Великий прорыв в познании России

В последние годы на разных уровнях очень любят поговорить об инновационном пути развития страны, о необходимости изменения стратегии в научной политике и о важности прорывных научных решений. Однако, когда чиновники от слов пытаются перейти к делу, как правило, получается весьма коряво. В этом отношении очень поучительна успешная история так называемых физических [1] экспедиций, организованных Императорской Академией наук и художеств в Санкт-Петербурге во второй половине XVIII века. Этот грандиозный многолетний проект, давший всеобъемлющее описание огромной России и во многом повлиявший на ее дальнейшее развитие, был подготовлен в весьма краткие сроки при эффективной поддержке со стороны центральной власти.

250-летию этих выдающихся экспедиций (1768–1774) была посвящена международная научная конференция «К распространению наук и в пользу человеческого рода…». Она была организована и замечательно проведена в Санкт-Петербурге 19–21 ноября этого года Музеем антропологии и этнографии (МАЭ) имени Петра Великого РАН, известном также как Кунсткамера [2], вместе с немецкими учреждениями.

Разнообразные доклады представили не только этнографы, антропологи, историки, архивисты, археологи, религиоведы, но и зоологи, ботаники, географы и геологи из многих городов России, Германии и Венгрии. Счастливым участникам конференции выпала также приятная возможность насладиться удивительной музыкой и стихами XVIII века, виртуозно исполненными петербургским ансамблем «Солисты Екатерины Великой». На следующий день научный праздник продолжился в Ботаническом институте РАН, где открылась любопытная выставка об академических экспедициях XVIII века.

Помощь от Венеры

Непосредственным поводом к организации экспедиций стало ожидавшееся в 1769 году прохождение Венеры по диску Солнца. К этому важному астрономическому событию готовились и в Европе. Британцы учли его при организации первого кругосветного плавания капитана Джеймса Кука в поисках новых земель в Тихом океане (1768–1771). Поскольку у России такой возможности тогда не было, то пришлось прибегнуть к асимметричному подходу, используя огромную территорию страны.

3 (14) марта 1767 года Екатерина II приказала организовать астрономические наблюдения, выбрав места и наблюдателей из моряков. 23 марта Леонарду Эйлеру (1707–1783), летом 1766 года вернувшемуся в Санкт-Петербург, прислали записку профессора астрономии С. Я. Румовского (1734–1812). Знаменитый академик одобрил выбор пунктов для наблюдения, и 29 марта проект был утвержден. 22 октября 1767 года Академия решила организовать 8 астрономических экспедиций.

Однако вскоре план был значительно расширен. 2 (13) мая 1768 года профессора ­С. Г. ­Гмелин (1744–1774) и П. С. Паллас (1741–1811) представили инструкцию по организации «физических» экспедиций по разным провинциям российского государства с целью изучения трех царств природы, т. е. растений, животных, минералов, руд и окаменелостей.

После обсуждения 16, 21 и 23 мая уже 27 мая 1768 года Академия утвердила организационно-финансовые вопросы пяти таких экспедиций. Таким образом, и этот сложный вопрос, требовавший не только тщательной подготовки, но и согласования многих проблем, был решен за 25 дней. Уже летом 1768 года все экспедиции покинули Санкт-Петербург, отправившись в долгие странствия в дальние неизученные края.

Сейчас можно только удивляться быстроте принятия эффективных решений на академическом и государственном уровнях по столь серьезному и большому проекту, а также безотлагательной подготовке самих экспедиций.

В самой России в то время ситуация была непростой. Всего несколько лет назад (1762) в результате дворцового переворота царский трон с помощью гвардии захватила 33-летняя амбициозная Екатерина II (1729–1796). Во власти новой императрицы оказалась огромная неизвестная ей страна, охваченная кризисом. Внешняя обстановка на западных и южных рубежах России также была тревожной.

Тем не менее, действуя в русле просвещенного абсолютизма, Екатерина II, склонная к реформам, понимала важность Академии наук и научного познания подвластной ей бескрайней империи, особенно ее дальних окраин. Поддержка проекта академических экспедиций была обусловлена также необходимостью выявления природных ресурсов, необходимых для развития экономики.

Универсальный странствующий натуралист

Для экспедиций была разработана инструкция. Помимо «натуральной истории», нужно было описывать также географию региона, его экономику, историю, обычаи и языки местных народов. Выражаясь современным языком, это были комплексные географические экспедиции с необычайно широким спектром задач почти универсального характера от экономической географии до народной медицины.

Для осуществления задуманного Академия наук должна была решить непростую кадровую проблему. Ей предстояло подобрать для руководства столь необычными экспедициями высокообразованных полевых исследователей с поистине энциклопедическими познаниями. К тому же эти натуралисты должны были обладать здоровьем и достаточно сильным характером, быть энтузиастами своего дела, так как небольшие по составу экспедиционные отряды направлялись в отдаленные районы с далекими от комфорта условиями жизни и не всегда дружелюбно настроенным населением.

На протяжении нескольких лет участники экспедиций, ведя фактически кочевой образ жизни, были оторваны от дома и привычной обстановки. Тем не менее они должны были повседневно решать на необходимом уровне поставленные перед ними задачи, самостоятельно преодолевая возникавшие препятствия и непредвиденные обстоятельства. Натуралисты должны были изо дня в день вести различные наблюдения и записывать разнообразные сведения, отмечать полезные для экономики природные ресурсы, делать многочисленные сборы растений, животных и минералов, предметов этнографии и истории, упаковывать и сохранять образцы и вести дневник своего, как казалось, нескончаемого путешествия.

В экспедициях 1768–1774 годов наиболее рельефно проявился тот тип исследователя, который сформировался в Российской империи в первой половине XVIII века и получил название универсальный странствующий натуралист [3, с. 24]. Он стал во многом знаковой фигурой века Просвещения, века не только резкого роста знаний о природе и народах малоизученных окраин России, но и эпохи появления в нашей стране науки в современном смысле этого слова.

Дифференциация и специализация наук еще только начиналась, поэтому само время требовало появления ученых очень широкого профиля. Так, например, П. С. Паллас внес вклад как минимум в 14 наук. Помимо зоологии и ботаники это — география, геология, палеонтология, этнография, востоковедение, религиоведение, история и археология. Ему принадлежат также труды по лингвистике, нумизматике, археологии, метеорологии, медицине, сельскому и лесному хозяйствам, горному делу, различным ремеслам и технологиям.

Совершенно ясно, что полевые натуралисты во многом отличались от кабинетных ученых-книжников и экспериментаторов, которые также были представлены в петербургской Императорской Академии наук и художеств, как тогда называлась РАН. Неудивительно, что универсальные странствующие натуралисты стали основоположниками или во многом способствовали появлению многих научных дисциплин в науках о жизни и Земле.

Вопрос о том, кто из немецких профессоров на службе Академии наук стал отцом этнографии, живо обсуждался на конференции в МАЭ РАН, а первый доклад (чл.- корр. РАН, директор МАЭ А. В. Головнёв) назывался «Путешествующая этнография XVIII века».

Задачи и структура экспедиционных отрядов

Довольно быстро сформированные пять научных отрядов разделили на две группы. Три из них, возглавляемые немцем Петром Симоном Палласом, шведом Иоганном Фальком (1732–1774) и «прирожденным россиянином» Иваном Лепёхиным (1740–1802), составили так называемую Оренбургскую экспедицию, а два других (немец Самуил Гмелин и российский подданный из Риги Иоганн Гильденштедт, (1745–1781) — Астраханскую экспедицию. Во главе отрядов были поставлены ученые, уже имевшие серьезную научную репутацию и/или получившие образование за границей. Все они, кроме Фалька, были моложе 30 лет и защитили свои диссертации за рубежом. В состав отряда также входили 3–4 гимназиста (студента), рисовальщик, чучельник и егерь, все, как правило, русские.

Реальные пути всех отрядов вышли далеко за пределы Оренбургской и Астраханской пограничных губерний. Академия наук в Санкт-Петербурге планировала только начальный этап экспедиции, не определив сроков ее завершения. Поэтому маршруты заметно менялись по ходу путешествия в зависимости от возникавших обстоятельств. В целом они охватили Поволжье, Кавказ, прикаспийскую Персию, Урал, Сибирь, восток Украины и север европейской части России.

Фактически экспедиции продолжались от 3,5 до почти 7 лет, причем самой короткой она была у И. И. Лепёхина, который вернулся в Санкт-Петербург раньше всех (29 декабря 1772 года), а самой долгой у И. А. Гильденштедта, который из-за болезни оказался последним (24 марта ­1775-го). Наиболее дальнее путешествие (на восток до Даурии, Забайкалье) совершил П. С. Паллас.

Трудности и лишения

Экспедиции проходили нелегко. В ходе своих длительных странствий путешественники сильно уставали и часто недомогали. Истощенные физически и психически, они нередко находились на пределе человеческих возможностей. В пути их подчас встречали непонимание и нежелание местных властей помогать им, болезни и волнения среди населения.

Не всегда приветливой оказывалась и природа. Изнуряющая летняя жара и суровая зимняя стужа, сильные наводнения и бури, гибельные степные и лесные пожары, топкие болота и непроходимые заросли, отсутствие воды в пустынях, высокие неприступные горы и т. д. затрудняли передвижение. На путников нападали разбойничьи шайки. На юго-западе Россия вела войну с Турцией (1768–1774), а Южный Урал и прилегающие степные районы с 1773 года были охвачены пугачевским восстанием.

Трудности экспедиций трагически отразились на путешественниках. В астрономическом отряде профессора В. Л. Крафта от холеры умерли его помощники. В другой астрономической экспедиции ее руководитель профессор Г. М. Ловиц в августе 1774 года погиб от рук пугачевцев. В феврале 1774 года С. Г. Гмелин, возвращаясь в Россию, не доходя до Дербента (в Дагестане) был захвачен в плен местным ханом с требованием выкупа и умер в тюрьме 27 июля 1774 года.

Не выдержал испытаний экспедиции самый старший среди натуралистов И. П. Фальк. 31 марта 1774 года на 41-м году жизни он застрелился в Казани в приступе черной меланхолии. В отряде И. А. Гильденштедта студент Зряковский умер 31 декабря 1772 года от водянки. Сам Гильденштедт, не отличавшийся крепким здоровьем и до экспедиции, за семь лет трудных странствований много раз серьезно болел, имел большие проблемы со зрением и после возвращения в Санкт-Петербург прожил менее 7 лет, умерев на 36-м году жизни.

Весной 1771 года по дороге на Омск в отряде П. С. Палласа от цинги умер чучельник Шумский. Еще один его спутник заболел лихорадкой, у другого наблюдались признаки психического расстройства, а егерь был покалечен лошадью. Проведя в экспедиции 6 лет, из них 2,5 года в Сибири, П. С. Паллас вернулся в Петербург 30 июля 1774 года, имея уже на 33 году седеющие волосы и вид изможденного полустарика с больными глазами и хроническими заболеваниями кишечника.

Тем не менее завершение столь трудных и опасных многолетних экспедиций, публикация многочисленных научных работ и издание объемистых описаний путешествий не только покрыли великой славой самих героических натуралистов, но и составили заслуженную гордость всей Академии наук.

Собранные огромные материалы и богатые коллекции позволили составить научную картину состояния страны в конце третьей четверти XVIII века. Несомненная значимость этих научных достижений, как хорошее вино, со временем лишь возрастает, позволяя оценивать исторические изменения природы и населения. Директор Академии наук П. П. Бакунин в 1797 году (почти через 30 лет после старта этого проекта) дал такую характеристику «экспедиционному» периоду Академии:

«<…> наипаче же привлекло Европы всея внимание на Академию учрежденные экспедиции по дальнейшим странам государства. История натуральная, география, ботаника открыли новыя сведении и понятии о пространстве, силе и изящности произведении природы в России».

Однако дальше он с горечью добавил:

«Но таковая слава Академии была времянна и сохранилась только покамест были таковые достойные и известные люди; но когда оных не стало, когда пристрастии в выборе оных удалило достойных звания сего, когда неустройствие в управлении и несогласие вкоренились, исчезла польза и слава Академии».

Удивительно, насколько актуальна эта последняя фраза и в наши дни, несмотря на то что прошло более 200 лет.

Лев Боркин,
почетный председатель правления Санкт-Петербургского союза ученых

1. Слово физические означало в то время не физику в ее современном понимании, а исследования природы: от греческого φυσική— наука о природе, соответственно φυσικος — натуралист.

2. Кунсткамера XVIII века включала не только антропологию и этнографию, но и другие науки. В первой трети XIX века на ее базе были сформированы несколько академических музеев, в том числе находящийся в соседнем здании Зоологический (ныне институт).

3. Боркин Л. Я. Академические «физические» экспедиции (1768–1775) и становление герпетологии в России // Русско-немецкие связи в биологии и медицине. СПб.: Борей Арт, 2001. С. 21–45.