Пани авторка, или О нечаянном эксперименте с русскими суффиксами

«На вкус как стружка»

«Авторка пишет о проблеме», «лекторка расскажет о механизмах восприятия», «У комментаторки всё смешалось в одну кучу…» Если вы завсегдатай соцсетей или, например, The Village, вряд ли подобное вас миновало. И именно авторка в глазах широкой публики олицетворяет так называемые «феминитивы». Для одних — дурацкое нововведение и порча языка, для других — тоже нововведение, но, наоборот, долгожданное, и знамя борьбы за равноправие женщин. Для одних — пресловутое и зловредное, для других — оттесняемое умышленно, чтобы сделать женщин в текстах «невидимыми».

Для одних — то, что надо специально внедрять, ломая сопротивление. Для других — то, от чего надо защищаться. И еще есть третьи, которые, конечно, за равноправие, но недоумевают — почему же от этих равноправных слов так корежит? Как эмоционально пишет в соцсети Илона Б.: «Авторка — да, вот я авторка, хых. На вкус как стружка. И на ощупь как кора. (…) Авторка, авторка, авторка, привыкай, привыкай, ты же всё понимаешь».

Между тем подавляющее большинство обозначений женщин — писательница, учительница, начальница, участница, специалистка, скрипачка, гимнастка, приемщица, кассирша, заместительница, трактористка, активистка — никого не раздражают. Эти слова можно изгнать из официальной речи, как во многом и произошло, но в обычной они незаметны, что говорит о естественности формы для языка.

Конечно, они никакое не нововведение, а неотъемлемая часть русского и других славянских языков. И обозначают совсем не только род деятельности, но и национальность, место жительства — итальянка, москвичка, разные другие характеристики человека — миллионерша, конкурентка, собственница, самок животных — львица, зайчиха… Главное, что они образуются от обозначений мужчин или параллельно с ними: певун — певунья, красавец — красавица, мусульманин — мусульманка… Это чисто словообразовательное явление, как и уменьшительные формы: мороз — морозец, как названия орудий: прясть — прялка, выбивать — выбивалка…

Итак, эти слова, среди которых и древние, как жница, и новые, как программистка, сами по себе сопротивления у носителей русского языка не вызывают. Не отторгались в свое время писательница, учительница, начальница, студентка, спортсменка. Проскользнули как по маслу марсианка Аэлита и даже тау-китянки в песне Высоцкого.

Почему же тогда авторка или, скажем, директорка «на вкус как стружка»? Если дело не в ненависти к женскому, не в непривычности, не в «страхе перед женщинами-конкурентками»?

Правила неписаные, но властные

Ответ на «загадку авторки» не там, где его ищут. Не в обществе, не за рамками языка, а внутри него.

Кстати, о языке. Пытаются объяснить отторжение уменьшительностью суффикса -к(а). Мол, в «авторке» слышится пренебрежение, как в «актриске». Нет! У -ка ряд значений. Та же скрипач-ка, аспирант-ка, москвич-ка вовсе не пренебрежительны. В чем же дело?

…Если спросить, как назвать одним словом женщину-бутлегера или женщину-пастора, наверняка большинство ответит «бутлегерша», «пасторша», даже если раньше не встречали таких образований. Подходящий суффикс выберут спонтанно, так же как от новых слов мы не задумываясь образуем уменьшительные с разными суффиксами: айфон-чик, вконтакт-ик, силович-ок.

Слово авторка никогда до сих пор не возникало в системе русского языка потому, что и не могло возникнуть само; потому, что оно противоречит сложившимся шаблонам создания слов, неписаным законам, которые не проходят в школе, о которых могут не знать даже лингвисты. Но на подсознательном уровне они знакомы всем (ну, почти всем) носителям языка.

Авторка/лекторка/модераторка по происхождению — полонизмы. По-польски и на некоторых других славянских языках они звучат вполне нормально. По-русски, если хочется передать информацию о женском поле деятеля, то есть деятельницы, то вот в таких словах можно только -ша. Как в советском романе Веры Пановой: «Зимой ходили на работу — архитекторша в потертой меховой шубке и шапке, крановщица в ватнике и платке…» (1953). Как в дореволюционной «Петербургской газете»: «С аэродрома, на высоте 15–25 метров, авиаторша взяла направление над Гатчиной» (1911). Как только что в ВКонтакте: «Посмотрел на фэйсбуке фотки одной известной руферши, где она сидит на карнизе здания 117 метров. И захотелось тоже что-нибудь такое» (2018).

—  А в каких «таких» словах?

— Таких: от архитектор, авиатор, организатор, комментатор, парикмахер, бухгалтер, блогер, руфер, дизайнер… А еще аптекарь, библиотекарь…

— То есть на -ор, -ер, -арь. Стоп. А как же пионер-ка, революционер-ка? Революционер — революционерка, автор — авторка. Логично.

— В словах блогер, автор последний слог безударный. Тогда только -ша. Парикмахер-ша, бухгалтер-ша, библиотекар-ша… Так уж повелось в русском языке. А под ударением может быть по-разному. Пенсионер-ка, но костюмер-ша, лифтер -ша. Секретарша, но санитар-ка.

Неписаные правила сочетаемости, многие из которых даже не выявлены, пронизывают язык на всех уровнях — не только суффиксы сложным образом сочетаются с разными основами, но и слова. Почему тарелка на столе стоит, а книга лежит? Почему «смелая мысль», но не «храбрая мысль»?

Без правил сочетаемости язык невозможен. Они складываются постепенно. Они меняются, но по чьей-то воле — очень тяжело: взять хоть конфликты с «в/на Украине». Они часто выглядят нелогично, но иногда обнаруживают неожиданную ценность. Например, многозначность суффикса —ка может привести к анекдотическим омонимам: финка — женщина и нож. А вот суффикс -ша от такого защищает: партнершу не спутаешь с новым разговорным партнер-ка — «партнерская программа». Словам же типа пианист-ка, экстремист-ка такая защита не нужна: благодаря суффиксу деятеля —ист и так ясно, что речь о человеке.

Мощная власть словообразовательного шаблона — именно она заставляет ощущать в авторке и лекторке «что-то не то».

Поэтому еще в конце XIX века закономерно возникли и употреблялись — поначалу как вполне нейтральные — авторша и лекторша. Например, А. Ф. Кони характеризует невестку Л. Н. Толстого, Татьяну Андреевну Берс, как «авторшу нескольких прекрасных рассказов из народного быта». А в газетной хронике писали: «Аудитория была полна, лекторша имела успех».

Откуда же взялся и шаблон, и сам суффикс —ша? И почему сейчас от них шарахаются те, кто борется за «видимость» женщин в языке?

Директорша из XVIII века

Ответ на первый вопрос исторически сложился еще с XVIII века, когда началось массовое заимствование европейских названий видов деятельности — директор, архитектор, автор, дирижер, майор, офицер, капельмейстер и пр., а следом появились и первые обозначения на —ша. «Директорша этой труппы» упоминается в «Журнале путешествия В. Н. Зиновьева по Германии, Италии, Франции и Англии в 1784–1788 гг.». В предварительном словнике для Словаря Академии Российской, собиравшемся в те же годы, имеется архитекторша.

Чуть раньше в «Новом лексиконе на француском, немецком, латинском, и на российском языках, переводу ассессора Сергея Волчкова» впервые фигурирует аптекарша (как «аптекарева жена»). Раньше такого не замечено: в XVI веке от подобных, но более древних заимствований мастер и доктор образовались мастерица (женщина-мастер) и докторица (жена доктора); второе не устояло перед новой моделью и было вытеснено докторшей.

Спустя два с лишним века суффикс —ша еще работает. Возьмем 8 относительно новых занятий: дизайнер, блоггер/блогер, диггер, руфер, продюсер, дистрибьютер, менеджер, хакер. Теперь посмотрим, попали ли в Национальный корпус русского языка (электронную базу текстов) соответствующие обозначения женщин.

Оказалось, попали, и исключительно на -ша: дизайнерша (2002), блогерша (2012), диггерша (2000), руферша (1999), продюсерша (1997), дистрибьютерша (2003), менеджерша (2003), хакерша (1999). А вот на -ка: дизайнерка, руферка и пр. — в нацкорпусе не зафиксированы.

Конечно, в поисковиках блогерка вылезает. Но если присмотреться к контекстам, окажется, что они или относятся к другим славянским языкам, где такие слова органичны, или же связаны с идеологией, например, сайт Российского феминистского объединения «ОНА». А вот контексты слова блогерша нейтральны — обычные новости. «Известная уральская блогерша Мария Вискунова разместила пост в Instagram, в котором размышляет о городах и людях, которых встречала, путешествуя по миру».

Почему их сторонятся?

Во-первых, в сетевых дискуссиях постоянно транслируется миф о -ша как о специализированном «суффиксе жены». И правда, в XVIII-XIX вв. майорша, профессорша — жёны майора и профессора. Но одновременно, как видим, уже в том же XVIII веке называют директоршей руководительницу труппы. А малершей — художницу: «Следующие персоны от академии жалованье получают:

Библиотекарь 800 рублев
Малерша 300
Аптекарь 200».

Более того, ровно та же история со всеми «суффиксами женскости». В одной ситуации они обозначают жен, как солдатка в старой русской деревне, в других — деятельниц, как та же солдатка в современном русскоязычном Израиле. Докторша, как и допетровское докторица, значило «жена доктора», но лишь первые женщины стали получать медицинское образование, слово начинает обозначать женщину-врача. «Новая докторша — 27 лет, занималась сначала в Женеве, где получила диплом „бакалавра физических и естественных наук“, а затем обратилась к изучению медицины в Цюрихе и Берлине» («Русский листок», 1907). Нет в русском языке специализированных «суффиксов жен», а сейчас и само это значение устарело.

Второе возражение серьезнее. Сегодня слова на -ша почти всегда разговорные, в отличие от нейтральных обозначений мужчин, и иногда с налетом пренебрежительности. Именно для авторши пренебрежительность очевидна. Но как раз оттенки значения слова довольно легко меняются, возникают и забываются. С нашим сегодняшним объектом такое вроде бы тоже происходит. Во вполне профеминистской дискуссии о семейном насилии в «Фейсбуке» только что встретилось: «Не надо писать авторше „я бы ни секунды такого отношения не потерпела“». «Все-таки я заступлюсь за комментаторшу».

* * *

…Конечно, в самих звуках того или иного слова или его кусочка, будь то -ша, -ка и так далее, не заложены ни отношение, ни «вкус стружки». И нет ничего невозможного как в том, что авторша утратит пренебрежительность, так и в том, что авторка перестанет коробить… А то и оба слова забудутся, если автор окончательно перестанет в нашем восприятии обозначать мужчину, утратит значение пола. Но с точки зрения лингвистики происходящее — большой интересный эксперимент. Он демонстрирует, как почти физически важны для носителей языка его внутренние законы, впитанные в детстве, о существовании которых они даже не подозревают.

Ирина Фуфаева,
науч. сотр. Института лингвистики РГГУ