Вправе ли историки отсекать «неудобные» факты? Ответ С.Резнику

Ответ на статью Семёна Резника
«Хвала и хула. Вавилов, Лысенко и судьба генетики в СССР»

В этом месяце грядут выборы новых членов в Академию наук, и среди выдвинутых кандидатов оказались кое-кто из тех, кто вряд ли достоин высокого признания. Мне как члену Комиссии по противодействию фальсификации научных исследований РАН показалось важным напомнить всем другим членам нашей комиссии об опасности некритического отношения к лжеученым. Я разослал свою старую работу, в которой анализировал продвижение Н. И. Вавиловым Т. Д. Лысенко в лауреаты Ленинской премии и члены-корреспонденты или академики с начала 1930-х годов. Один из членов комиссии решил, что тема и изложение проблемы достаточно важны и своевременны и порекомендовал мою рукопись главному редактору «Троицкого варианта» Б. Е. Штерну, который решил опубликовать в газете сокращенную версию моей статьи. К сожалению, была исключена последняя треть статьи с подробным рассказом о том, как за три последних года на свободе Вавилов самоотверженно восстал против лысенковщины и с каким мужеством оборонял научные принципы.

В своей статье Резник не опроверг ни одного из приведенных мной фактов, не подверг сомнению ни одну из ссылок на источники в моей статье. Ни фактов, ни аргументов у него не оказалось. Он просто привел фамилии и изложил факты, описанные в моих книгах «Власть и наука» (1989, 2002) и «Сталин и мошенники в науке» (2016).

К знакомству с предметом статьи я пришел не случайно. Я знал Лысенко лично, прослушал в 1956 году полный курс его лекций в Тимирязевской академии, затем было несколько длинных бесед с Лысенко что говорится с глазу на глаз, он звал меня к себе в аспирантуру, но я отказался, потому что переходил на физический факультет МГУ на новую кафедру биофизики. Встречал я в студенческие, аспирантские и последующие годы нескольких непосредственных учеников Н. И. Вавилова, которые нередко вспоминали своего великого учителя.

В первом же предложении Резник утверждает, что ему известна моя «глубокая неприязнь к Вавилову из моих первых же публикаций». Это неправда. В моих статьях (первая вышла в 1957 году) и 11 книгах, изданных в годы жизни в СССР, я писал о Вавилове и Лысенко. Моя статья «Новое о Лысенко» была напечатана в 1989 году в журнале Nature в Лондоне, а в 1994-м в том же журнале — моя рецензия на перевод вавиловской книги «Пять континентов». В 2001 году вышла на английском языке моя большая статья о влиянии политического диктата на судьбу генетики в СССР. В 2015-м я открывал съезд историков в Брно (Чехия) лекцией на эту тему, и была напечатана большая статья на английском языке. Несколько работ было опубликовано и на русском языке. Всю жизнь я продолжал изучать судьбу Вавилова, искать его письма и рукописи. Я сделал в архивах в России сотни копий с его писем и рукописей (на каждом листе в архивах ставили штамп, что страница скопирована из фондов данного архива). В 2000 году я изучил архив Вавилова в Королевском обществе Великобритании в Лондоне. В эти годы я продолжал искать и изучать западные публикации на эту тему, появившиеся в разные десятилетия.

О моем отношении к наследию Н. И. Вавилова говорит и такой факт. В середине 2010 года бывший директор Всесоюзного института растениеводства академик ВАСХНИЛ В. А. Драгавцев написал мне, что уникальная вавиловская коллекция растений со всего мира под угрозой исчезновения. Я направил письмо тогдашним президенту РФ Д. А. Медведеву и премьер-министру В. В. Путину, в котором говорилось: «Ученые мира обеспокоены судьбой генетического банка культурных и диких растений, созданного Николаем Ивановичем Вавиловым и его учениками. Этот банк… является самым крупным в мире… и представляет уникальную ценность не только для России, но и для всего мира… Мы призываем принять неотложные меры к сохранению Вавиловского банка растительных генов, являющегося достоянием мировой науки».

Я пригласил президента Национальной академии наук США Б. Альбертса, ученого секретаря Национальной академии наук США П. Рэйвина, экс-президента Всемирной генетической федерации Д. Дрэйка, профессора Массачусетского технологического института А. Рича и академика РАН В. Захарова подписать вместе со мной это письмо, и оно было отправлено в Москву. Через день оно появилось в «Российской газете» (29 сентября, № 5298, стр. 2). Разбазариванию наследия Вавилова был положен конец, ВИР был восстановлен с перечне федеральных научных учреждений страны (для них предусматривается усиленное финансирование, сохранение инфраструктуры, а ветеранам установлены повышенные пенсии).

Резник не прав, утверждая, что я начал публиковать работы по истории науки лишь после 1988 года (года моего переезда в США после девяти лет безработного существования в СССР, где я был уволен по политическим обвинениям с работы). Моя книга «Очерки истории молекулярной генетики» была издана Институтом истории естествознания и техники АН СССР, а главы об истории генетики и молекулярной генетики включены в труды этого института, в результате чего его ученый совет избрал меня в 1970 году старшим научным сотрудником. Но одновременно я был приглашен создать лабораторию молекулярной биологии и генетики ВАСХНИЛ, ушел работать туда, и на базе лаборатории в 1974 году был создан ВНИИ прикладной молекулярной биологии и генетики.

Резник публикует фотографию генетика В. П. Эфроимсона, который якобы был солидарен с его взглядами. Это не так. В годы безработицы я трудился над книгами «Власть и наука» и «Красная биология», и Эфроимсон (с которым мы дружили) читал все варианты обеих книг, писал замечания (я храню их), мы подробно обсуждали с ним роль Вавилова в продвижении Лысенко и причину вавиловского интереса к яровизации. В 1986 году Эфроимсон написал письмо главному редактору журнала «Знамя» Г. Я. Бакланову с предложением издать мою книгу о Лысенко в его журнале, а писатель Ф. А. Искандер рекомендовал эту книгу В. А. Коротичу.

Особенно возмутила меня концовка статьи Резника о писателе М. А. Поповском. Резник пытался и меня привлечь к этой его страсти. Он прислал мне в 1988 году письмо, в котором пригласил примкнуть к нему в борьбе с Поповским. А мы дружили с Марком Александровичем еще в СССР, я написал Резнику, что был свидетелем выступлений Поповского на семинарах ученых в Москве и Ленинграде, где он (первым получив доступ к следственному делу Вавилова) рассказывал о деятельности ученого. На мой взгляд, выпады против умершего талантливого писателя Поповского безнравственны.

Причину, по которой Резник обрушился на меня, понять легко. В среде историков есть специалисты (прежде всего Э. И. Колчинский), которые, как и Резник, старательно уходят от рассказа о длительной поддержке Вавиловым Лысенко. Такой подход ненаучен, но еще с советских времен практикуется.

Хочу повторить, что величие Вавилова заключается не только в том, что он был крупнейшим исследователем центров происхождения культурных растений, собирателем самой внушительной коллекции видов растений и путешественником. Вавилов служит нам примером и иного рода. Да, он выдвигал Лысенко, надеялся, что тот подучится и пр., но, когда понял, что Лысенко — откровенный враг науки, то восстал против лысенковщины. Эта способность превозмочь себя, продемонстрировать исключительную отвагу, сделали его героем, чрезвычайно смелым и принципиальным ученым. Примеров такого рода в науке и вообще в человеческой истории почти нет. Для правдивого и многостороннего анализа деятельности Н. И. Вавилова нужно привлекать все факты.

Валерий Сойфер,
иностранный член Национальной академии наук Украины, почетный доктор Сибирского отделения РАН и ряда других университетов, почетный профессор МГУ имени М. В. Ломоносова, заслуженный профессор-эмеритус Джордж-Мейсонского университета (США)

От редакции. В этом номере мы публикуем рецензию С. Е. Резника на опубликованную ранее статью В. Н. Сойфера и ответ последнего на эту рецензию. К сожалению, оба уважаемых автора, несмотря на все усилия редакции, не удержались от персональных выпадов. Тем не менее мы считаем важным опубликовать авторские варианты их текстов, оставив только согласованные изменения и не подвергая их дальнейшему редактированию, — и в силу важности обсуждаемых в них вопросов, и как иллюстрацию того, насколько близки эти вопросы эмоционально к тому, что тревожит научное сообщество.

Фундаментальная наука — кроме разве что математики, философии и теоретической физики — не может существовать в полном игнорировании государства. Тем более это верно для наук, требующих дорогого оборудования, экспедиций и т. п. Где граница, которую нельзя переходить в общении с власть предержащими? Какими инструментами в таком общении можно пользоваться, а какими не стоит? Какие компромиссы допустимы и ради чего? Многим из нас приходится регулярно задавать себе эти вопросы. Как показывает полемика между С. Е. Резником и В. Н. Сойфером, иногда даже десятки прошедших лет не делают ответы очевиднее.

P. S. По стечению обстоятельств в этом же номере можно найти еще одну иллюстрацию этой проблемы — дело ФИАНа.