В прошлый раз, оттолкнувшись от реакции молодой журналистки на слово жиличка, мы говорили о том, что на наших глазах слова не только входят в язык, но и уходят из него. И о том, что, если появление новых слов часто воспринимается как порча и даже погибель языка, то уход никем не оплакивается. И о том, что в этом есть некоторая нелогичность.
Так давайте сегодня в кои-то веки если не поплачем из-за языковых изменений, то хотя бы вздохнем — ведь исчезают иной раз очень интересные языковые элементы. И далеко не всегда исчезают вместе с реалиями, которые обозначали.
Например, наречия посолонь и противосолонь означали круговое движение по солнцу или против солнца. Кстати, в этих словах сохранялся древний корень со значением солнца, без уменьшительного суффикса -ц- (да, солнце исходно такое же образование, как оконце или дельце). Движение по кругу не исчезло как явление, но сейчас мы выражаем то же самое значение целыми словосочетаниями: «по часовой стрелке» и «против часовой стрелки». И понятно, почему — потому что часы у нас перед глазами (по крайней мере, настенные со стрелкой еще остались), а как там перемещается по небу солнце, просто не знаем.
…Но когда уходящее воспринимается странным, это еще не самый плохой вариант судьбы слова. Забытое слово может восприниматься неграмотным, просторечным. Те, кто забыл, могут счесть неучами тех, кто помнит.
Шансы полузабытых слов на возвращение теряются, когда эти слова «опорочены». Из Сети: «У моих молодых московских коллег выражение „опорожнить ведро“ вызвало дикий гогот…».
Глаголу опорожнить, от порожний — «пустой», «ничем не наполненный», не повезло совсем. Мало того, что и само производящее слово порожний стало употребляться куда уже и реже, чем всего сто лет назад: мы уже не скажем «порожнее кресло» или «порожняя комната». Сейчас порожней может быть только тара или грузовое транспортное средство, да и в словосочетаниях порожняя бутылка или порожний вагон есть налет старомодности или профессионального жаргона. Разве что жаргонное «гнать порожняк» сохраняет память о широком значении корня. Мало того, что «братья-глаголы», зафиксированные Далем, — порожнить, выпорожнить («семья закромы порожнит», «выпорожни крупу из лукошка») — полностью забыты. Так еще и сам этот глагол с прямым дополнением «кишечник» или с постфиксом -ся стал эвфемизмом, приличным обозначением дефекации.
А в таких случаях, как водится, благие намерения приводят к противоположному результату. Ожидания: в языке наконец-то появилось приличное обозначение «неприличного» действия. Реальность: само это приличное обозначение превращается в неприличное. И более того, теперь уже его нельзя использовать и в исходном, самом что ни на есть приличном значении. Как туалет в значении «наряд». В итоге обозначить одним словом действие «опорожнить что-либо» мы просто не можем. Подошло бы опустошить, но мешают коннотации и опять же другая сфера применения.
Кроме всего прочего, мы еще и утратили ощущение связи еще живого слова порожний со старым заимствованием праздный (южнославянским аналогом, как град — город, злато — золото и пр.) и образованными от него праздник и упразднить.
Такой же жертвой «неприличного значения» гораздо раньше пал глагол случаться. Исходно это всего лишь однокоренной антоним глагола разлучаться. Оба слова первоначально вполне конкретные, означали «сближаться» и «отдаляться», как концы лука. Собственно, они и родственны словам лук (оружие) и лука «излучина». Но после того, как случать, случаться стало эвфемизмом, прямое значение у него исчезло, разрушив заодно красивую созвучную пару с интересной этимологией.
Но уходят и начинают казаться «неграмотными» не только слова. Такая же судьба может постичь любой элемент языка.
Раз за разом, неизбежно, как весной наступает половодье, в группах людей, волнующихся о судьбах русского языка, возникают бесконечные треды о том, куда катится образование в XXI веке и кого набирают дикторами на телевидение: дожили, уже начали склонять названия на -о.
Жители крохотного девятитысячного Сковородина (то есть города Сковородино) Амурской области даже запустили петицию с требованием запретить их склонять1.
Жители столичного супермегаполиса от сковородчан не отстают. «В Чертанове», «в Конькове», «в Перове», «в Абрамцеве», «в Царицыне», никогда такого не было, откуда тут -е, нас так в школах не учили, Пушкин, Лермонтов и Чехов переворачиваются в гробах. «Кажется, что не русское телевидение смотришь, а какого-то Таджикистана. В Тушине, в Домодедове, Внукове и т. д. Это позор, что таких дикторов у нас — почти все!» «Не припомню, чтоб раньше хоть один диктор рискнул сказать что-то типа „У нас в Останкине“…» И делает грустный вывод гражданин, отчаявшийся вернуть язык СМИ в правильное положение: «Всё началось лет десять назад с „кофе“, которому предложили средний род „оно“. Посчитали, что легче разрешить неграмотный язык, чем учить грамоте». Вот оно когда началось — зловредное «в Тушине». Десять лет назад.
Стоп. «18 сентября ночевали в Тушине, а 19 приближились к столице». Писано очень давно, язык старинный. Приближились, а сейчас приблизились. Это описывает страницу жизни подмосковного села при Борисе Годунове историк Николай Карамзин — в 11-м томе «Истории государства российского», 200 лет назад. Да, Тушино — не только район на северо-западе супермегаполиса и станция метро, но и старая московская история, владение боярина Василия Туши «на реце на Всходне», место лагеря «Тушинского вора», богатое фабричное село конца XIX века… Конечно, оно фигурирует в трудах Соловьёва, Костомарова, Ключевского, в прозе Гончарова и А. Н. Толстого. И все они, как и писатели XX века — Олеша, Анатолий Найман, Эйдельман, Евтушенко, Радзинский и пр., знай склоняют его название, прямо «как в каком-то Таджикистане».
Да и Чехов, похоже, не переворачивается в гробу. «В Царицыне под Москвою во время моего проезда был туман — холодный, зимне-весенний, несимпатичный. 14 апреля 1904, Удельная» (Ал. П. Чехов. Письма Антону Павловичу Чехову (1904). Правда, это другой Чехов — старший брат того самого, Александр, но всё же тоже литератор — прозаик, публицист. Но и тот самый Лермонтов — «недаром помнит вся Россия про день Бородина!» — похоже, тоже не перевернулся бы.
И Корней Чуковский — замечательный стилист, литературный критик — тоже. «Елена Дмитриевна Таль, живущая в Перове под Москвой, сообщает…» (К. И. Чуковский, «От двух до пяти», 1933–1965). У него же в дневнике: «…Почта в Одинцове закрыта, а в Баковке очередь человек 60» (К. И. Чуковский. Дневник, 1955).
И Герцен туда же: «…И мы остались одни, и нам опять, как в Перове, это казалось так естественно, так просто…» (А. И. Герцен, «Былое и думы. Часть третья. Владимир-на-Клязьме», 1853–1856). И художник Верещагин: «Вместо разобранного Коломенского дворца для Екатерины II начали было строить большой летний дворец в Царицыне…» (В. В. Верещагин, «Из записной книжки», 1898).
И после того, как аналогичное выяснится для всех названий, которые «коверкают малограмотные дикторы и журналисты» — бывшей пустоши Коптево, бывшего села Домодедова, бывшего сельца Осташкова, постепенно ставшего Останкиным, и так далее, наступит прозрение: что-то не так с интерпретацией «названия Внуково и Тушино склоняют по малограмотности». Дикторы и журналисты, наоборот, сохраняют языковое явление, которое в речи многих носителей языка уже ушло. В данном случае речь о грамматике, о склонении по падежам географических названий на -ово и -ино, бывших притяжательных прилагательных среднего рода от имени владельца или первопоселенца.
Склонение этих топонимов стало исчезать в связи с ориентацией разговорного и медийного языка на язык официальный. Туда в свою очередь это новшество проникло из речи картографов и военных, которым требовалось различать населенные пункты с похожими названиями, типа город Семёнов и село Семёново. Еще в конце 1950-х Лидия Корнеевна Чуковская в книге «В лаборатории редактора» писала: «„Праздник состоится в Покровское-Стрешнево“. Почему не в Покровском-Стрешневе? (…) „Я живу в Одинцово, в Кратово“, а не „в Одинцове, в Кратове“ — привычка не склонять названий придает живой речи какой-то официальный характер». Это изменение очень сильно охватило как раз разговорную речь, менее скованную правилами (о них, сложных и неоднозначных, можно почитать в справочниках), а вот литературную и даже медийную — не так сильно, тем более что сейчас в СМИ наметилась обратная тенденция: сохранять «винтажные» формы типа в Кратове. На одной странице новостных агрегаторов можно видеть заголовки «Проверили ход строительства новой школы в Одинцово» и «Новую школу в Одинцове откроют в январе».
Что лучше? Историчность или экономичность? Устранение окончаний косвенных падежей не затруднило понимание. Даже несмотря на многозначность предлога «в», из контекста всё равно ясно, держит человек путь в Сковородино или Одинцово (куда, винительный) или живет в Сковородино или Одинцово (где, предложный). А вот форма «в Сковородине», «в Одинцове» лишает невежд-чужаков возможности понять, как же называется населенный пункт: Сковородино или Сковородин, Одинцово или Одинцов.
Быть в одном экипаже с Карамзиным, хранить верность историческому употреблению топонимов, или использовать точный язык военных — каждый сейчас может решить для себя сам. Сейчас нормально и то, и то, только вряд ли стоит возмущаться «нерусским телевидением». Ну и, в конце концов, это хороший пример субъективности пресловутого «режет слух». Лидии Чуковской и сковородчанам резало слух прямо противоположное.
Ирина Фуфаева,
науч. сотр. Института лингвистики РГГУ
«возникают бесконечные треды»
Не понял, что это. По контексту и звучанию похоже на «трендеть», но вряд ли; наверное, что-то иностранное.
Кстати, недавно встретил в сети забавное выражение «рабочие таски». С одной стороны, конечно, task, но с другой стороны, «лаской и таской».
а не так уж редко заимствование «ложится» в старую форму, и даже адаптируется под нее
А мне показалось странным, что для кого-то выражение «опорожнить кишечник» сейчас актуально. На мой слух, это какой-то жеманный архаизм из медицинской литературы позапрошлого века. Я вообще с большим трудом выучила этот глагол; в детстве считала, что «порожнее ведро» — это которое стоит у порога.
«Опорожниться» — знают, мб из контактов с медиками, как бы офиц. обозначение, вопрос больному.
Тема пустопорожней болтовни раскрыта