Лексикон либералов

Левонтина И. Б., Шмелёв А. Д. 
Либеральный лексикон. СПб.: Нестор-История, 2019. 180 с.

Книга Ирины Левонтиной и Алексея Шмелёва открывается изречением Декарта, призывающего определять значения слов, чтобы избавиться от заблуждений. Правда, последовать совету великого рационалиста будет в данном случае весьма затруднительно. Ведь книга, которая называется «Либеральный лексикон», посвящена разбору ключевых слов, выражающих политическую философию либерализма, — слов, правильное определение которых невозможно по определению, поскольку они являются не формами нейтрального описания действительности, а маркерами политических позиций. В книге они еще называются «либеральными ценностями», что лишний раз подчеркивает сугубо политический статус. «Свобода», «права человека», «собственность», «демократия», «толерантность», «справедливость» — это, в первую очередь, языковые средства политической борьбы, а только потом — понятия политологии, философии, юриспруденции и других социальных наук.

Обратить внимание на этот факт меня заставил исходный тезис книги, в котором авторы предлагают во избежание недоразумений в общественном дискурсе обратиться к «естественным представлениям носителей языка о значениях слов» (с. 9). В случае политических понятий невозможно ни то, ни другое. С одной стороны, невозможно избежать недоразумений там, где отсутствует политическая воля к их устранению. Если агрессивно-националистическая партия в современной России называет себя «либерально-демократической», то уж точно не по причине недоразумений в определении, а из сознательного стремления к переопределению семантики политических понятий. С другой стороны, мы не можем обратиться к «естественным представлениям носителей языка», потому что мы имеем дело с насквозь идеологизированным словарем субъектов политической борьбы. Любое «значение слова» в «Либеральном лексиконе» — осколок политической концепции, лозунг или императив социального переустройства, которые скрываются в леммах толковых словарей и порождают иллюзию лишь стилистической несочетаемости («частная собственность» или «личная собственность», «правозащитный» или «правоохранительный», «социальная справедливость» или «социалистическая справедливость»). Никаких «естественных представлений» о демократии и свободе просто не существует, и поэтому рекомендации авторов «как говорить правильно» следует понимать скорее как призыв к достижению политического консенсуса, а не апелляцию к некоей общей языковой норме. Впрочем, авторы и сами весьма ярко иллюстрируют такой конфликтный характер политической семантики, когда приводят цитаты о «так называемой свободе» или «так называемых правах человека», известные не только из советских времен, но и из сегодняшнего, стремительно советизирующегося, властного дискурса. Или ссылаются на некий «охранительный, коммунистический, «патриотический» дискурс (с. 36, 44) как синоним антилиберального. В книге в целом содержится очень богатый материал, свидетельствующий об исторической трансформации политического словаря либерализма с начала XIX и до конца ХХ века и вносящий полифонию и динамику в статический образ некоей гомогенной «языковой картины мира носителей русского языка».

Обращает на себя внимание еще одна особенность книги. Говоря в целом о либеральных словах русского языка (иногда, правда, речь идет о «понятиях» и «языковых выражениях» без каких-либо специальных уточнений), авторы подчеркивают, что «старались избегать сугубо специальных контекстов, где выражения понимаются в особом смысле» (с. 11). При этом, однако, огромное число примеров словоупотребления берется как раз из художественной литературы и философских сочинений, то есть текстов, содержащих сконструированную (или, по выражению Шкловского, «заторможенную») речь, которая принципиально отличается от узуса повседневной «практической» речи. Особенно это касается примеров из философов (Бердяева, Франка, Новгородцева), где вся речь насквозь является концептуально сконструированной и поэтому вряд ли может служить «типичным примером» политического языка. Напротив, в книге почти отсутствуют примеры из языка массовой прессы (каковым был для почти всего ХХ века язык газеты «Правда»), языка «народа» (например, письма граждан в ЦК КПСС или крестьянские петиции царю). Даже «язык власти» — язык царских указов, министерских записок и меморандумов или язык резолюций и решений КПСС — отсутствует среди примеров. Представленный в книге язык — исключительно язык русской интеллигенции, бывшей на протяжении полутора столетий господствующим субъектом либерального дискурса. Поэтому «Либеральный лексикон» — это, конечно, еще и лексикон «либералов» (как синонима «оппозиционной публики»), воспроизводящий, независимо от политических симпатий авторов, просто в силу условий формирования исследовательского корпуса и выбора примеров, основные концептуальные матрицы понимания права, свободы и собственности русской интеллигенции.

Хотя авторы сознательно стремятся не обсуждать «философские проблемы и концепции» (с. 11), а рассматривают свои примеры просто как «языковой материал», такие концептуальные матрицы неизбежно дают знать о себе не только в материале приводимых цитат, но и в способах структурирования и интерпретации материала. К таким матрицам относится типичное для интеллигентского дискурса второй половины ХХ века ассоциирование понятия «свобода» в России с двумя словами — «свобода» и «воля» (с. 44), к которому апеллируют авторы, хотя можно найти еще дюжину слов в русском языке («автономия», «эмансипация», «независимость», «самостоятельность», «освобождение», «произвол»), с помощью которых выражается «понятие» свободы. Беря исходной точкой анализа именно эту пару слов, авторы следуют именно матрице противопоставления «свободы» и «воли», которая благодаря известной статье Г. П. Федотова «Россия и свобода» (1945) стала определяющим «мифом» оппозиционной интеллигенции в философской концептуализации этого понятия в русской интеллектуальной традиции. Хотя никакие словари до середины ХХ века не фиксируют этого противопоставления. Частью этой матрицы является и мнение, будто у русской «воли» нет никаких аналогов в европейских языках, хотя уже Федотову должно было быть ясно, что русская «воля» (как понятие, а не как слово) является по существу переводом латинского arbitrium и имеет вполне точные аналоги в терминах arbitrariness, l’arbitraire или Willkür.

В короткой заметке невозможно даже назвать тот обширный спектр интересных сюжетов, которые намечает «Либеральный лексикон». Авторы, желая того или нет, создали языковую картографию политического сознания русской интеллигенции, которая определяла либеральный дискурс на протяжении почти двух столетий. Сейчас этот дискурс перестает работать не из-за негативных коннотаций слова «либерал», усиливаемых провластными медиа, а из-за более глубинных сдвигов политического языка, рефлексию над которыми стимулирует книга Левонтиной и Шмелёва. 

Николай Плотников, 
науч. сотр. Института русской культуры им. Лотмана (Рурский университет, Бохум, Германия)