Космолог Лоуренс Краусс возвышает голос против новой охоты на ведьм

Недавно появилось так называемое «Письмо ста пятидесяти» [1], где известные люди, в основном американцы, осторожно выступили против разгула так называемой политкорректности. Это давнее движение, декларирующее своей целью борьбу с расизмом и гендерным неравноправием, которое становится всё более агрессивным и всё больше приобретает черты охоты на ведьм, плодящей расизм.

Несколько радикальнее выступил физик-космолог Лоуренс Краусс, также известный своими научно-популярными книгами и просветительской деятельностью. 12 июля он опубликовал в Wall Street Journal статью под названием «Идеологическое разложение науки» (The Ideological Corruption of Science) [2]. Попытаемся ее проанализировать. (Фрагменты статьи даны в переводе Эдуарда Резника.)

Лоуренс начинает с воспоминаний о научной атмосфере 1980-х:

«В 1980-х годах, когда я был молодым профессором физики и астрономии в Йельском университете, на факультете английского языка был в моде деконструктивизм. Мы у себя на естественнонаучных факультетах в то время посмеивались над гуманитариями — у них отсутствовали объективные интеллектуальные стандарты; среди них развились движения, которые выступали против самого существования объективной истины. Они утверждали, что любое объективное знание лишь видимость и оно испорчено идеологическими предрассудками из-за расы, пола или экономического господства одних над другими.

Такого никогда не могло происходить в точных науках. Разумеется, за исключением ситуаций при диктатурах, таких как нацистская, когда осуждалась „еврейская“ наука, или сталинская, когда в рамках кампании против генетики, проходившей во главе с Трофимом Лысенко, тысячи генетиков были репрессированы, ради того чтобы подавить любую оппозицию главной идеологии государства. Или мы просто думали, что в точных науках такого произойти не может».

Действительно, атмосфера в точных науках была далека от любых идеологических поветрий. Наука во всем мире была в наименьшей степени подвержена национализму и тем более расизму в сравнении с другими областями человеческой деятельности. Полагаю, это может засвидетельствовать каждый, кто помотался по миру с длительными научными командировками. Собственно, в глубине научного сообщества и сейчас ничего не изменилось, но поветрие затронуло и науку, вызвав некую поверхностную истерику.

«Все последние годы, а после убийства полицией Джорджа Флойда особенно, руководители академических учреждений повсюду стали подвергать цензуре любое инакомыслие, а также увольнять лидирующих преподавателей, если кто-то заявит, что их исследования поддерживают несправедливое угнетение.

В июне Американское физическое общество (APS), которое представляет 55 000 физиков по всему миру, одобрило „забастовку за жизнь чернокожих“ путем „приостановки точных наук“ в академических учреждениях. Они закрыли и свой офис — не для того, чтобы протестовать против насилия или расизма со стороны полиции, а чтобы „искоренить расизм и дискриминацию в научных кругах“, заявив, что „физика не является исключением“. APS оказалась не единственной. Национальные лаборатории и факультеты точных наук университетов присоединились к однодневной забастовке».

Краусс подчеркивает, что расизм в американском обществе реален, но не было предоставлено никаких данных о расизме в науке. Действительно, среди ученых мало негроидов — но множество представителей всевозможных наций и рас, в особенности монголоидов, в той же Америке и в Европе. При этом крупные научные учреждения, в особенности такие как ЦЕРН, напоминают проходной двор, где никто не смотрит ни на национальность, ни на расу. Может быть, причины недостаточной представленности какой-то части человечества в науке следует искать не в научном расизме, а, например, в социологии или в истории? Может быть, следует предпринять серьезные исследования этой темы, вместо того чтобы поднимать истерику?

Краусс рассматривает несколько конкретных случаев:

«В Университете штата Мичиган провели забастовку против физика Стивена Сюи, вице-президента по исследованиям. Его преступления состояли в проведении исследований в области вычислительной геномики — то есть изучении того, как генетика человека может быть связана с когнитивными способностями. Протестующие назвали это евгеникой. Его также обвинили в поддержке психологических исследований университета, касающихся статистики убийств граждан полицией, — эта статистика явно опровергала заявления о расовых предрассудках. Президенту университета потребовалась всего неделя, чтобы заставить Стивена Сюи уйти в отставку. <…>

Итальянский ученый из международной лаборатории ЦЕРН, где находится Большой адронный коллайдер, вынужден был отменить свой запланированный семинар по статистическому дисбалансу между мужским и женским полом в физике, а также вынужден был отказаться от своей должности в лаборатории, потому что сделал предположение, что явное неравенство между мужским и женским полом в физике не обязательно может быть связано с сексизмом».

Здесь Краусс неточен. Семинар состоялся; докладчик, Алессандро Струмиа, не отказался от своей должности — его довольно грубо выставили из ЦЕРНа. Он работал там по гранту ERC (European Research Council) — в ЦЕРНе подавляющее большинство сотрудников работает по всевозможным грантам и национальным программам. Так ему этот грант аннулировали! Это вообще дикий случай. К счастью, Струмиа без проблем устроился в Национальный институт ядерной физики на родине в Италии.

А вот нечто сильно напоминающее эпизоды нашей истории:

«4 июля более ста преподавателей Принстонского университета, в том числе более сорока представителей естественнонаучных и инженерных специальностей, написали открытое письмо президенту с предложениями о том, как „разрушить иерархические структуры, увековечивающие неравенство и притеснения“. Среди прочего предлагалось создать надзирательную комиссию, „отслеживающую и карающую расистское поведение, исследования и публикации со стороны преподавательского состава, а также инциденты на почве расизма в стенах вуза“, <…> и каждому факультету, включая факультеты математики, физики, астрономии и других естественных наук, предписывалось учредить премию за дипломные работы, которые так или иначе „активно борются с расизмом или расширяют наши представления о том, как в нашем обществе формируется понятие о расах“».

Не менее серьезным кажется наступление ползучей цензуры в научной прессе:

«Вскоре после того, как Стивен Сюи подал в отставку, авторы исследования по психологии попросили отозвать свою статью из-за „неправильного использования“ их статьи, так как журналисты утверждают, что их статья противоречит распространенному мнению, что полицейские силы являются расистскими. Как космолог, я могу сказать, что, если бы мы отозвали все статьи по космологии, которые были искажены журналистами, мы остались бы без космологии.

Один выдающийся химик из Канады выступил в поддержку оценки научных достижений, основанной на заслугах, а также против найма ученых по принципу равенства, если это приводит к „дискриминации самых достойных кандидатов“. За это он был осужден университетским проректором, его статья об исследованиях в области органического синтеза была удалена с веб-сайта журнала, а два редактора, участвовавшие в этой публикации, были отстранены от работы».

Наконец, важнейший вопрос о реакции научного сообщества:

«Поскольку идеологическое вторжение разлагает научные учреждения, возникает вопрос — почему всё больше ученых не защищают точные науки от этого вторжения? Ответ заключается в том, что ученые боятся. Они живут в атмосфере страха, и не без причины. Они не решаются противоречить руководителям научных групп. Они видят, что случилось с учеными, которые противоречили. Они видят, как исследователи теряют финансирование, если не могут объяснить, как их исследование будет бороться с расизмом или сексизмом — именно это требование сейчас выдвинуто агентствами, выдающими гранты.

Всякий раз, когда наука развращается, становясь жертвой идеологии, научный прогресс страдает. Это имело место в нацистской Германии, Советском Союзе, а также в США в XIX веке, когда расистские взгляды доминировали в биологии, или в эпоху Маккарти, когда выдающиеся ученые, такие как Роберт Оппенгеймер, подвергались репрессиям за свои политические взгляды.

Чтобы сдержать это сползание в бездну, научные лидеры, научные общества и высшие академические администраторы должны публично отстаивать свободу слова в науке».

Хочется верить, что в последнем абзаце своей статьи Краусс сгустил краски, что большинство молчит не потому, что боится, а потому, что смотрит на всё вышеизложенное как на далекую маргинальную проблему, мало касающуюся конкретно тебя. Не могу сказать, извне этого не видно. Будем надеяться, что идущая под лозунгом политкорректности охота на ведьм схлынет, как схлынул маккартизм.

Казалось бы, это не наша проблема — стоит ли о ней беспокоиться? У нас свои проблемы — за неосторожное высказывание можно не просто лишиться работы, а сесть в тюрьму. Но все-таки мы живем в одном мире, и не надо спрашивать, по ком звонит колокол. И есть существенная разница. Наша цензура идет от власти и мгновенно исчезнет с изменением режима. Цензура «политкорректности» идет снизу и имеет глубокие корни в человеческой психологии. Эти корни не имеют ничего общего с борьбой за равноправие: те же мотивы вдохновляли китайскую культурную революцию и наш ранний задорный комсомол. Этот мотив — сладкое желание вцепиться в ляжку знаменитости или просто более преуспевающего человека. Оно живо во все времена, но иногда индивидуальные порывы сливаются в массовый клич «Ату его!». Мы, в отличие от западного мира, недавно переболели этим, но остался ли у нас иммунитет? Глядишь, и у нас можно будет поплатиться не только за оскорбление власти, но и, например, за использование слова «негр» или за неиспользование новых феминитивов. Уже витают первые ласточки.

Поэтому любой, возвысивший голос (не у нас, а там, на Западе, где за это можно поплатиться) против нарастающей волны агрессии политкорректности, достоин всяческой поддержки.

Борис Штерн

1. harpers.org/a-letter-on-justice-and-open-debate/
2. wsj.com/articles/the-ideological-corruption-of-science-11594572501