Полная версия статьи (в бумажной версии и *.pdf — сокращенная). См. также рецензию Р.М. Фрумкиной на ту же книгу.
«Просто Рим» — третья книга из серии «Образы Италии XXI»; предыдущие были посвящены Ломбардии и Венеции, соответственно. Ее автор Аркадий Ипполитов — «хранитель кабинета итальянской гравюры в Государственном Эрмитаже, крупнейший знаток и тонкий ценитель итальянской истории и культуры». Этой цитаты из издательского текста вполне хватило бы для установления подобающих отношений между автором и читателем, но Ипполитов идет дальше, развернуто перечисляя свои регалии на первых же страницах новой книги. Таким образом, сомнений не остается даже у тех, кто не заглянул в аннотацию: нас ждет разговор с признанным мастером и экспертом. Заложенная в название серии прозрачная отсылка к знаменитым книгам Павла Муратова призвана укрепить это ощущение.
Именно поэтому многие реальные и потенциальные читатели книги сильно удивились, обнаружив, что «Просто Рим» кишит ошибками. Уже понятно, что счет их идет на многие десятки; скорее всего, их существенно больше ста. Количество выдающееся даже по меркам отечественного книгоиздания. Совокупность опечаток, небрежностей, передергиваний, слишком вольных игр с различными иностранными языками и многого другого стала главным фактом биографии «Просто Рима» — без ее обсуждения не может обойтись ни одна серьезная, даже одобрительная рецензия.
Мало какая книга выходит вообще без ошибок. Но здесь принципиально важна их природа: практически все они совершаются не в чистом поле, а в момент, когда автор желает создать тот или иной спецэффект. Десятки раз предполагаемая красота и неожиданность авторской конструкции становятся важнее фактов в ее основании и, как следствие, сводятся на нет. Ипполитов то слышит в названии церкви несуществующую матерщину, то предполагает, что современный английский художник Дэмиен Херст назвал инкрустированный бриллиантами череп словами из Евангелия (а не словами, сказанными его матерью), то, доказывая, что «тема Гоголь и Белли совершенно из пальца высосана», утверждает, что «Гоголь про Белли нигде не пишет», хотя тот упоминал римского поэта Джоакино Белли в письмах. И так далее практически до бесконечности. Чаще всего это происходит, когда он пытается обнаружить параллели между несколькими явлениями или людьми, приблизить их друг к другу во времени или пространстве. Исторические деятели, как по команде, начинают рождаться и умирать на пару лет раньше или позже срока. Самый чистый пример встречается уже в первой, «русской» главе. Подчеркивая сходство биографий живописцев Александра Иванова и Карла Брюллова, Ипполитов пишет: «Ни Брюллов, ни Иванов, каждый прожив всего пятьдесят один год, до Крымской войны не дожили». Брюллов родился в 1799-м и умер в 1852-м — в полные пятьдесят два. Иванов действительно прожил пятьдесят один год, но умер в 1858-м, когда Крымская война два года как закончилась. Ни один из двух фактов на самом деле таковым не является, и изящное обобщение опирается буквально на пустое место.
Объяснение такого подхода к фактуре находится в двух первых предложениях книги, которые задним числом читаются как декларация авторского кредо и творческого метода: «В русском языке слово „Рим“, прочитанное в обратном порядке, превращается в „Мир“. На этот словесный фокус невозможно не обратить внимания, потому что подобные кунштюки, сколь бы дурацкими они ни были, притягивают и запоминаются надолго, память их заглатывает, как рыба наживку». Насколько бы несвежей ни была эта мысль, «Рим» действительно превращается в «Мир»; сотня самодельных и недоброкачественных авторских кунштюков светят рыбам-читателям несварением желудка.
В процессе многочисленных обсуждений «Просто Рима» много раз начинался и бесплодно заканчивался спор о жанровой принадлежности этой книги. Мол, если это «путеводитель» или «научно-популярная литература», то ошибки важны, а если это «травелог», «роман», «докуфикшн» или «человек в городе и город в человеке», то и бог с ними. Ну а поскольку правда в глазах каждого читающего, правильный ответ раз за разом не находился. Можно лишь заметить, что время от времени автор заполняет страницу за страницей чередой фактов, а значит, и к читательскому уважению к фактам он, по идее, должен относиться с уважением.
Есть мнение, что всё это не очень важно, потому что ошибки эти исправляются каждая одним движением клавиатуры. Может быть. Но, во-первых, в результате текст гарантированно лишится как минимум сотни интригующих обобщений, и, во-вторых, серьезно обсуждать это можно только после того, как автор и издатель проявят минимальное уважение к читателям и внесут в текст сотню-другую правок.
Предположим, что это случилось, и поговорим о лучшей версии «Просто Рима». Эта книга отличается от условного учебника по истории искусств настолько, насколько возможно. Ипполитов не читает курс лекций, а приглашает читателя следить за направлением мысли, не загадывая, в какую эпоху и область человеческой деятельности она приведет. В рамках одной мысли более или менее мирно — об этом позже —сосуществуют античность и современность, ренессанс и барокко, Россия и Европа, живопись и скульптура, архитектура и кинематограф, высокое и низкое, латынь и греческий.
Эта свобода ощутима и в устройстве книги. Формальное деление на тринадцать глав скрывает трехчастную композицию. Проведя необходимые приготовления — пересказав историю Рима до наступления эпохи барокко, которая и является истинным предметом его интереса — Ипполитов делит основной объем книги на две примерно равные части. Главный среди равных герой первой — архитектор Франческо Борромини, а второй — живописец Караваджо.
Это не самое очевидное решение — главная удача автора. Во всяком случае, это главная его заслуга перед любимым городом. Мало какой человек, прочитавший книгу Аркадия Ипполитова и оказавшийся после этого в Риме, не побежит первым делом смотреть на работы Борромини — гениального архитектора, чья посмертная репутация сложилась как нельзя хуже и начала восстанавливаться лишь примерно век назад. Описывая на первых страницах главы «Сант’Иво. Барокко-1» свою первую встречу с Римом в лице одной из церквей Борромини, автор смешивает субъективное и объективное, факты и образы, воспоминания, литературу и искусствоведение в пропорциях, близких к идеальным. Очень жаль — честное слово, очень, очень жаль, — что так написана не вся книга, а лишь некоторые ее куски.
Большую же часть времени Ипполитов проводит в плену у собственной свободы. Доведенный практически до автоматизма поиск «странных сближений» регулярно порождает пассажи, которые с одинаковой вероятностью могли быть написаны авторитетным искусствоведом и относительно начитанным старшеклассником со склонностью к словоблудию: «Рубенс — это Тициан, старающийся катить под Микеланджело, а Рембрандт и Веласкес — Тицианы, грезящие о Рафаэле. Эль Греко — Микеланджело с православными корнями, мечтающий переписать „Страшный суд“, Вермер — Леонардо, ограничившийся живописью и слегка ослабивший свою пленительную двусмысленность открытой Рафаэлевой красотой». И спустя несколько строк для тех, кто не до конца насладился этим приемом: «Ван Гог — юродивый Микеланджело, за что его так полюбили в моем отечестве. Рейнольдс — Тициан, Гейнсборо — тоже, с привкусом Рафаэлевой нежности. Гойя — Микеланджело ослепший, и он же — ослепший Тициан. Пикассо — все понемножку и никто в целом, в этом его величие, а Малевич — вылитый Леонардо в исполнении Козьмы Пруткова. Иванов с Брюлловым — Рафаэли, Репин — Тициан». Эти кунштюки второго порядка по определению невозможно упрекнуть в фактической несостоятельности, и поэтому они кажутся неуязвимыми. По этой же причине в них нет смысла. Если «Малевич — Леонардо в исполнении Козьмы Пруткова», то почему бы Леди Гаге не быть Моцартом в исполнении, например, Юрия Лозы?
Своеобразное понимание свободы приводит и к тому, что Ипполитов всю дорогу играет на двух досках одновременно: сотрудник главного музея страны и успешный куратор, чтобы не дай бог не показаться снобом, дает читателю понять, что его забавляет созвучие испанского имени «Кончита» и русского глагола «кончать», а также замечает, что Микеланджело «слишком велик для фейсбука». И так опять-таки много раз.
Поразительным образом, в книге о Риме не нашлось места другим книгам о Риме. В изданном в серии «Образы Италии XXI» тексте нет ни слова «Муратов», ни, например, слова «Стендаль». Это отрицание мысли о плечах гигантов кажется намеренным и демонстративным. Словно автор не находится в долгу у десятка других авторов, а просто пережил ряд озарений. Практически все выдающиеся книги о городах и архитектуре — да и о чем угодно еще — заканчиваются хотя бы небольшим перечнем текстов, которые в свое время помогли писателю, а теперь могут увлечь читателя, желающего углубиться в предмет. Естественное вроде бы желание — передать другому то, что в свое время с благодарностью получил сам. Аркадий Ипполитов почему-то предпочитает оставаться для читателя единственным источником знаний.
Сколько примеров ни приведи, с помощью одной только алгебры фактов невозможно доказать наличие или отсутствие гармонии. Если бы книга «Просто Рим» была качественно отредактирована автором, если бы она была прочитана хорошим корректором, вольным переубеждать или просто-напросто ставить автора в известность о своих решениях, если бы книга эта не делала в интересах серии вид, что является книгой обо всем Риме, а честно заявляла, что, по мнению, автора, Рим — это прежде всего барокко, то она стала бы существенно лучше. А разговор о ней самой стал бы интереснее разговора о разговорах вокруг нее. Но все это не так.
Илья Файбисович,
программист, в свободное время читает и пишет о Лондоне
То что Вы его не особо ругаете в статье — хорошо, а вот что нет глубины — не очень). Уж очень толерантно всё. Проще говоря, не прочитав весь срач в ФБ, а только эту статью, будет не очень не понятно из-за чего он, весь этот срач, возник. Боюсь «девятый вал», о котором пишут несколько преувеличенным оказался.