«Главное — добиться независимости судей»

Как видится судебная и прокурорская система человеку, работавшему внутри нее, а теперь выступающему с другой стороны барьера? Нужна ли люстрация судей? Наталия Демина побеседовала с Михаилом Бирюковым, адвокатом, сотрудничающим с ОВД-Инфо, который этим летом представлял на судебных заседаниях и в спецприемниках интересы Юлии Галяминой, Ильи Яшина, Михаила Светова и других московских активистов. Полная версия (в бумажном формате дана сокращенная). 

Институт прокуратуры

— Вы стали адвокатом, уйдя из науки?

— Я бывший следователь прокуратуры и научный сотрудник Всесоюзного института по изучению причин и предупреждению преступности прокуратуры СССР. Обычно туда приходили люди, уже имевшие опыт практической работы: бывшие работники прокуратуры, следственные работники… Одновременно со мной там работали Генри Резник (ныне вице-президент Адвокатской палаты Москвы), Александр Аснис (член Президиума Московской городской коллегии адвокатов), Михаил Палеев (главный советник государственно-правового управления администрации президента), Анатолий Кононов (бывший судья Конституционного суда).

— Тот, который выразил «особое мнение» и подал в отставку?

— Да. С нами работал и Сергей Ениколопов, судебный психолог. В середине 1980-х годов в Институте прокуратуры собрались люди, которые потом разошлись по разным областям юриспруденции и всюду сказали свое слово. Тогда в институте царил дух удивительной свободы мысли. Мы разрабатывали самые радикальные предложения по изменениям в судебной, прокурорской и следственной системах. Мы выступали за создание Следственного комитета, но не в том виде, в котором он был создан, — чтобы выдернуть следствие только из-под прокуратуры. Мы имели в виду Следственный комитет типа ФБР, который бы забрал следствие у всех остальных органов — у КГБ, у прокуратуры и у милиции.

— Вы это делали в стол или вас просили этим заниматься?

— Мы делали это как научные сотрудники в рамках наших предложений по совершенствованию действующего законодательства. У нас было очень много интересных проектов, часть из которых реализовывалась, часть — нет. Мы в общем-то были не ограничены в своих фантазиях, дерзаниях и предложениях. Поэтому период работы в научном учреждении был для меня безумно интересен. Полгода мы проводили в командировках в составе бригад Генеральной прокуратуры СССР и изучали опыт работы прокуратуры по всему Союзу, а оставшиеся шесть месяцев сидели и писали монографии, научные работы, методические указания, методические пособия. У нас был строгий норматив: не менее одной книги в год. Так что я автор 15 методических пособий и книг, но все они для служебного пользования.

— Это было время позднего Брежнева?

— Это было с 1979 по 1989 год.

— То есть эпоха Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачёва…

— Да, эта смена генеральных секретарей ЦК КПСС как раз в то время и происходила, но на нашу работу практически не влияла. Насколько я понимаю, мы тогда в значительно меньшей степени зависели от политических установок, чем сейчас. Да, мы выполняли политические задания, готовили речи Генерального прокурора СССР, обзоры коллегии прокуратуры, но кроме этого мы разрабатывали и те темы, которые каждому казались перспективными и интересными.

И я не помню сейчас, что у меня было ощущение работы на заказ, политически ангажированной работы или работы в стол. Все предложения, которые мы делали, — рецензии законодательных инициатив, проекты нормативных актов — всё равно уходили наверх. Давали им ход или нет — это уже зависело не от нас, но в рамках нашей работы мы были достаточно свободны.

Скажем, нашему сектору по изучению проблем разработок по предупреждению преступности на транспорте удалось пробить идею сделать первый в СССР криминалистический вагон-лабораторию. До этого при выездах на все аварии, катастрофы, следователи просили дать им где-нибудь стол, чтобы составить протокол. А мы взяли за образец вагон-салон начальника железной дороги и оборудовали его по последнему слову тогдашней криминалистической техники. И где бы ни происходило происшествие, этот вагон цеплялся к литерному поезду, он первый прибывал на место происшествия, и следственно-прокурорская бригада имела свою лабораторию, свои спальные и рабочие места и могла расследовать любые преступления. Тогда это оказалось очень востребованным: когда расследовали взрыв под Арзамасом, крушение на Волге корабля… Наш вагон работал везде.

— Один на весь Союз, но всё равно это было полезно?

— Один на весь Союз, но ему всегда давался зелёный свет, он шёл вне расписания. Так что у нашей работы были и совершенно практические выходы. Это, конечно, наложило свой отпечаток на дальнейшую работу.

Адвокатура и ОВД-Инфо

— Как вы стали адвокатом?

— В 1990 году, когда случилась смена режима, когда началось ослабление системы прокурорского надзора, из института все стали уходить. Было непонятно, что делать в рамках института, и появились возможности проявить себя в других областях. В адвокатуру тогда ушло очень много народу. Наши познания оказались там более востребованы, чем в институте прокуратуры.

После ухода из института я года три работал бизнес-юристом. Это было время первых кооперативов, малых предприятий, необычных форм хозяйствования. И мне поначалу было трудно поменять прокурорскую оптику на адвокатскую. Я не представлял себе, как я, проработав 13 лет в прокуратуре, вдруг стану с другой стороны барьера. Но в 1993 году я все-таки поступил в Московскую городскую коллегию адвокатов и с тех пор являюсь адвокатом.

— А что значит «поступить в коллегию адвокатов»?

— В коллегию адвокатов как раньше, так и теперь есть вступительные экзамены. Нужно обладать серьезными познаниями в различных областях права, отвечать на каверзные вопросы, сдать экзамен, показывающий, что ты по своему уровню соответствуешь званию адвоката этой коллегии.

— Это письменный или устный экзамен?

— Это устный экзамен. Сейчас, насколько я понимаю, введена система тестирования, а тогда ты вытягивал билет, как в хорошие студенческие времена, готовился и отвечал перед приемной комиссией на вопросы из самых различных областей права.

— Когда вы стали адвокатом, то кого предпочитали защищать?

— Так сложилось, что у меня был достаточно большой круг друзей и знакомых, связанных с бизнесом, работавших в разных отраслях промышленности. И работы было много: заказные дела, наезды, необоснованные претензии налоговых органов.

— Это не опасная работа?

— Любая работа может быть опасной. Если ты делаешь свою работу честно, не пытаешься обмануть клиента, не пытаешься рулить денежными потоками сам, не даешь необоснованных обещаний, не пытаешься посредничать в мутных схемах, то я не вижу особой опасности в этой работе.

— А как вы стали адвокатом ОВД-Инфо?

— Буквально с самого начала всех этих событий, с Чистых Прудов, мне стали звонить родители детей, которые были задержаны. И с 2011 года я занимался тем, что защищал своих друзей, знакомых и их детей. Участвовал как адвокат и в Болотном деле, когда начались обыски у активных участников, среди которых были мои друзья и знакомые. А когда уровень репрессий стал расти, я понял, что нужно учиться.

Если в защите по уголовным делам у меня достаточно высокая квалификация, я на этом специализировался, то по административке мне иногда не хватало чисто практических знаний. Я стал искать, кто профессионально занимается помощью административно задержанным. Посмотрел сайт ОВД-Инфо, увидел, как грамотно и хорошо они выстраивают методическую помощь, организовывают работу. Позвонил туда и сказал, что хотел бы сотрудничать с ними, поскольку в команде работать всегда легче.

— Ваша работа похожа на «скорую помощь»?

— В общем, да. Она предусматривает экстренные вызовы, круглосуточное дежурство в период акций, и это работа на судах — на первой инстанции, на апелляциях.

— Как происходит распределение работы между вами? У ОВД-Инфо какой-то пул адвокатов?

— Есть пул адвокатов и общественных защитников, есть понимание того, кто где живет, кто в какое ОВД едет, когда начинаются задержания. Мы решаем, куда кому ближе доехать, куда кто может попасть быстрее остальных. Раньше я ездил по разным ОВД, как и все адвокаты. Но когда в 2017 году стал муниципальным депутатом Красносельского района, то вплотную занялся работой с ОВД этого района.

— И как оно? Поддается вашему мудрому воспитанию?

— Претензии есть всегда. В ходе летней протестной активности в Москве мне доводилось бывать и в других ОВД, в Хамовниках, Хорошёво-Мнёвниках, например, куда доставляли Яшина и Галямину. Я посмотрел, сравнил, и это сравнение было в пользу моего ОВД.

— Еще этим летом вам пришлось поездить в Троицкое ОВД.

— Да, Троицкое, Бирюлёво-Западное… У меня за это лето было много поездок в разные ОВД, связанные с неожиданными задержаниями. Но поскольку проспект Академика Сахарова и кусок Бульварного кольца — это сфера ответственности нашего муниципалитета, то все акции проходят через наш Красносельский район. И наше ОВД никогда, к сожалению, пустым не бывает.

— Как вы стали депутатом? Это некий логичный шаг вперед для адвоката по административным делам?

— Нет-нет. Тут стечение нескольких обстоятельств. Ко мне обратились друзья из движения «Солидарность» и предложили принять участие в выборах в Красносельском районе. Одновременно ко мне пришел сын и сказал, что ему предложили идти в муниципальные депутаты от ­ПАРНАСа. Я одобрил его стремление, а потом подумал: а давай-ка и я тоже попробую себя в кандидатской гонке, хотя считал, что точно не пройду…

— Вы шли в одном пуле с Ильей Яшиным?

— Да. Считал, что наберусь практического опыта и помогу сыну в его предвыборной кампании. Сын сошел с дистанции на стадии сбора подписей, а меня это затянуло, стало интересно.

— Удается что-то сделать полезное?

— Конечно! Хотя в районе довольно много проблем было и есть. Но поскольку нас, независимых, большинство, семь муниципальных депутатов, то команду можно считать единой, ни у кого нет личных амбиций, все работают на благо района. Я думаю, что мы довольно успешная команда. Самое главное, нам удалось сформировать актив жителей и показать, что они могут сами работать на пользу района. Я думаю, что на следующих выборах уже сами жители пойдут в муниципальные депутаты, а не руководители бюджетных муниципальных учреждений, как было раньше. И следующий совет будет состоять преимущественно из самих жителей района.

— Я наблюдала за вашей работой, была на нескольких судах с вами. Интересно, как вам удается сохранять бодрость духа, часто ощущение, будто вы бьетесь о бетонную стену.

— Во-первых, люди, с которыми я работаю, — Юлия Галямина, Илья Яшин, Михаил Светов, Сергей Бойко — дают пример стойкости духа. Нам, адвокатам, увы, не всегда удается отстоять интересы наших подзащитных в судах первой инстанции, но у ОВД-Инфо есть много положительных примеров, когда удавалось добиться прекращения дел в апелляционной инстанции, их возврата и прекращения в судах первой инстанции. Такие примеры вдохновляют и позволяют сохранить оптимизм.

Я уверен, что эту репрессивную систему нам удастся рано или поздно изменить. Я вижу, как меняется отношение судей к процессу. Конечно, до сих пор в некоторых судах решение по делу изготавливается на одной страничке, под копирку, но во многих случаях судьи стали писать достаточно глубокие, осмысленные решения, пытаются полемизировать с Европейским судом по правам человека, добавив свою трактовку к тем или иным нормам Конвенции по правам человека. То есть они задумываются над тем, как их решения будут рассматриваться уже в европейских инстанциях. И это хорошо, я считаю, что это значительный сдвиг в работе судей.

Они понимают, что их решения изначально имеют существенные изъяны и станут предметом рассмотрения в Европейском суде по правам человека, поэтому пытаются выстроить позицию, которая, с их точки зрения, может оправдать это решение. Мы считаем, что эти попытки обречены на провал, но то, что они обращаются к практике ЕСПЧ и к Конвенции, говорит о том, что они стали по-другому рассматривать ситуацию с правосудием в России.

А судьи кто?

— Скажите, а судья получает какой-то выговор или лишается премии, если его (ее) приговор отменяется ЕСПЧ?

— Нет, позиция наших судов однозначна, они считают, что у российского права — приоритет, что национальные интересы выше международных, хотя это противоречит подписанными Россией международным конвенциям. Мы подсчитали, что судья Тверского суда Затомская своими действиями уже нанесла ущерб Российской Федерации на 134 тыс. евро. Именно такая сумма по решениям ЕСПЧ выплачена российским государством тем лицам, в отношении которых она выносила решения. Но она продолжает работать.

— Наверное, стоит сделать в Интернете такую страничку и мониторить, какой финансовый ущерб тот или иной судья нанес российскому бюджету, когда его приговор фактически аннулируется ЕСПЧ.

— Мы уже начали вести такие подсчеты, будем публиковать сведения о том, какой ущерб российские судьи наносят бюджету Российской Федерации. Не говоря уж о том, какой моральный и материальный ущерб они наносят людям, которые сидят в спецприемниках по 30–50 суток.

— Раньше вы отметили, что наблюдали процесс изменения судейского и прокурорского корпусов. Что с ними произошло?

— К сожалению, в настоящее время построена строгая вертикаль судебной и прокурорской власти, и судьи стали полностью несвободны в своих решениях. Есть целый ряд судей, которые откровенно говорят о своих симпатиях к лицам, чьи дела они рассматривают. Но эти симпатии абсолютно не влияют на итоговое решение. Они могут влиять на сумму штрафа, судья может назначить штраф, дав его по низшей планке. Но оправдательный приговор означал бы уход из профессии.

— Как вы думаете, их отбирают, предварительно договариваясь о полной лояльности?

— Они вступают в эту игру, полностью принимая ее правила. Если по неполитическим делам нам удается иногда получить справедливые решения, оправдательные приговоры (хотя оправдательные приговоры в наше время стали огромной редкостью), то в политических делах судьи вынуждены плыть в фарватере политических решений. Точно так же, как и прокурорские работники, они не имеют права высказать свое мнение, они обязаны поддержать мнение начальника.

— Я наблюдала судебный процесс над Константином Котовым, которого судили по «дадинской» статье 212.1. Прокурор Ярослав Мыц всем в коридоре улыбался, весело разговаривал с друзьями Кости, а потом на суде заявил, что Котову, с учетом всех положительных характеристик, нужно дать 4,5 года колонии общего режима, а свидетелей со стороны обвинения (полицейских и омоновцев) успокаивал, что, мол, пришлось наврать, но ничего. Такой цинизм поражает.

— Самое неприятное зрелище — когда судьи выносят эти неправосудные приговоры и назначают абсурдные сроки с удовольствием.

— Они воспринимают политических оппонентов как врагов?

— Видимо, да.

— А давайте представим, что вы снова сотрудник научного института и вам говорят: Михаил Юрьевич, какие бы предложения вы внесли, чтобы эту систему изменить?

— Как изменить к лучшему судебную систему — более или менее понятно. Нужно разрушить строгую вертикаль, назначаемость судей, ввести выборы председателей судов.

— Народом?

— Не народом, а самим судейским корпусом. Мировые судьи, конечно, могут выбираться народом, а судейский корпус должен выбирать своих руководителей. Нужно сузить полномочия председателей судов в отношении подчиненных судей. Уже готов комплекс мер по реформированию судов, нужна только политическая воля для реализации.

Всё начинается с суда. Что бы прокуроры ни просили, судья, если он/она по-настоящему независим и руководствуется только требованиями закона, вынесет то решение, которое является законным и справедливым. Если мы добьемся независимости судей, это будет огромным шагом на пути реформы всей нашей правоохранительной системы.

— Как они могут стать независимыми, если получают квартиры, пенсии от государства? Они в этом заинтересованы. Непонятно, как эту самую независимость обеспечить.

— Государственное обеспечение судей, прокуроров, следователей не является зависимостью от государства. И содержит их не государство, содержим их мы. Им даются квартиры, платятся повышенные пенсии из наших налогов. Государство является только распределителем наших налогов, так что весь российский народ обеспечивает высокий уровень зарплаты судейским работникам, это необходимо.

Но нужно ликвидировать такую систему, когда судья четко знает: его премия, квартира или пенсия зависят от того, выполнит ли он указание председателя суда. И позволить судьям выносить решения, основываясь только на букве закона.

— Я просто не понимаю, как этот механизм обеспечить. Судьи делают вид, что они независимы, что никто не может позвонить им в совещательную комнату. Но мы же знаем, что приговоры выносятся не самостоятельно…

— Нужно уволить всех председателей судов, начиная с районного уровня, провести выборы председателей судов самим судейским корпусом. Нужно снимать и отправлять в отставку тех судей, которые нарушают кодекс судебной этики или нормы закона. Вот когда мы вычистим таким образом судейский корпус от недобросовестных судей, то система станет значительно лучше…

И тогда судьи перестанут выносить неправосудные приговоры. Ведь они могут лишиться пенсии, лишиться своего поста за нарушение закона гораздо быстрее, чем за вынесение решения, угодного руководителю. И эти механизмы можно задействовать, нужна только политическая воля.

— Я правильно понимаю, что вы выступаете против идеи люстрации судей?

— Я не очень понимаю, что кроется за этим тезисом, каким может быть механизм такой люстрации. Потому что я вижу много хороших, умных, авторитетных судей в судейском корпусе. Что значит люстрация? Люстрировать тех, кто рассматривал политические дела? А вот применять к ним все меры дисциплинарного воздействия в случае вынесения ими незаконных решений — это действенный механизм.

Горячие головы могут сказать: давайте уволим всех судей. Но как предлагается обеспечить суды новыми кадрами? В свое время де Голль провел реформу судов во Франции именно таким образом: он отправил в отставку весь судейский корпус за одну ночь и назначил судьями молодых выпускников юридических факультетов. Но я не думаю, что это тот путь, которым стоит идти в России… Хотя, в общем, как пойдет…

— Вы согласны с адвокатом Анной Ставицкой, которая считает, что если будут созданы нормальные условия, то даже те судьи, которых мы видим сейчас на процессах политических активистов, будут нормально судить?

— Да, если будут созданы нормальные условия для их работы, и ненормальные приговоры будут влечь за собой отставку.

— Ну, представьте себе Затомскую, как она будет судить по закону?

— Когда судья поймет, что отмена неправосудного решения вышестоящей инстанцией будет влечь за собой отставку, то задумается.

Гамак у спецприемника

— Как вы отдыхаете, чтобы хотя бы на время отключить голову от судебных заседаний?

— Этим летом никак (смеется). Этим летом ни у кого из адвокатов ОВД-Инфо свободного времени не было. А так стандартный набор: лыжи, коньки — зимой, летом — велосипед, полетать на параплане, прыгнуть с парашютом. Этим летом я только один раз прокатился на велосипеде и ни разу не выбрался на лётную площадку. Но, может, еще успею догнать лето.

— А какую музыку, театр или кино любите?

— В основном джаз, он помогает расслабиться. В кино в этом году не был ни разу. Будь у меня больше свободного времени, то, конечно, чаще ходил бы в театр. Люблю спектакли в Мастерской Фоменко. С удовольствием был сходил на премьерные спектакли. Но следить за событиями культурной жизни в этом году, к сожалению, не получается.

— А что любите читать?

— В основном историческую и антропологическую литературу. На моем журнальном столике — стопка книг, которые ждут своего часа. С зимы я эту стопку наращиваю и наращиваю, думал, что этим летом в гамаке на даче я смогу полежать и почитать.

— Только гамак нужно было повесить у спецприемников… Порекомендовали бы вы молодому человеку, который хочет идти в юриспруденцию, этот путь?

— Безусловно.

— Не сломает ли его эта система? Не сделает циником?

— Система может сломать почти любого. Смотря с какими целями и каким настроем человек идёт учиться. Юридический факультет прививает определённый дух свободы. Я не очень знаю, какой набор предметов сейчас идёт на юрфаке, но обычно там читаются классические курсы: теория государства и права, история философской мысли, история конституционного права, само конституционное право, римское право, логика. То есть сам набор базовых предметов, которые проходят на первом курсе юридического факультета, уже даёт большой запас нравственной прочности.

Это хороший базис, основываясь на котором, можно отстаивать свои идеалы и убеждения. Ну, а как их применить на практике — зависит от самого человека. Я считаю, что юристы будут востребованы всегда, юристы, которые не только имеют убеждения, но и умеют их отстаивать. И помогают другим их отстаивать.

Михаил Бирюков
Беседовала Наталия Демина