«На вкус как стружка»
«Авторка пишет о проблеме», «лекторка расскажет о механизмах восприятия», «У комментаторки всё смешалось в одну кучу…» Если вы завсегдатай соцсетей или, например, The Village, вряд ли подобное вас миновало. И именно авторка в глазах широкой публики олицетворяет так называемые «феминитивы». Для одних — дурацкое нововведение и порча языка, для других — тоже нововведение, но, наоборот, долгожданное, и знамя борьбы за равноправие женщин. Для одних — пресловутое и зловредное, для других — оттесняемое умышленно, чтобы сделать женщин в текстах «невидимыми».
Для одних — то, что надо специально внедрять, ломая сопротивление. Для других — то, от чего надо защищаться. И еще есть третьи, которые, конечно, за равноправие, но недоумевают — почему же от этих равноправных слов так корежит? Как эмоционально пишет в соцсети Илона Б.: «Авторка — да, вот я авторка, хых. На вкус как стружка. И на ощупь как кора. (…) Авторка, авторка, авторка, привыкай, привыкай, ты же всё понимаешь».
Между тем подавляющее большинство обозначений женщин — писательница, учительница, начальница, участница, специалистка, скрипачка, гимнастка, приемщица, кассирша, заместительница, трактористка, активистка — никого не раздражают. Эти слова можно изгнать из официальной речи, как во многом и произошло, но в обычной они незаметны, что говорит о естественности формы для языка.
Конечно, они никакое не нововведение, а неотъемлемая часть русского и других славянских языков. И обозначают совсем не только род деятельности, но и национальность, место жительства — итальянка, москвичка, разные другие характеристики человека — миллионерша, конкурентка, собственница, самок животных — львица, зайчиха… Главное, что они образуются от обозначений мужчин или параллельно с ними: певун — певунья, красавец — красавица, мусульманин — мусульманка… Это чисто словообразовательное явление, как и уменьшительные формы: мороз — морозец, как названия орудий: прясть — прялка, выбивать — выбивалка…
Итак, эти слова, среди которых и древние, как жница, и новые, как программистка, сами по себе сопротивления у носителей русского языка не вызывают. Не отторгались в свое время писательница, учительница, начальница, студентка, спортсменка. Проскользнули как по маслу марсианка Аэлита и даже тау-китянки в песне Высоцкого.
Почему же тогда авторка или, скажем, директорка «на вкус как стружка»? Если дело не в ненависти к женскому, не в непривычности, не в «страхе перед женщинами-конкурентками»?
Правила неписаные, но властные
Ответ на «загадку авторки» не там, где его ищут. Не в обществе, не за рамками языка, а внутри него.
Кстати, о языке. Пытаются объяснить отторжение уменьшительностью суффикса -к(а). Мол, в «авторке» слышится пренебрежение, как в «актриске». Нет! У -ка ряд значений. Та же скрипач-ка, аспирант-ка, москвич-ка вовсе не пренебрежительны. В чем же дело?
…Если спросить, как назвать одним словом женщину-бутлегера или женщину-пастора, наверняка большинство ответит «бутлегерша», «пасторша», даже если раньше не встречали таких образований. Подходящий суффикс выберут спонтанно, так же как от новых слов мы не задумываясь образуем уменьшительные с разными суффиксами: айфон-чик, вконтакт-ик, силович-ок.
Слово авторка никогда до сих пор не возникало в системе русского языка потому, что и не могло возникнуть само; потому, что оно противоречит сложившимся шаблонам создания слов, неписаным законам, которые не проходят в школе, о которых могут не знать даже лингвисты. Но на подсознательном уровне они знакомы всем (ну, почти всем) носителям языка.
Авторка/лекторка/модераторка по происхождению — полонизмы. По-польски и на некоторых других славянских языках они звучат вполне нормально. По-русски, если хочется передать информацию о женском поле деятеля, то есть деятельницы, то вот в таких словах можно только -ша. Как в советском романе Веры Пановой: «Зимой ходили на работу — архитекторша в потертой меховой шубке и шапке, крановщица в ватнике и платке…» (1953). Как в дореволюционной «Петербургской газете»: «С аэродрома, на высоте 15–25 метров, авиаторша взяла направление над Гатчиной» (1911). Как только что в ВКонтакте: «Посмотрел на фэйсбуке фотки одной известной руферши, где она сидит на карнизе здания 117 метров. И захотелось тоже что-нибудь такое» (2018).
— А в каких «таких» словах?
— Таких: от архитектор, авиатор, организатор, комментатор, парикмахер, бухгалтер, блогер, руфер, дизайнер… А еще аптекарь, библиотекарь…
— То есть на -ор, -ер, -арь. Стоп. А как же пионер-ка, революционер-ка? Революционер — революционерка, автор — авторка. Логично.
— В словах блогер, автор последний слог безударный. Тогда только -ша. Парикмахер-ша, бухгалтер-ша, библиотекар-ша… Так уж повелось в русском языке. А под ударением может быть по-разному. Пенсионер-ка, но костюмер-ша, лифтер -ша. Секретарша, но санитар-ка.
Неписаные правила сочетаемости, многие из которых даже не выявлены, пронизывают язык на всех уровнях — не только суффиксы сложным образом сочетаются с разными основами, но и слова. Почему тарелка на столе стоит, а книга лежит? Почему «смелая мысль», но не «храбрая мысль»?
Без правил сочетаемости язык невозможен. Они складываются постепенно. Они меняются, но по чьей-то воле — очень тяжело: взять хоть конфликты с «в/на Украине». Они часто выглядят нелогично, но иногда обнаруживают неожиданную ценность. Например, многозначность суффикса —ка может привести к анекдотическим омонимам: финка — женщина и нож. А вот суффикс -ша от такого защищает: партнершу не спутаешь с новым разговорным партнер-ка — «партнерская программа». Словам же типа пианист-ка, экстремист-ка такая защита не нужна: благодаря суффиксу деятеля —ист и так ясно, что речь о человеке.
Мощная власть словообразовательного шаблона — именно она заставляет ощущать в авторке и лекторке «что-то не то».
Поэтому еще в конце XIX века закономерно возникли и употреблялись — поначалу как вполне нейтральные — авторша и лекторша. Например, А. Ф. Кони характеризует невестку Л. Н. Толстого, Татьяну Андреевну Берс, как «авторшу нескольких прекрасных рассказов из народного быта». А в газетной хронике писали: «Аудитория была полна, лекторша имела успех».
Откуда же взялся и шаблон, и сам суффикс —ша? И почему сейчас от них шарахаются те, кто борется за «видимость» женщин в языке?
Директорша из XVIII века
Ответ на первый вопрос исторически сложился еще с XVIII века, когда началось массовое заимствование европейских названий видов деятельности — директор, архитектор, автор, дирижер, майор, офицер, капельмейстер и пр., а следом появились и первые обозначения на —ша. «Директорша этой труппы» упоминается в «Журнале путешествия В. Н. Зиновьева по Германии, Италии, Франции и Англии в 1784–1788 гг.». В предварительном словнике для Словаря Академии Российской, собиравшемся в те же годы, имеется архитекторша.
Чуть раньше в «Новом лексиконе на француском, немецком, латинском, и на российском языках, переводу ассессора Сергея Волчкова» впервые фигурирует аптекарша (как «аптекарева жена»). Раньше такого не замечено: в XVI веке от подобных, но более древних заимствований мастер и доктор образовались мастерица (женщина-мастер) и докторица (жена доктора); второе не устояло перед новой моделью и было вытеснено докторшей.
Спустя два с лишним века суффикс —ша еще работает. Возьмем 8 относительно новых занятий: дизайнер, блоггер/блогер, диггер, руфер, продюсер, дистрибьютер, менеджер, хакер. Теперь посмотрим, попали ли в Национальный корпус русского языка (электронную базу текстов) соответствующие обозначения женщин.
Оказалось, попали, и исключительно на -ша: дизайнерша (2002), блогерша (2012), диггерша (2000), руферша (1999), продюсерша (1997), дистрибьютерша (2003), менеджерша (2003), хакерша (1999). А вот на -ка: дизайнерка, руферка и пр. — в нацкорпусе не зафиксированы.
Конечно, в поисковиках блогерка вылезает. Но если присмотреться к контекстам, окажется, что они или относятся к другим славянским языкам, где такие слова органичны, или же связаны с идеологией, например, сайт Российского феминистского объединения «ОНА». А вот контексты слова блогерша нейтральны — обычные новости. «Известная уральская блогерша Мария Вискунова разместила пост в Instagram, в котором размышляет о городах и людях, которых встречала, путешествуя по миру».
Почему их сторонятся?
Во-первых, в сетевых дискуссиях постоянно транслируется миф о -ша как о специализированном «суффиксе жены». И правда, в XVIII-XIX вв. майорша, профессорша — жёны майора и профессора. Но одновременно, как видим, уже в том же XVIII веке называют директоршей руководительницу труппы. А малершей — художницу: «Следующие персоны от академии жалованье получают:
Библиотекарь 800 рублев
Малерша 300
Аптекарь 200».
Более того, ровно та же история со всеми «суффиксами женскости». В одной ситуации они обозначают жен, как солдатка в старой русской деревне, в других — деятельниц, как та же солдатка в современном русскоязычном Израиле. Докторша, как и допетровское докторица, значило «жена доктора», но лишь первые женщины стали получать медицинское образование, слово начинает обозначать женщину-врача. «Новая докторша — 27 лет, занималась сначала в Женеве, где получила диплом „бакалавра физических и естественных наук“, а затем обратилась к изучению медицины в Цюрихе и Берлине» («Русский листок», 1907). Нет в русском языке специализированных «суффиксов жен», а сейчас и само это значение устарело.
Второе возражение серьезнее. Сегодня слова на -ша почти всегда разговорные, в отличие от нейтральных обозначений мужчин, и иногда с налетом пренебрежительности. Именно для авторши пренебрежительность очевидна. Но как раз оттенки значения слова довольно легко меняются, возникают и забываются. С нашим сегодняшним объектом такое вроде бы тоже происходит. Во вполне профеминистской дискуссии о семейном насилии в «Фейсбуке» только что встретилось: «Не надо писать авторше „я бы ни секунды такого отношения не потерпела“». «Все-таки я заступлюсь за комментаторшу».
* * *
…Конечно, в самих звуках того или иного слова или его кусочка, будь то -ша, -ка и так далее, не заложены ни отношение, ни «вкус стружки». И нет ничего невозможного как в том, что авторша утратит пренебрежительность, так и в том, что авторка перестанет коробить… А то и оба слова забудутся, если автор окончательно перестанет в нашем восприятии обозначать мужчину, утратит значение пола. Но с точки зрения лингвистики происходящее — большой интересный эксперимент. Он демонстрирует, как почти физически важны для носителей языка его внутренние законы, впитанные в детстве, о существовании которых они даже не подозревают.
Ирина Фуфаева,
науч. сотр. Института лингвистики РГГУ
И всё же дело в привычке. Меня уже ничуть не смущает «авторка». Но теперь у журналистов появилась мода писать в мужском роде о женщинах, чья профессия обозначается существительным мужского рода («директор сказал», когда директор женщина).
Мне почему-то вспомнилось,что Зинаида Гиппиус совершенно не выносила слово «ПОЭТЕССА».О себе говорила только в мужском роде :»Я -ПОЭТ!».Мне тоже слово «поэтесса» с этим змеиным СС никак не импонирует.Если исходить из нашей дискуссии, как назвать сейчас женщину,сочиняющую стихи — ПОЭТКА? Нелепо и смешно!Но…»есть много, друг Горацио…»
««директор сказал», когда директор женщина»
Я в таких случаях пишу «директор сказала» :)
Вообще-то это строгая литературная норма русского языка («директор сказал» вне зависимости от пола директора). Сейчас происходит постепенный переход профессий в общий род, всё чаще можно видеть и слышать «директор сказал», если директор — мужчина, и «директор сказала» — если женщина. И это, на мой взгляд, куда лучше ложится в структуру русского языка, чем принудительное внедрение феминативов направо и налево.
Нет, это устаревшие сведения, не скажу точно где, но недавно видела про нормативность изменения глагола пр.вр.по родам, да и факт, что даже в хронике РГГУ, в очень формальном стиле и филологическом содержании пишут «профессор рассказала».
…»завсегдатай» есть. Где «завсегдатайка»? Тут про феминитивы или что?
Даже не все грамматические формы не у всех слов имеются (как будущее время от «победить» или именительный от «щец»?), что уж говорить о словообразовании. Нет — очевидно, потому, что само слово «завсегдатай» достаточно редкое. В Нацкорпусе примеров немного, и начинаются они всего с 1888 года, несмотря на архаичный суффикс -тай (как соглядатай). И вот это более интересно: откуда оно с таким архаичным суффиксом так поздно (вроде бы) взялось? У Даля «завсегдатая» нет совсем, зато есть «завсегдатель» как шуточный синоним к «заседатель». «Завсегдатель, шуточн. вм. заседатель. Гоголь назвал Петрушку кабацким завсегдателем». Возможно, «завсегдатай» еще одно шуточное образование конца 19 века с исходно кабацкими коннотациями.
Но! Именно сейчас, в наше время, поисковики фиксируют в интернет-речи «завсегдатайша»: «Я уже на 7-м занятии танцевала, как завсегдатайша милонг». Есть потребность — есть языковая возможность.
Даже не все грамматические формы не у всех слов имеются (как будущее время от «победить» или именительный от «щец»?), что уж говорить о словообразовании. Нет — очевидно, потому, что само слово «завсегдатай» достаточно редкое. В Нацкорпусе примеров немного, и начинаются они всего с 1888 года, несмотря на архаичный суффикс -тай (как «соглядатай»). И вот это более интересно: откуда оно с таким архаичным суффиксом так поздно (вроде бы) взялось? У Даля «завсегдатая» нет совсем, зато есть «завсегдатель» как шуточный синоним к «заседатель». «Завсегдатель, шуточн. вм. заседатель. Гоголь назвал Петрушку кабацким завсегдателем». Возможно, «завсегдатай» еще одно шуточное образование конца 19 века с исходно кабацкими коннотациями.
Но… Именно сейчас, в наше время, в 21 веке, поисковики фиксируют в интернет-речи «завсегдатайша»: «Я уже на 7-м занятии танцевала, как завсегдатайша милонг». То есть, когда у говорящего есть потребность — у языка есть возможность.
Человечиха!
Человечесса!
Человечица!
Как интересно: автор статьи — научный сотрудник института лингвистики. Было бы естественно ожидать от автора хотя бы уважительного отношения к предмету своих занятий, т. е. языку. Вместо этого автор весьма индифферентно (если не сказать — снисходительно)описывает в своей статье один из случаев насилия над русским языком, которые стали сейчас столь многочисленными и агрессивными, что впору рассуждать уже о некоей кампании против этого языка. Но не только терпимостью к вульгаризмам примечателен подход автора, а и взятой им на вооружение манипуляционной методикой: люди, не приемлющие языкового «безобидного нововведения», мимоходом стигматизируются автором, как мизогинисты. (Что тут же напоминает о «марше вагин» и пр. подобной вакханалии.) Статья, конечно, носит не научно-популярный, а политический характер.
Вот уж подлинно: у кого что болит…
Сергей, прочтите текст на этой странице, а не свой воображаемый, со словом «мизогинисты») в моем этого нет)
Ну у кого политота в голове вместо мыслей, тому везде мерещится политическая мотивация. Гуглить «миф о порче языка», это выступление Плунгяна, кажется.
Написано изящно и интересно, авторше поклон
спасибо
нет ничего интереснее словообразования, особенно, суффиксов))
Абвгдейка, короче.. не готов пока, останусь консерватором…
Директриса, авторесса, комментатриса!)
Имхо, все таки за пределами языка. Политики идентичности, уверовавшие в Фуко, что язык это власть пытаются контролировать язык, а уж как это для языка — их волнует меньше, потерпите -привыкните
Михаэль, что именно «за пределами языка»? В статье речь о восприятии слов типа «авторка» как «чего-то не того», и это ощущение вызвано именно внутриязыковыми причинами.
Языковые нормы посажены в нас крепко, но живут они все же где-то в глубине. Всегда интересно наблюдать, сколько секунд размышляет собеседник при ответе на вопрос «Женщина Греции — гречка или гречиха?»
Либо грешница, либо греховница, судя по всему.
А потому, что, видимо, конкретная модель — на -анка — гречанка — не очень живая. А вот на -ша, как доказывают всякие блогерши и руферши, вполне живая.
Кажется, в отношении «-анка» Вы правы. Относительно легко даются ростовчанка, иркутянка (может быть, из-за созвучия с аспиранткой). Но, к своему стыду, как-то раз невольно назвал корейскую студентку «корейкой». Долго извинялся, хотя она, вероятно, и не заметила.
Вот сращения «-еанка» и «-ианка» (на слух одинаковые), по-моему, более или менее живенькие. Марсианка, венерианка, и так далее. Я так понимаю, что победившие варианты «кореянка», «китаянка», «индианка» — результат естественного отбора, как раз и помогающий избежать анекдотической омонимии с корейка, китайка, индейка, возникающей за счет «большой нагрузки суффикса -ка». Случаев такой омонимии легион. Суффикс получился красивый, но для профессий и занятий не используется.
«Авторица». Идем по улице. Перед нами в нескольких метрах движется компания молодежи, одна из девушек что-то роняет из сумочки. «Девушка! Девушка!» — никак не слышит. Наконец, мой приятель — большой знаток женской души — находит решение: «Красавица!» — Поворачивается мгновенно.
«Авторица» — вот веке в 16 так бы и получилось, судя по «мастерица» и «докторица», но уже с конца 18 века для таких основ только -ша. Сейчас -ица непродуктивный, поезд его ушел. Продуктивны только восходящие к нему -ница, -щица, -чица. Но они жестко связаны с определенными типами основ. -Ница работает только для основ на -тель и -ник, писатель — писательница, сотрудник — сотрудница. Не успело «ватник» начать обозначать человека, как закономерно (само собой) появилось «ватница». -Чица — для основ на -чик, летчик — летчица, -щица — на -щик,барабанщик — барабанщица. Главное, что это спонтанный процесс, о чем и статья. Навязать «авторицу» так же сложно, как «авторку» (и нет особого смысла).
С 16-м веком Вы правы, конечно. Но если бы мне почему-либо понадобилось назвать конкретную автора-женщину одним словом, то ни «авторша», ни «авторка» не подошли бы — тут прежде всего слышится что-то обидное или и вовсе фармацевтическое. А «авторица», есть надежда, если не порадует, то хотя бы позабавит. И, Вы вновь правы, пытаться навязываться с чем-то подобным просто смешно и, главное, абсолютно бесполезно — ясно, что никто в этой эксцентричной затее за мной не последовал бы.
Ну вот как раз экспрессия — это серьезно) забава и прикол — хороший дебют для слова вообще, в отличие от идеологии, это как раз тот движок, который может оживить суффикс, утративший продуктивность. Ниже я обсуждаю историю суффикса -ота, который уже в 40-х годах 20 века академик Виноградов назвал непродуктивным, а не так давно начался его ренессанс — гопота, политота, милота, админота и т.д. Так что забавьте, кто знает)
У нас лет тридцать назад разрабатывался проект с аббревиатурой КАПРИ, и участники единодушно называли себя «каприотами». Насколько уместен здесь такой суффикс? Родители рассказывали, что когда меня в трехлетнем возрасте спросили, патриот ли я, то неожиданно услышали вполне определенный ответ: «Нет» — ?! — «Патриоты живут в Патриотии, а я живу в Москве».
Ну, если единодушно, то все уместно) это же шутливое самоназвание, рожденное, а не сконструированное.
А происхождение ренессанса «ота», о котором Вы пишите, на мой взгляд, очевидно. Сначала родилось чрезвычайно успешное слово «лимита», где, конечно, никакого суффикса не было. Но далее по созвучию начали радостно плодиться слова с опорой на этот полузабытый суффикс.
Ну вообще я думаю, Виноградов ошибался, суффикс не умирал, теплился, просто в определенных сферах, далеких от литературного языка. Вшивота = «бедность» в Нацкорпусе встречается в разные годы, начиная с 20-х (пишу по памяти). «Сволота» впервые мелькает у Бунина в речи персонажа в начале 20 века. «Лимита» в конце 20 века стало важной поддержкой для суффикса, думаю, Вы в этом совершенно правы, потому, что, конечно, для восприятия важны кусочки слов, имеющих одинаковые кусочки значения, неважно, являются они настоящими суффиксами или случайным созвучием. Но «гопота», как я понимаю, немногим более позднее слово; потом, из того же ряда, что и «лимита», со случайным созвучием, но тем же значением «презрительной собирательности» — «наркота». Так что толчков было несколько. Вот здесь я разбираюсь с -ота: https://trv-science.ru/2018/06/05/dobrota-milota-adminota-politota-ili-novaya-zhizn-starogo-suffiksa/
Не могли бы вы пояснить, отчего в предложении, начинающемся с «неписаные правила сочетаемости, многие из которых даже невыявлены», «не» пишется вами слитно c «выявлены»? Спасибо.
опечатка
Поправил, спасибо
because this space actually changes meaning.