он в себе концентрированно, как микрокосм, заключает всю природу и таким образом может  ее  познавать?

— Разумеется, отчего законы природы и носят имя законов Ньютона, законов Эйнштейна и т. п. Тем самым указывается, кто именно из духовных существ, т. е. из людей, открыл и сформулировал эти законы. Это, конечно, законы природы, но именно как математически сформулированные законы они существуют только для духа и в духе. В самой же природе они только реализуются в определенных превращениях природных явлений. «Идеальный газ», «идеально твердое тело» недаром именно так называются в эмпирической науке! Кто-то из ученых хорошо сказал: «Законы природы не написаны на небе». В противном случае эмпирические науки и специально подготовленные ученые были бы не нужны.

— При этом зачастую законы природы реализуются в силу искусственных экспериментов, когда, например, создаются искусственные химические элементы?¹

— Как же иначе?! На этих примерах совершенно очевидно, что то, что в природе самой по себе не существует, в результате технического вмешательства в нее начинает реально существовать на какие-то доли мгновений…

— То есть я вас правильно понял: эмпирическая наука не теоретична именно потому, что познаваемые ею особенные законы реальны только в духе исследователя, а то, что было бы теоретической наукой, познавало бы природу так, как она есть сама в себе, а не в духе?

— Да, сама в себе. Теоретическая форма наук будет познавать то, каким образом эта единая сущность природы, существуя в природе только в себе, раскрывается духом, поскольку лишь он существует для себя, отчего, стало быть, для него и существует природа как единое идейное целое.

— Но этот дух уже должен был бы быть несколько иным, нежели тот, который имеет дело с природой в эмпирической науке…

— Конечно. В опыте исследователь является внешним своему предмету, а предмет — внешним его исследователю. Эта эмпирическая установка порождает вопросы: «Какое право мы имеем что-то приписывать природе?», «Почему природа такова, что как будто бы специально под наше познание подстроена?» и т. д. Все такого рода представления намекают на то, что опыт есть некоторое единство природы и духа, а не только их выпирающее в опыте и затеняющее единство различие. Выявить это единство природы и духа, подойти к природе не просто как к материалу, который мы можем насиловать, как нам угодно, и тем самым подрывать наше собственное физическое существование как духовных существ, по необходимости связанных с природой, а понять, что, вообще говоря, и природа, с одной стороны, есть единство природы и духа, и дух, с другой стороны, есть единство природы и духа, — при такой философской предпосылке это будет уже совсем другое научное исследование их. Повторю, что примеры и образцы такого конкретного (познавательного, или строго-теоретического), а не абстрактного, непотребительского отношения к природе и к духу классическая философская мысль в своей натурфилософии и философии духа уже дала.

— Гейзенберг пишет, что, по-видимому, реально то, что Платон называл идеями, а не материя в смысле каких-то кирпичиков-атомов…

— Кстати, такого рода явления, как появление квантовой физики, в разработке которой участвовал Вернер Гейзенберг, показывают, что на гребне действительно современной науки совершается единство философского и эмпирического научного знания — единство философской основы научного знания и производных от этой основы, которые и есть эмпирические науки.

—  Спасибо большое за интервью!

— Спасибо и вам за вопросы, ибо это важно знать широкому кругу ученых.

Андрей Муравьёв
Беседовал Артём Дудин

Текст полного интервью с А. Н. Муравьёвым

¹ Элементы, синтезируемые в лаборатории, синтезируются и при взрывах сверхновых без всякого технического вмешательства, хотя быстро распадаются. —  Прим. ред.