Евгений Лысенко: «Надо развивать институт репутаций в науке»
Алексей Оскольский: «Субъектом управления должен выступать не институт, а рабочая группа»
Опрос Бориса Штерна в «Фейсбуке»: Прекрасная Россия будущего, или Как нам обустроить науку по уму
Если бы директором был я… Год назад мы уже публиковали материалы на эту тему [1]. Вы спросите, а имеют ли смысл подобные рассуждения здесь и сейчас? Ведь, казалось бы, никто из рассуждающих на эту тему не директор и допущен к принятию решений не будет. И даже не будет выслушан в том недоступном и непонятном месте, где принимаются решения. Там у них другие интересы и другие критерии. Зачем сотрясать воздух?
Но мы все-таки предлагаем высказаться. Цель — определить некий приблизительный консенсус, точку зрения наибольшего числа наиболее авторитетных и квалифицированных людей о том, как сделать в России науку по уму. Полного консенсуса в этом вопросе не будет никогда — возможно, появится нечто вроде партий, и это правильно. Пусть каждая опирается на свой консенсус и конкурирует. Смысл в этом не то чтобы есть — он может возникнуть, причем внезапно. Когда в 1991 году появился смысл во множестве мнений, действий, программ, то их толком и не было. Ни по части политики, ни по части экономики, ни по части науки с образованием. В тот момент, когда надо было действовать, в рядах «общественно активных» научных работников наступило своеобразное оцепенение: «Ну вот, вроде наша взяла, а что дальше?» Ну и получилось то, что получилось. Смысл может возникнуть внезапно, поскольку бессмыслица и абсурд в стране со сравнительно развитой и не столь уж малочисленной прослойкой имеет некий предел существования. Мы не знаем, когда Система упрется в этот предел и станет ли это избавлением или катастрофой.
Но чем более обстоятельно мы будем планировать будущее и готовиться к резкому повороту, тем выше вероятность первого и ниже — второго.
Когда грянет час Х, первое слово будет за политиками, юристами, экономистами. Там нужны свои программы, которые не по нашей части. Наша область ответственности — наука и образование. В смысле срочности относительно часа Х это область второго приоритета, но в дальней стратегии —первого. Поэтому мы и затеваем полемику на тему, обозначенную в заголовке.
Таких дискуссий было много, в основном малоэффективных, но все-таки что-то давших. Поэтому возобновлять дискуссию приходится не с чистого листа. В качестве затравки можно рекомендовать цитированную выше прошлогоднюю публикацию.
Приглашаем к дискуссии, предупреждая, что модерация будет жесткой и на страницы ТрВ попадут лишь наиболее конструктивные и ясно изложенные точки зрения. Степень конструктивности и ясности определяем мы; кто с этим не согласен — организуйте свою дискуссию. Не принимаются заявления типа «всё безнадежно», «всё равно не дадут» или «дайте больше денег и руки прочь» и т. п.
Читатель наверняка задастся вопросом: кто адресат этой дискуссии? Их на самом деле два. Первый — мы сами. Второй — политики. Пусть берут на вооружение, используют в своих программах, в ответах на вопросы, в агитации за себя. Это и будет значить, что идеи начинают работать.
Кто-то может спросить: зачем заводить эту дискуссию сейчас, когда не видно ни малейшего просвета? А просто потому, что готовь телегу зимой.
Борис Штерн
1. Гельфанд М. С., Фейгельман М. В., Цирлина Г. А., Штерн Б. Е. «Если бы директором был я…» // ТрВ-Наука, № 239 от 10 октября 2017 года.
«Надо развивать институт репутаций в науке» ↑
Октябрьские тезисы Бориса Штерна просты: нам нужно сообщество, у которого будет консенсус относительно того, что делать. А для достижения консенсуса нужна дискуссия о том, что и как нужно делать. Что ж, «если бы директором был я», то в сфере науки я бы задумался вот о чем.
На первое место я бы поставил оценку нашей исследовательской работы по ее итоговому смыслу. Здесь есть несколько пластов смысла. Во-первых, молодых людей я учу различать значение слов «делал» и «сделал». Ибо мерило нашей работы — это не количество потраченных реактивов, часов, проведенных на рабочем месте, или опубликованных рукописей — это всё категория «делал».
«Сделал» — это когда ты в чем-то разобрался, доказал или серьезно аргументировал. Ответил на поставленный вопрос — сделал. Ответил на промежуточный вопрос, необходимый для ответа на большой вопрос, — сделал. Получил большой набор данных — делал. Мне кажется, что многие перестали это различать: что-то делал, что-то опубликовал — вот и хорошо. Это задает рамки современной уравниловки, в условиях которой любая тщательность ведет к проигрышу. Ибо все делают хорошие работы, а тщательные делают их меньше.
Во-вторых, оценка смысла не может быть определена из формальных показателей. Нужны живые люди, эксперты, которые прочтут, подумают и скажут, «что такое хорошо, а что такое плохо». И при всех оценках — работы ли исследователя/группы/лаборатории/института за отчетный период, при конкурсном отборе заявок на грант, премию, вакансию и т. д. — стараться максимально уходить от формальных, «объективных» оценок к экспертным, субъективным. Делать экспертные оценки сложнее и дороже. Значит, надо их делать реже, скажем, раз в 3–5 лет. Один человек субъективен, потому надо сравнивать мнение нескольких экспертов.
В-третьих, надо развивать институт репутаций в науке. Назвался экспертом — будь честен и компетентен, иначе утратишь репутацию. Утративший же репутацию не может рассматриваться в качестве эксперта, несмотря на любые формальные показатели. Этому очень способствует общение между учеными. Этому очень способствует открытость всех формальных решений и рецензий. Везде, где только можно. Напротив, кулуарность, скрытность способствуют деградации экспертизы, превращению ее в элемент произвола. И конечно, нужно использовать большой опыт и наработки проекта «Корпус экспертов».
В-четвертых, предостерегу от оценки научной работы по ее популярности у массовой аудитории. Я вижу возможность того, что наукометрическая оценка будет заменена на оценку популяризационную, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сами по себе популяризация и наукометрия — вещи полезные.
Указую на ассамблеях и в присутствии господам сенаторам
говорить токмо словами, а не по писанному,
дабы дурь каждого всем видна была.
Из указа Петра I
Экспертиза тяготеет к толковости и осмысленности, когда многие понимают о многих. Тогда эксперту требуется определенное мужество и тщательность в аргументации, чтобы дать отрицательный отзыв на работу признанного специалиста, или сильно поддержать человека, в сообществе неизвестного. Условия же разобщенности способствуют профанации. Мы ничего не знаем о том, что делают ближайшие соседи. Чей-то проект поддержали/зарубили — это заслуженно или нет? «У нас без дела не…» Мне попал проект «соседа» на экспертизу, а я тут tabula rasa. Ну, попытаюсь быстренько что-то сообразить. Пониманию работ коллег способствует личное общение. Вместе чайку попить, обсудить не остывшие еще провалы и достижения. Пойти на семинар, послушать его, рассказать им, пообсуждать, поспорить, пофантазировать вместе.
Наконец, конференции, выход в свет, показ чего-то отточенного, дискуссии о серьезном. Вот тут и выявляется, кто чего стоит. Кто как продумывал свою работу, аргументацию. Кто способен сомневаться в своих выводах, а то и — страшно сказать! — в результатах. А кому подобные страхи неведомы. Кто исполнитель, кто неплохой придумщик, а кто творец и светоч.
Пустая трата времени, скажут мне. Работать надо. Деньги на конкурсах выигрывать. А для этого статьи публиковать. Числом поболее, в журналах Scopus и WoS. А вся эта пустая болтовня… Да-да, именно так всё в нашем институте. За 20 лет умерли все общеинститутские семинары, кроме молодежного. За последние пять лет — куча грантов РНФ, а я вовсе не знаю, какие именно смыслы «сделали» мои соседи, а они не знают, что сделали мы. Вот и выходит,
что не чиновники нас, а мы друг друга начинаем оценивать по формальным показателям. Деньги, гранты, соавторство в статьях в хороших (а лучше крутых) журналах, большие (административные) должности — значит, хороший исследователь! Другой вариант: перестают оценивать вовсе. Мы не ругаем их, они не ругают нас. Что ни сделал — всё хорошо, плохих работ не бывает. «Мы все друг друга любим».
В качестве экстремизма и провокации предложу закрывать любой НИИ, в котором нет ни одного действующего научного «взрослого» общеинститутского (или шире) семинара. Это не НИИ, а технопарк или бизнес-инкубатор. Под действующим предложу понимать такой семинар, который в год проходит не менее шести раз (очень трудно? ну хоть четыре) и у которого есть страница и архив в Интернете, куда выкладывается краткое описание (абстракт) темы доклада каждого отдельного семинара.
Шутки шутками, но надо начать обращать внимание на научную жизнь, общение и интеллектуальную среду внутри НИИ. И вспомнить наконец о семинарах! Почему не о конференциях? Семинары чаще. О конференциях сейчас уже вспомнили и поддерживают (что правильно). Наконец, на конференции часто ездят в целях туризма. Хорошо, если эта цель стоит на третьем месте, после науки и общения. Но мне видится, что у многих, если не у большинства, туризм — на первом месте.
Люди забыли или не знали, что от докладов, дискуссий, научного общения можно получать удовольствие. Да и доклады в массе своей такие, что интеллектуального удовольствия от них ожидать не приходится. Всё равно поддерживать конференции — правильно. Но давайте «любить с открытыми глазами» и стараться уменьшать их недостатки. И вспомним о более простом и дешевом инструменте — о семинарах. В конце концов, зачем мы пришли в науку, как не за радостью от своей работы и от общения? В офисах всё равно платят больше.
Хорошие люди ученые,
но денежный вопрос их испортил.
Для уменьшения пристрастности эксперта лучше, чтобы он был внешним. И уж тем более не связан с оцениваемыми отношениями начальник — подчиненный. Экспертами высшего уровня у нас подразумеваются члены РАН. Поэтому полезно сохранять РАН равноудаленной от всех НИИ (бывших рановских, вузовских, ведомственных). Это уменьшает конфликт интересов. Это разрывает вредную увязку бессменного членства в Академии с позицией управляющего наукой, который должен быть сменяем. Да, академики теперь не могут отдавать приказы и выдавать деньги. Они лишены возможности влиять через эти простые жесткие механизмы. Да, приспособившимся к поддержке конкретных членов РАН теперь труднее. Однако у академиков никто не отбирал право аргументации. Если аргументы будут убедительны — их услышат. А еще они могут подавать пример своим безупречным поведением в науке, служить моральными ориентирами. Так труднее. Но есть впечатление, что вновь избранный Президиум РАН начинает поворачиваться в эту сторону.
И азбучные истины. Надо усиливать связи между «чистой наукой» и университетским образованием. В таком симбиозе возникает свобода и разнообразие путей развития, что очень полезно для научного поиска. Непрозрачное отделение академических НИИ от университетов или, наоборот, их слияние воедино будет уменьшать свободу и вариативность. Топовые вузы сейчас испытывают соблазн простого решения: убрать всех квалифицированных внешних совместителей и формально отчитаться о повышении среднего уровня зарплаты. Очередной выбор между формальным и смысловым. Те, кто выберет форму, полагаю, в долгосрочной перспективе понесут тяжелые репутационные потери.
Наконец, будем помнить, что наука едина (интернациональна) и что есть локальные школы с их конкретными достоинствами и недостатками.
Евгений Лысенко,
канд. биол. наук, ст. науч. сотр. Института
физиологии растений им. К. А. Тимирязева РАН
«Субъектом управления должен выступать не институт, а рабочая группа» ↑
Если мы хотим представить себе, что станет с нынешней российской наукой в светлом будущем, когда оно вдруг возникнет, то ряд нынешних злободневных проблем следует вынести за рамки нашего взгляда: они забудутся гораздо быстрее, чем сейчас кажется. Говорить стоит о менее очевидных — стратегических вызовах. И надо быть готовыми к тому, что перемены, в целом позитивные для страны, могут создать серьезные трудности для науки в ней, по крайней мере на первых порах.
Так, наука в России — как и во многих других странах — возникла и развивается во многом благодаря имперским устремлениям государства. К настоящему времени, однако, российский империализм себя явно исчерпал. Несмотря на сохраняющиеся амбиции, нынешние усилия по поддержанию империи вступают в явное противоречие с перспективами развития страны, обрекая ее на социальную деградацию, сползание в архаику, самоизоляцию и бессмысленные конфликты с другими странами. Любые серьезные позитивные перемены возможны лишь при переформатировании нынешнего государства; сохранение его в форме империи не сулит стране ничего хорошего.
Сейчас никто не сможет сказать, какими способами осуществятся эти перемены и к каким политическим формам они приведут: возникнет ли на территории РФ реальная федерация, конфедерация, некий commonwealth или же несколько независимых государств. Ясно, однако, что их возникновение неизбежно будет сопровождаться децентрализацией, ослаблением «властной вертикали» и усилением роли регионов. Следовательно, судьба науки в данном конкретном городе будет меньше зависеть от федерального центра и больше — от властей и ресурсов региона.
Регионализация науки поначалу создаст немало проблем для ученых: очень многое будет зависеть от местной специфики (впрочем, вряд ли проблемы этим ограничатся…). Есть, однако, и хорошая новость: регионы, получившие больше самостоятельности, наверняка захотят заявить о своем присутствии в большом мире, и фундаментальная наука может предоставить им прекрасные возможности для этого. Так что ученые, работающие на достойном уровне и публикующиеся в международных журналах, скорее всего, будут востребованы при любых позитивных переменах.
В подобной перспективе вряд ли имеет смысл думать сейчас о конкретных формах организации науки и ее финансирования: в разных регионах они наверняка будут разными. Мне кажется важным, однако, как можно скорее избавиться от взгляда на исследовательский институт как на своего рода завод по производству знаний, в котором ученые работают как наемные рабочие по заданиям, спущенным свыше. Это представление, унаследованное от советских времен, слабо связано с реальностью; тем не менее на нем строятся принципы государственного управления наукой. Именно институт выступает тем субъектом управления, который получает финансирование и отвечает за результаты исследований.
В действительности же научное знание производят не институты, а отдельные ученые или небольшие рабочие группы. Что важнее, сами ученые и управляют этим процессом. Любое исследование — это, по сути, предпринимательский проект, основанный на личной инициативе, за успех и риски которого полностью отвечает его инициатор или координатор. Весь путь от замысла исследования до публикации результатов требует постоянной работы по организации и управлению проектом, на которую по факту и тратится бóльшая часть рабочего времени ученых. Фактически ученый всегда выступает как менеджер своего исследования, и никакие профессиональные управленцы не могут его заменить в этом качестве.
Формальное положение научного сотрудника исследовательского института дает ему возможность ставить эксперименты или участвовать в конференциях, но не позволяет нормально заниматься организацией подобной работы. У него очень ограничены возможности для найма и увольнения сотрудников, а также расходования средств. Он сильно зависит от доброй воли администрации института, с которой должен согласовывать многие свои действия. Хорошо, если администрация адекватная, но так бывает не везде… Ну а над своей администрацией возвышается откровенно бесполезная иерархия академических и/или министерских управленцев, съедающая значительную часть финансирования, выделяемого на науку.
Конечно, положение спасают исследовательские гранты: именно они позволяют ученым профессионально выживать в столь некомфортной среде. Хорошо, что сейчас широко заговорили о том, что науку делают именно ученые и рабочие группы и именно их надо поддерживать. Осталось только осознать, что работа ученого — это еще и работа менеджера, и хотя бы не мешать ему в этом деле. Пока до этого далеко. Свидетельство тому — КПНИ с массой управленцев, без которых ученые спокойно могут обойтись. Ну и тот вопиющий факт, что завлабы — то есть сами координаторы исследований — формально даже не признаются научными работниками…
Итак, нужно стремиться к тому, чтобы управление наукой больше напоминало управление малым и средним предпринимательством, нежели управление заводами. Субъектом управления должен выступать не институт, а рабочая группа, возглавляемая состоявшимся ученым. В распоряжение и под ответственность таких ученых и должна выделяться значительная часть средств из научного бюджета.
Роль же института должна быть подобна бизнес-центру: он призван поддерживать и развивать инфраструктуру, необходимую ученым, возможно — выступать координатором крупных проектов, но при этом не вмешиваться в управление текущими исследованиями ученых. Собственно, тут не нужно изобретать велосипед: именно так устроено управление наукой в развитых и не очень развитых странах (вроде ЮАР, где я сейчас работаю).
Алексей Оскольский,
докт. биол. наук, вед. науч. сотр. Ботанического института им. В. Л. Комарова (РАН),
старший преподаватель кафедры ботаники и биотехнологии растений Университета Йоханнесбурга (ЮАР)
Прекрасная Россия будущего, или Как нам обустроить науку по уму ↑
Главный редактор ТрВ-Наука Борис Штерн в «Фейсбуке» затеял опрос, посвященный будущему науки и образования в нашей стране, в случае если существующая система власти вдруг изменится. Публикуем некоторые из поступивших откликов.
Алексей Крушельницкий, биолог:
Во-первых, система не рухнет. Система как-то наверняка трансформируется, но не рухнет, потому что дело совсем не в Путине и кучке его приближенных. В 1991-м мы все радовались — система рухнула! А ни фига она не рухнула. Она просто переродилась и осталась, по сути, такой же. Во-вторых, все рецепты улучшения — что в науке с образованием, что в любой другой сфере — упираются в старый анекдот: тут не кровати переставлять надо, а девочек менять. И проблема именно в этом. Пока новые девочки не появятся (а откуда они появятся?), кровати переставлять просто бессмысленно.
Анна Шубкина:
Изменить Устав РАН, исключая пункт о выдвижении администраторов, — точнее, откатить (в компьютерном смысле) до принятия этого пункта. Разумеется, убрать из большой Академии представителей аграрной науки и медиков. Прекратить гонку за числом публикаций. Разделить фундаментальное и прикладное. Собственно, это всё означает откат к нормативке 1980-1990-х. Провести налоговые льготы для перечисляющих на фундаментальную.
Даниил Наумов, биолог:
Прекратить практику, когда люди сами себе, своим соавторам и своим подчиненным начисляют гранты. Снять конфликт интересов.
Фёдор Кузнецов:
Вернуть легальную деятельность международных научных и образовательных фондов. Отменить закон об иноагентах. 2. Перевести науку в университеты. Финансирование университетов — от чего угодно: эндаумент, спорт, инновационное предпринимательство, реклама, аренда, благотворительные фонды, включая научные, бюджет, наконец. 3. Ликвидировать 90% секретных статей бюджета (они существуют исключительно для разворовывания), бывшие секретные статьи развернуть на финансирование образования и фундаментальной науки. 4. Вернуть самоуправление РАН и университетов.
Алексей Куприянов, социолог и историк науки:
То, что я писал, было направлено скорее на экспресс-коррекцию нынешней ситуации, а не на постройку чего-то принципиально нового на ровном месте. Возможно, нужна несколько бóльшая детализация, но кратко изложил тут.
Андрей Калиничев, химфизик:
«Я тебе один умный вещь скажу, но только ты не обижайся…» (с)
Когда система рухнет (а она таки рухнет, совершенно согласен), то в этот момент (и в течение довольно продолжительного времени после) никому не будет никакого дела ни до образования, ни до науки. Они не будут даже третьестепенными проблемами в глазах общества. Речь будет идти об элементарном физическом выживании (а иначе — не рухнет). Образование (школьное) останется каким-то приоритетом, в меньшей степени — высшее. Но не наука. Наука — это роскошь устойчиво-благополучного общества, а не только что рухнувшего.
Но это всё преамбула, а реально единственный и главный, на мой взгляд, рецепт возрождения научно-образовательного сообщества, да и вообще российского общества во всех его стратах — это максимальное снятие любых препон к самоорганизации и максимальное поощрение самоорганизации. Это всё в какой-то мере уже было в 1990-е, кое-что осталось от того опыта, как и в 1990-е оказался полезным подобный опыт оттепели 1950–1960-х.
Сергей Шишкин, нейробиолог:
По науке у меня давно есть всего одно соображение, и оно применимо при любой власти (хотя, конечно, нужна реальная заинтересованность власти): руководство страны должно создать условия для работы в науке, лучше всего — превосходящие все или большинство стран. Такие, чтобы если бы кто-то хотел максимально реализовать свой потенциал, он ехал бы именно в Россию. Ну и параллельно нужны также наилучшие условия для коммерциализации тех результатов исследований, которые могут быть эффективно коммерциализированы.
Надо понять, что именно это — главное, поскольку хорошие ученые всегда сами заинтересованы в реализации своего интереса, а из плохих никакой KPI и эффективный контракт ничего не выжмут. Именно интерес является единственным настоящим драйвером, а всякие KPI только приводят к замене науки имитацией и очковтирательством.
Валерий Кувакин, философ:
Есть вещи очевидные: убрать из школьных программ предметы религиозного содержания, усилить требования к научности преподаваемых дисциплин, поставить заслон очевидным образцам лженауки и паранормальных верований. Во-вторых, ввести в школьные и вузовские программы дисциплины «критическое мышление и современная лженаука», «основы этики и светского гуманизма». (Если РФ — светское государство, а гуманизм — это то, что отвергнуть трудно, то эта дисциплина будет вполне легитимной в школе и вузе.)
Александр Шень, математик:
Ну, если вдруг — есть опыт 1990-х, соросовские олимпиады и гранты: минимум отчетности, международная оценка, финансирование небольших групп. Ничего более сложного всё равно не выйдет…
Мария Молина, лингвист, преподаватель:
Я бы думала о хорошей начальной и средней школе. Есть неплохие образовательные проекты — надо фиксировать опыт, отмечать плохое и хорошее. Через 10 лет пригодится, когда возьмем Зимний.
Анита Соболева:
Надо вводить реальный федерализм в образовании. Тогда будет конкуренция методик, программ, школ, вузов. Можно будет опробовать разные модели. Должен быть только общий единый состав понятий, которыми школьники должны овладеть к концу средней школы (мой шеф профессор Рождественский в конце 1990-х составлял такой словарь-тезаурус «Круг знаний» — с ведущими профессорами разных факультетов МГУ). Всё остальное — методики, распределение по годам, учебники — должно выбираться субъектами Федерации и школами. Там, где вводится единый учебник, образования не будет.
Юлия Галямина, лингвист, муниципальный депутат:
Давайте мы это будем не в ФБ обсуждать, а начнем серию семинаров.
Алексей Кондрашов, эволюционный биолог:
Дело хорошее. Конечно, нужна не дискуссия в ФБ, а какой-то более спокойный способ обсуждения. Начал бы с серии статей в ТрВ. Я бы назвал вопрос так: «Как сделать науку в России по уму?» — и не завязывал его на вероятную перезагрузку власти. Перезагрузка, может, будет, может, нет — а думать всегда полезно.
Полностью обсуждение см. facebook.com/boris.stern.7/posts/1923206897799859
Редакция ТрВ-Наука будет рада узнать о вашем мнении по обсуждаемым выше вопросам
Позорнейшее время в истории моего народа до открытия
Вот оригинальное мнение Л.Посицельского по теме:
https://posic.livejournal.com/1851072.html
«Почему же вообще наука хоть когда-нибудь существовала или может существовать?
Потому, что административные и организаторские решения в науке, в том числе, решения по оценке вклада тех или иных ученых, никогда не принимали одни только ученые. В чистой науке, не имеющей обозримой перспективы приложений, там всегда за кадром маячит фигура мецената, выступающего в роли потребителя, говорящего свое веское слово.
В раньшие времена такими меценатами бывали аристократы, местные правители в раздробленной Европе (Германии, например), и т.д. Бывали ими и университеты. Один из механизмов может состоять в том, что студент платит университету за обучение и предпочитает при этом, чтобы в университете работали выдающиеся ученые. Тогда в роли таких меценатов выступают студенты из состоятельных семей или, скорее, их родители. Или, как вариант, бывшие студенты, разбогатевшие к старости.
Почему же наука сейчас деградирует? Потому, что частных меценатов подмяло под себя государство. Причем государство все более централизованное. А как государство может что-то содержательное, нетривиальное сделать — это очень понятно должно быть» — Леня Посицельский, математик.
Мнение Лени Посицельского то конечно хорошо, только никак не дает представления о выходе из проблемы. Т.е что имеем —
1) научные сотрудники плохие организаторы (и Роберт Оппенгеймер?) и поэтому их кпд в плане организации сферы науки низок и они ни на что не годны — а кто годен и где критерии годности если речь идет не о изделии а о результате интеллектуального труда? Леня посицельский об этом тактично молчит подразумевая что годных нет, не было и не будет. Т.е видимо все остается как есть и остается смирится с тем что организация системы наука будет порочной вечно.
2) по поводу меценатов и государства — ну как же, вот в США университеты лиги плюща частные, первые строчки во всех рейтингах, Нобелевские Лауреаты в них работают — а платят за все родители элиты что в них учится. И отбор в такие университеты идет по деньгам а уж потом по уму (точнее по уму но только если хватило денег на жизнь в приличном квартале где топовые школы и репетиторы). Но тем не менее тот факт что родители этих детей делают именно науку лучше — под большим вопросом так как сама качественная наука в данном случае все равно выходит побочным результатом, как ни крути основная цель университета — это образовательные услуги. Тем более что модель частных университетов показала свою относительную эффективность только в максимально богатых странах которые могут купить себе Лауреатав штат. А как быть с университетами (и странами) которые не столь богаты? Т.е у них все безнадежно и им вечно сидеть на дне рейтинга? Государственное спонсирование плохо (мало и размазано тонким слоем но почти для всех), Частное то же не очень (так как эффективно для единиц и требует коллосальных вложений) — а больше никакого способа финансирования человечество не придумало — т.е и в этой сфере застой и пичаль навечно. Может Леня Посицельский предложит оригинального третьего мецената окромя государства и богатых родителей = финансовой элиты мира (у этих точно все хорошо)? Вот это было бы очень нетривиально. Без шуток.
Вот еще кстати интересное интервью с человеком, который работает в Австралии в исследовательском институте, существующем на частные пожертвования. Причем для Австралии, говорит, это типично. Свобода от грантов, бюрократии и государства. С российской точки зрения довольно удивительно.
https://indicator.ru/article/2018/09/07/artem-tuncov/
“в Австралии в исследовательском институте, существующем на частные пожертвования. “ Откуда приходят пожертвования, на которые живет ваш институт? — Насколько я знаю, это частные лица. Но я не участвую в менеджменте института, поэтому не могу сказать” — на этом самый важный вопрос о спонсорах и иссяк. Маленький коллектив поддерживаемый исключительно на частные деньги при этом исследования в астрономии весьма затратны — кому это выгодно? Кому выгодно давать деньги а получать взамен статьи? При этом сам автор говорит что они занимаются только чистой астрономией и не обучают студентов. О реальных спонсорах на самом деле ни слова.
«Причем для Австралии, говорит, это типично» — нет он так нигде не говорит, более того он говорит что даже в Австралии в науке остаться очень сложно ибо конкуренция и невысокие зарплаты. При этом из текста неясно постоянная у автора ставка или нет, потому что если нет то «При этом ученые до конца не уверены, поедут ли они через три года в новое место или будут сосать лапу».
На самом деле в интервью много чего недоговорено, и все вопросы о функционировании собственно самого заведения никак подробно не освещены. Почему для автора именно это место было единстенно возможным в плане выбора? Почему нет спонсора-грантодателя который выбирает тему (но спонсор то есть — частные лица, если они не спрашивают что к чему то сильно смахивает на пожертвование в пользу науки, но на пожертованиях без реальной отдачи — что то слабо верится ) и как проходит селекция тем котрыми занимаются в институте? Или можно заниматься всем чем угодно от слова совсем и при этом никого не уча? Таких условий нет даже в MIT. Даже численность штата института не обозначена как и критерии подборки персонала. Ни слова о технической базе института а ведь астрономия это дорого. Очень многое недоговорено….
Там есть фраза: «По организации научного процесса мы похожи на типичные для Австралии научные заведения.» Ее можно понимать по-разному. Насчет остального, согласен, многое недоговорено, но видимо, с его точки зрения это не важно, что возможно тоже как-то характеризует и человека и условия его работы.
Странно, что практически нет работ с обзором, как устроена научная жизнь в других странах, только какие-то частные мнения и воспоминания. В котором (обзоре) было бы показано, кто финансирует, с какими целями, как система менялась и почему.
Без этого изучения бессмысленно и вредно говорить, опять и опять, о каком-то реформировании, как будто бы новых бумажек и форм недостаточно, типа можем повторить.
«Странно, что практически нет работ с обзором, как устроена научная жизнь в других странах, только какие-то частные мнения и воспоминания»
https://www.ozon.ru/context/detail/id/34350580/
книга «Как становятся профессорами. Академические карьеры, рынки и власть в пяти странах» Авторы Катерина Губа, Татьяна Зименкова, Мария Сафонова, Софья Чуйкина, Михаил Соколов
Описание
Как устроены академические карьеры в разных странах? Что надо и чего не надо делать, чтобы успешно взойти по их ступеням? Этот вопрос волнует три разные аудитории. Прежде всего, ответ на него интересует всех, кто стоит у подножья академической лестницы и оценивает свои шансы подняться по ней. Он занимает также администраторов, которые ломают голову над тем, как правильно перестроить эту лестницу, чтобы восхождение было легким делом для достойного и трудным для недостойного и чтобы профессорами становились только те, кто внес надлежащий вклад в науку и высшее образование. Интересен он и социологам, для которых действия первых двух групп — желающих занять свое место в академическом мире и его архитекторов — является благодатным предметом для изучения. Как разные игроки с зачастую конфликтующими мотивами договариваются о том, что считать вкладом в науку и высшее образование? Как претенденты выстраивают карьерную стратегию, чтобы в нужный момент доказать, что этот вклад фактически внесен ими, а другие оценивают достоверность их претензий? Какова человеческая и интеллектуальная цена каждого из возможных устройств академической лестницы? Основываясь на сравнительном исследовании карьер социологов в Великобритании, Германии, России, США и Франции, авторы проанализировали выигрышные и проигрышные варианты академической судьбы в каждой из этих стран и попробовали объяснить, какие институциональные и культурные факторы определяют специфику существования ученых в пяти национальных социологиях.
Как устроена акад. карьера в России примерно понятно каждому. А вот что хочет заказчик (в России это государство) от ученых непонятно никому. А ну да, хочет публикаций с doi, и побольше.
Если за рубежом в принципе та же самая бадяга, нет смысла ничего реформировать, надо просто оставить в покое науку, обеспечив ей финансирование, достаточное для прокорма.
Спасибо, отличная книга! Она гораздо больше, чем о карьере, именно про устройство науки.
Уважаемые ученые, как вы считаете, была бы вам полезна онлайн-платформа для заключения контрактов на научные исследования? Т.е. что-то вроде alibaba.com, только в качестве производителя (знаний) ученые из стран с низким уровнем доходов (РФ, например), а в качестве заказчика: зарубежные научные организации и промышленные компании. Известны ли вам подобные системы? Какие требования к такой системе вы бы предъявляли?
Ну и на том спасибо. Как в том вопросе на женском форуме: «-Что делать, если парень охладел? — Хоронить.»
«только в качестве производителя (знаний) ученые из стран с низким уровнем доходов (РФ, например), а в качестве заказчика: зарубежные научные организации и промышленные компании» — не вдаваясь в тонкости организации такой платформы хотел бы заметить что в странах с низким уровнем доходов есть высокая вероятность того что выдаваемая научная продукция для западных спонсоров будет низкого качества. А высокое качество потребует таких вложений что возникает вопрос рентабельности. И еще — что то я сомневаюсь что госНИИ хоть кто то из руководства поддержит выполнение таких заказных работ даже если за это будет заплачено твердой валютой. А задумка то сама по себе неплохая, жаль что никто не высказался о ней.
Предполагается, что в основном это будут небольшие проекты. Допустим, остались деньги с гранта и к экспериментальной работе надо сделать какую-то небольшую теорию. Соответственно теоретическая работа небольшая, а оплата в почасовом исчислении может оказаться даже выше, чем у постдока. Не надо нанимать постдока за 60тыс. в год (в грантах оплата квантуется годами), а вы его нанимаете на 2 недели, но за 5 тыс. И все довольны.
«Допустим, остались деньги с гранта и к экспериментальной работе надо сделать какую-то небольшую теорию» — есть некоторая проблема в том что если тематика узкая то на то что бы в нее вникнуть может уйти не пара недель а гораздо больше. Мне кажется было бы удобнее как раз сделать акцент на рутинной практике так как это не требует времени на вникание в предмет. Предположим кому то требуется для конкретной работы человек умеющий допустим хорошо делать срезы — по платформе ищем такого человека и даем ему заказ. Это удобнее чем обучать своего сотрудника на что могут уйти многие месяцы, и решается вопрос с оборудованием — предполагается что тот кто на платформе выставил свое резюме (умелец по срезам) его уже имеет (точнее умеет институт в котором он работает).
Пишу это и на ум приходит сайт https://innoscope.ru где есть список научного оборудования и даже даны расценки за аренду и есть еще один сайт https://rnd.sk.ru/?filterName=%22%22 Где то же можно заказать разные услуги. Отчасти это как раз такие платформы и есть которые вы предлагаете, Анатолий.
Спасибо, Алексей. Это примерно то, о чем я думал. Мне кажется узкое место — это исследования, специалисты с определенными навыками, строительство каких-то экспериментальных установок. Базовые технологии, вроде фрезерования, 3д печати, лазерной резки, проектирование и изготовление электроники в хороших университетах и так есть.
Обилие комментариев. Я тоже, лет 10-20 назад очень живо интересовался и писал (здесь, в других изданиях) про разные реформы науки, про ПРНД, скажем. Сейчас, мне кажется — это почти смешно. Очевидно же, что ситуация в науке НЕ решается без реформы страны. А тут еще все нарастающая после славного крымнаша угроза всеобщего уничтожения в Последней Войне. Поэтому все эти обсуждения — тараканьи бега, не согласны?
Очевидно, что социально-политическая ситуация в стране влияет на состояние российской науки гораздо больше чем разные реформы управления наукой. Однако, в истории России никогда не было периода благоприятного для развития науки со всех точек зрения. Вероятно при жизни нынешнего поколения и не будет. Но невозможно отрицать, что на протяжении последних двух столетий наука в России развивалась и давала видимый вклад в мировую. Значит усилия отдельных личностей по созданию сносных условий для научной деятельности не пропадали даром.