Культуролог Александр Марков рассказывает об интеллектуальном бестселлере — своего рода детективном расследовании итальянского ученого Карло Гинзбурга (род. 1948), одного из создателей метода микроисторического анализа. Книга «Загадка Пьеро» посвящена политической и богословской подоплеке произведений художника XV века Пьеро делла Франческа.
Первое издание итальянского оригинала (буквальный перевод названия — «Расследования / Исследования о Пьеро») вышло в 1981 году, последнее, существенно дополненное, с которого и сделан перевод, — в 1994-м. Между этими двумя вехами — участие Карло Гинзбурга в расследовании по делу Адриано Софри, неизвестному в России и вскользь упомянутому переводчиком.
Софри — лидер одной из многочисленных левых групп Италии и профессиональный историк, собеседник Гинзбурга еще со службы в армии, — был обвинен как заказчик политического убийства1. Гинзбург обратил внимание, сколь недобросовестно шло следствие: любые показания, упоминания о встречах с разными людьми или даже о чтении определенных книг истолковывались как свидетельство вины. Следователи решили, что не могли не включиться механизмы соблазна: читателю Троцкого захочется взять оружие, а собеседнику студентов, готовых к риску юношей, придет в голову тоже совершить что-то рискованное. В общем, висящее на стене ружье должно выстрелить, а раз оно висело на виду у множества хороших знакомых Софри, наперебой свидетельствующих о его честности, то вина, по мнению следователей, тем более очевидна: человек, пользующийся моральным авторитетом, якобы более склонен к решительным действиям. Но Гинзбург показывает, что моральный авторитет — это всегда форма созерцания истории, а не срыва, размышления о ее устройстве, а не поспешного поступка.
В книге о великом ренессансном художнике мы видим продолжение подхода знаменитой книги Гинзбурга «Сыр и черви» о жившем в XVI веке мельнике Меноккьо, который создал учение о мироздании как сыре, однородном комке, из которого рождается жизнь. Меноккьо смешивал не столько отвлеченные и конкретные понятия, сколько книжные образы и действительные события: ему нужно было, чтобы Бог явился непосредственно и поработал с материей, чтобы в мире был наведен хозяйственный порядок, чтобы ангелы, наконец, объяснили, для чего они нужны. Гинзбург показывал, как инквизиция, чтобы принять однозначное решение, толкала Меноккьо к еретическим выводам, но в подсудимом говорило непосредственное чувство, порождавшее образы, а не понятия.
Пьеро делла Франческа тем отличался от жившего веком позже и вряд ли что-то знавшего о нем Меноккьо, что творил такие образы целенаправленно и «дисциплинарно», понимая, как организовано богословское и историческое повествование. Мы привыкли разуметь под научными дисциплинами области знания, по отношению к которым приняты заранее данные процедуры доказательства. Но Гинзбург говорит об учености того времени. Скажем, есть учение Церкви об искупительной смерти Христа, и эта смерть столь же фактична для христианства, сколь и воскресение и будущая жизнь. Но распятие как изображение, как знамя — это коллективное переживание смерти, уже отмененной в мире спасения. Так жизнь и смерть из фактов частного опыта превратились в категории, открывающие новый коллективный опыт.
В центре рассмотрения исследователя — картина «Бичевание Христа» (рис. 1), размером не больше того компьютерного монитора, с которого, вероятно, вы или ваши друзья сейчас читаете этот текст. Она хранится в Национальной галерее Марке (город Урбино). Карло Гинзбург доказывает, что византийские одежды Пилата и турецкие одежды палачей не случайны — речь идет о падении Константинополя в 1453 году, которое не мог предотвратить византийский император. По мнению Гинзбурга, грек на переднем плане — Виссарион Никейский (1403–1472), гуманист и духовный лидер греков-католиков, ведущий переговоры о новом крестовом походе. Гинзбург идентифицирует и других участников сцены, которые, как мы видим, стоят на фоне деловых зданий, как сейчас бы стояли люди в дорогих костюмах на фоне небоскребов. Картина Пьеро — словно бы нынешняя передовица в газете, призывающая к решительным действиям на международной арене.
Найденные улики говорят не о работе страсти или соблазна, но, напротив, о нежелании поддаваться соблазну. Исход переговоров еще не ясен, мучительная сцена затрагивает каждого зрителя, но неясно, какими должны стать коллективные опыт и переживание. Отметим, что в картине Пьеро делла Франческа совсем нет предметов для коллективного переживания. Например, в ренессансных изображениях Рождества часто виден водоем на дальнем плане, символически указывающий на Средиземное море и тем самым внушающий сообществу зрителей необходимость торжества христианства в Средиземноморье. По сути, каждый зритель «Бичевания» (включая действующих политиков) — такой же Меноккьо, пусть не столь наивный. Как и мельник Меноккьо, любой ренессансный политик хочет, чтобы Бог сразу вмешался в события и на смену фактам страдания пришло торжественное знамение радости.
Кроме того, Гинзбург толкует фрески в церкви Святого Франциска в Ареццо, изображающие на основе «Золотой легенды» извилистую судьбу Креста Господня от библейского Адама до византийского императора Ираклия I.
Еще одна глава посвящена масштабному изображению Крещения Христа, которое сейчас хранится в Лондонской национальной галерее. Три ангела не прислуживают, а беспечно общаются — то ли как античные три грации, то ли как лица христианской Троицы (рис. 2). Гинзбург говорит, что можно увидеть в этом и указание на споры о Троице на Ферраро-Флорентийском соборе (1438–1445), предназначенном положить конец догматической распре католической и православной церквей и создать единый фронт защиты христианского Средиземноморья. Мы знаем, что собор, не приведший к ощутимым результатам, впечатлил и других художников. Так, Беноццо Гоццоли, сверстник Пьеро, изобразил главных участников собора в образе волхвов в росписи палаццо Медичи-Рикарди во Флоренции. Не в этом ли смысл искусства — воздать честь всем, обогатившим нашу мысль новыми категориями, превратившим догматы в повод для разговора и трепетного переживания, а историю — из списка утрат в демонстрацию новых возможностей, шествие с дарами — как шествие волхвов. Значит, еще не всё потеряно и не всё утрачено.
Гинзбург учит, как надлежит правильно исследовать исторические улики: не как спусковые крючки невольных действий, но как предмет любования и очарования открывшейся исторической перспективой. Напомнить о мучениях Христа не значит обречь кого-то на мучения, а индивидуальность опыта не мешает дружескому переживанию суждений о произошедших событиях, воплощенных в красках.
Александр Марков
1 Адриано Софри был осужден на 22 года тюремного заключения и вышел на свободу лишь в 2012 году. Он до сих пор продолжает отстаивать свою невиновность. Этому сюжету посвящена книга Гинзбурга «Судья и историк» (1991). — Ред.