Я гримёрка, ты гримёр

В непритязательную шуточку о том, что болгарин — человек, а болгарка — инструмент, при желании можно нырять лингвистически настолько глубоко, насколько захочется.

На самой поверхности — что вот, в русском языке есть пары омонимов «жительница страны Х» — «вещь, как-то связанная со страной Х». Вспомним, кстати, какие еще пары там упоминаются: «…а финка — нож,… а испанка — грипп,… а голландка — печь,… а американка — бильярд,… а вьетнамки и чешки — обувь,… а панамка — головной убор,… а полька — танец,… а венгерка — слива,… а Молдаванка — район Одессы».

В конце там про ведро с гайками, но не будем о грустном. Зато при желании список этих пар можно продолжать и продолжать. А кубанка — папаха, а черкеска — одежда, а итальянка — такая забастовка, а афганка — военная форма, а волжанка — гриб, а коломенка — старинное судно, а лезгинка и цыганочка — танцы, а Имеретинка — район Сочи, а бедуинка — старинный дамский шарф, а японка — покрой платья, а «Варшавянка» — песня, а эскимоска — шапка, а Ленинградка и Ярославка — шоссе, а Тунгуска, Чувашка, Уфимка — реки…

Дальше можно заметить, что, в принципе, такой вид омонимии не приносит проблем. Ну как в реальной речи перепутать район, забастовку или печку — и жительницу какого-то места, часто далекого от России. Вообще даже большинство этнонимов (это обозначения представителей/-ниц народов) в обычной речи используется нечасто. А уж большинство катойконимов (это обозначения жителей/-ниц населенных пунк­тов), таких как уфимка или ярославка, — это вообще региональная лексика. Не все за пределами Нижнего Новгорода в курсе, что его жители не новгородцы, не нижненовгородцы и не нижегородчане.

Дальше можно задуматься над вариантом шутки, в котором упоминаются еще некоторые слова женского рода: индейка, турка, китайка, корейка. При желании добавить черкеску и гречку. Конечно, шутка получается малограмотная: мы-то знаем, что жительницы Китая, Греции, Турции — китаянки, а не китайки; гречанки, а не гречки; турчанки, а не турки. А представительницы индейских племен, корейского и черкесского народов — индеанки, а не индейки; кореянки, а не корейки; черкешенки, а не черкески. Но получается, что взамен обычной модели образования женских этнонимов и катойконимов на -ка: вьетнамец — вьетнамка, испанец —испанка, ленинградец — ленинградка, финн — финка и т. д. использовалась другая, «неправильная», но исключающая омонимию.

Может возникнуть желание выяснить, как так вышло. Чтобы его утолить, понадобятся старинные словари русского языка — изданные в XIX и XVIII веках, а также словари современные, но описывающие древнерусскую и старорусскую лексику. И тогда мы обнаружим, что в прошлом у мужских этнонимов существовали варианты: черкешенин, гречанин, индеанин и турчанин (ср. фамилию Турчанинов). Это такие же образования на —анин, как современное волжанин, например. Черкешенка, гречанка, индеанка, турчанка — это их правильные пары на —ка. Мужские «длинные синонимы» вышли из употребления, а их коммуникативно выгодные женские соответствия, наоборот, утвердились. И помогли избежать омонимии со старыми неодушевленными существительными на —ка: гречка вошло в русский язык еще в XV веке, индейка — в XVII, черкеска (одежда) точно было уже в XVIII.

И не надо рыться в словарях, чтобы понять, почему так жизненно важен был женский этноним, отличный от слова турка. Нет, конечно же, не из-за посудинки, в которой хипстер варит себе ламповый эспрессо. А из-за распространенного в старину названия представителя турецкого народа. «…Заступился за бедного турку и насилу привел его изнеможенного и истекающего кровию к кучке его товарищей» (А. С. Пушкин, «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года», 1835). Турка = турок.

Но самое интересное — история китайки. Для современного русского человека китайка — яблоня с маленькими яблочками и сами эти яблочки. Но для россиянина, например, XVI столетия китайка — это вовсе не яблочки, это крайне важный импортный товар — китайский хлопок (первоначально и шелк). Китайку импортировали массово, и она была так популярна, что возникло даже слово китаечник, означавшее сарафан.

Даже когда в начале XIX века аналогичную ткань стали выпускать в России, ее продолжали называть китайкой. А сами фабрики (в основном в Костромской губернии) именовались китаечными. То есть китайка долго означало чуть ли не хлопчатобумажную ткань как таковую, почти так же, как в наше время памперсыозначают одноразовые подгузники любого производителя.

В том же начале XIX века стали развиваться дипломатические отношения и торговые контакты России с Китаем, а россиян — с китайцами. Этноним китайка фигурирует в изданном в 1824 году трехтомном труде «Путешествие в Китай чрез Монголию, в 1820 и 1821 годах», написанном Е. Ф. Тимковским, чиновником Министерства иностранных дел, сопровождавшим русскую православную миссию. То есть сперва сработала стандартная словообразовательная модель. Но, видимо, омонимия со всенародно любимым предметом потребления делала этноним очень смешным. И уже в 1830-е годы в текстах можно найти вариант китаянка, после чего первый вариант употребляется крайне редко и наконец совсем забывается.

Отличить китаянку от китайки помог крошечный кусочек слова: ян. Но откуда он взялся? Ведь никакого китаянина, по всей видимости, не существовало. Просто слово образовалось по аналогии с той же турчанкой, гречанкой… мусульманкой, галичанкой и еще множеством этнонимов, содержащих два суффикса: -ан и —ка. Эта последовательность как бы обобщилась носителями русского языка для, разумеется, спонтанного, бессознательного создания нового более удобного слова, а заодно и суффикса —анка. Получилась «неправильная пара»: китаец и китаянка.

В конце XIX века история повторилась. К тому времени уже больше 70 лет существовал женский этноним корейка (впервые в упомянутом «Путешествии» Тимковского). Но появляется мясной продукт с таким же названием. Если точнее — адаптируется французское carré «квадратная мышца», «спинная часть барана, коровы». И — не выдерживает правильная пара к кореец: люди начинают говорить «неправильно» — кореянка, но уже по аналогии с китаянка.

Надо ли говорить, что эти незаметные отступления, модификации правил сформировались сами собой? Никакой лингвист, самый великий, никакая Академия наук не может заменить невидимую работу естественного, ежеминутного отбора говорящими языковых единиц.

Так вот, этнонимы-катойконимы — это тихая заводь, в отличие от названий профессий. На этом участке языка сейчас постоянно штормит. Как называть женщин: словами «унисекс», такими же, как мужчин, — или отдельными, собственно как москвичка или американка, — пресловутыми феминитивами?

История «про финку, китайку и китаянку» демонстрирует сложность и саморегулируемость процесса словообразования и бесконечную наивность представлений, что какая-то рабочая группа филологов соберется, всё-всё продумает и придумает правильные феминитивы, которые каждый русскоязычный человек обязан будет употреблять. Или, наоборот, постановит считать слова автор и сантехник существительными общего рода.

Нырнув еще глубже, мы видим, что смыслы конкурируют за формы — такова жизнь в лингвистической экосистеме — и кто не успел, тот опоздал; та форма, в которую он мог бы воплотиться, может оказаться занята другим, более востребованным смыслом. -Ка — самый нагруженный суффикс русского языка. Он образует не только феминитивы. С его помощью рождаются уменьшительно-ласкательные — типа детка, отглагольные — типа стрижка или остановка. Но особенно важная его роль — превращать в существительные различные словосочетания: молочная продукция — молочка, хрущёвская квартира — хрущёвка, Рублёвское шоссе — Рублёвка, запрещённая продукция — запрещёнка. Собственно, и в XVII веке так появилась индейка — индейская птица, а в XIX веке финка — финский нож и т. п. Тут —ка почти незаменим!

И именно этот суффикс сейчас постоянно задействуют сторонницы феминитивов, в том числе поперек сложившейся системы русского словообразования и зачастую игнорируя уже имеющиеся русские образования с другими суффиксами. Просто в подражание «инославянизмам», полонизмам в частности. Авторка-поэтка-парикмахерка-режиссерка.

Омонимия в этой сфере, в отличие от «национальной», не так безобидна: слова — потенциальные конкуренты могут принадлежать к одной лексико-семантической группе. Впору писать новые списки. Гримёрша, лифтёрша и вахтёрша — люди, а гримёрка, лифтёрка, вахтёрка — помещения. Кастелянша — человек,а кастелянка — лекарство. Партнёрша — человек, а партнёрка — неформальное название той или иной коллаборации в бизнесе. Байкерша — человек, а байкерка — куртка…

Особенно много такой лексики в профессиональных жаргонах. Из дискуссии о феминитивах: «Инженерка уже существует внутри каких-то профессий: комната для инженеров, инженерная доска, предмет „инженерная графика“». Журнал «Русский репортер» не даст соврать: «Но только инженерка для энергосбережения будет стоить еще столько же. То есть на круг получится 30–40 тысяч рублей за квадратный метр. Это если только дом посчитать. Без ветряка» [1].

Из многочисленных комментариев к статье «Пани авторка, или О нечаянном эксперименте с русскими суффиксами» [2] мне больше всего понравился подписанный ником Сова: «„Авторка“ — это авторская работа. Слово жаргонное, но оно есть. Например „на кукольной выставке в левом ряду показаны куклы массового производства, а в правом — авторка“. И конечно, называть этим словом человека мне совсем неприятно». О том же напоминали в одной из дискуссий: «Режиссерка — это режиссерская версия фильма, без сокращений и купюр. А авторка — авторская работа. Это слово в ходу среди крафтеров и тех, кто крафт покупает. ­Поэтому, если вдруг попадется „продаю свою авторку“ — не надо беспокоиться, речь не о торговле литнеграми, а о куклах, интерьерных мелочах, бижутерии и т. п.».

Если кто не знает, в русском языке уже скоро 200 лет живет слово авторша, и большую часть этого времени — как вполне нейтральное…

Вывод? Разве что банальный: языку виднее, и если народ упорно образует от определенных основ феминитивы на —ша (блогерша-руферша) — в этом может крыться вполне реальная коммуникативная выгода. (См. про невидимую работу естественного отбора говорящими языковых единиц.)

Бывает и так, что потенциальный феминитив как раз и может быть образован только на -ка, но форма уже захвачена более активными смыслами. Кого требовалось называть чаще — женщину-электрика или пригородный поезд? В обоих случаях разные пути ведут к одной форме. Электрический поезд — электричка, как анатомический театр — анатомичка, косметическая сумочка — косметичка и т. п.

Потенциальный феминитив от электрик в данном случае тоже без вариантов электричка, как католик — католичка или медик — медичка. Естественно, в борьбе за одну и ту же форму первое значение победило с большим отрывом! Тем более что из всех возможных должностей и специальностей в электротехнике и электроснабжении словом электрик стали называть только рабочий ремонтный персонал, человека в «кошках» на столбе, электромонтера. Хотя… «На Троицкой ГРЭС (был там в командировке) 4 женщины работают электромонтерами, бывает даже на высоте. Кстати, их там „электрички“ называют» (с современного форума).

Та же ситуация со штукатуркой, матроской, анонимкой и, наконец, пресловутой пилоткой.

Конечно, всё течет, всё меняется. Старое значение слова анонимка, пожалуй, уже «винтаж». И вот я вижу на одном из форумов вопрос реб­ром: «Анонимку не смущает альфонс в ее доме?» А вот обратная ситуация: пока старый феминитив товарка отсиживается в занырах времени, форму захватило новое значение: «Так сложилось, что в августе я ушел в минус в товарке»…

Так что тут всё упирается в востребованность. Действительно нужное значение так или иначе без формы не останется. Ну, а конкуренция в языке — вполне рутинное явление.

Ирина Фуфаева,
науч. сотр. Института лингвистики РГГУ

1. Андреева О. Правильный дом для правильного человека // Русский репортер. № 45(173) от 18.11.2010.
2. ТрВ-Наука. № 259 от 31.07.2018. trv-science.ru/o-nechayannom-eksperimente-s-russkimi-suffiksami/