Янтарь раздора

Вялотекущая гражданская война в Мьянме¹ недавно поставила под угрозу изучение богатейшей фауны насекомых мелового периода (145–66 млн лет назад), пойманных в янтарный плен. И дело вовсе не в мятежниках и правительственных войсках, которые сражаются за янтарные шахты, расположенные в непролазных джунглях долины Хукон (Hukawng) на территории штата Качин (Kachin). Ни те ни другие не заинтересованы в том, чтобы иссяк поток янтарного экспорта, доходы от которого оцениваются в сотни миллионов долларов. Ограничить работу ученых с бирманским янтарем попытались их же коллеги по палеонтологическому цеху. Но обо всем по порядку.

Янтарные сепаратисты

Качины — воинственные племена, обитавшие в лесистых горах на севере Бирмы, в приграничье с Китаем, всегда вызывали отторжение у верховных правителей, базировавшихся на равнинном юге страны. Рассказывают, что, когда первые американские миссионеры-баптисты в XIX веке стали испрашивать у бирманского монарха дозволения проповедовать среди качинов, тот ответил, что с тем же успехом они могли бы проповедовать среди собак. Так или иначе, но к 1926 году американский миссионер-баптист Ола Хансон полностью перевел Библию на качинский язык, а христианизация качинов стала одним из крупнейших успехов американских протестантов в Азии (если не считать Южной Кореи, где им также удалось потеснить традиционный буддизм). Когда в 1948 году Бирма получила независимость от Британии, под защитой которой христиане чувствовали себя достаточно комфорт­но, ситуация изменилась. В 1961 году буддизм был провозглашен государственной религией Мьянмы, и тогда же в христианских районах была создана Армия независимости Качина, развернувшая многолетнюю борьбу против пробуддистского военного режима.

В 2017 году весь мир облетели кадры с вереницами беженцев из числа мусульман-рохинджа, которые были вынуждены покинуть свои дома на западе Мьянмы из-за военной операции правительственных войск. Христианское меньшинство на севере страны сталкивается с такими же преследованиями (хотя говорят об этом меньше). По данным гуманитарных организаций, с 2011 года, когда закончилось семнадцатилетнее перемирие между качинскими повстанцами и центральным правительством, в регионе было разрушено около 400 деревень, 300 церквей, а 130 тыс. местных жителей оказались в лагерях беженцев. В 2019 году Халам Самсон, лидер качинских баптистов, даже встречался с Дональдом Трампом, чтобы пожаловаться ему на гонения. Но разумеется, жалобами борьба качинов не ограничивается. На территории региона располагаются крупные месторождения жадеита, долгое время находившиеся под контролем Армии независимости Качина. Доходы от контрабанды этого полудрагоценного камня в Китай позволяли повстанцам закупать во­оружения. Но в начале 2010-х годов, после возобновления боевых действий, большая часть месторождений жадеита была захвачена правительственными войсками, и вот тогда-то теневая экономика мятежной провинции переориентировалась на добычу бирманского янтаря, буквально наводнив им мировой рынок.

Комар в бусине

Добыча бирманского янтаря с переменным успехом ведется вот уже почти две тысячи лет — самые ранние упоминания о нем встречаются в южнокитайских исторических хрониках I века нашей эры. Европейцы впервые заинтересовались этим сырьем вскоре после присоединения королевства Бирма к английским владениям в Индии в 1885 году. Но в тот момент экономический потенциал бирмита остался недооцененным — его залежи, как казалось, были незначительны, а на азиатском ювелирном рынке доминировал импортируемый из Европы балтийский янтарь. Тем не менее по своим качествам бирманский янтарь ничуть не хуже — приятный красноватый оттенок, прочность и легкость в обработке делают его прекрасным материалом для изготовления различных украшений. Первая коллекция насекомых в бирмите, с которой в 1916–1922 годах работал американский энтомолог Теодор Коккерелл, в буквальном смысле была собрана на местных ювелирных развалах. Сейчас она хранится в специальном сейфе в запасниках Музея естественной истории в Лондоне и представляет собой месиво из крупных необработанных кусков, а также множества бусин, подвесок и кулончиков. Комар-хаоборида, сохранившийся в одной из таких бусин, позднее был описан российским палео­энтомологом Еленой Лукашевич под названием Chaoburmus victimaartis, то бишь «хао­бурмус — жертва искусства», поскольку при вытачивании украшения мастер срезал у него часть брюшка и крыльев.

До 1990-х годов считалось, что бирманский янтарь, как и балтийский, образовался сравнительно недавно — в эоцене (56–34 млн лет назад). Но уже Коккерелл, раздумывая над архаичностью тамошней энтомофауны, прозорливо предположил, что бирмит на самом деле куда более древний и может датироваться верхним мелом. Справедливость этой догадки подтвердилась, когда в середине ­1990-х годов российский палеоэнтомолог Александр Расницын приехал в Лондон и обнаружил в коккерелловской коллекции муравьев-сфекомирмин и других перепончатокрылых, характерных исключительно для мелового периода. Позднее уран-свинцовый метод показал, что возраст вмещающей породы, из которой извлекают бирманский янтарь, составляет около 99 млн лет (самое начало верхнего мела). Показательно, что мешок с породой для изотопного анализа ученым пришлось покупать у местных шахтеров: собирать образцы самостоятельно для иностранных специалистов в Качине слишком опасно — могут и подстрелить. Китайский палеонтолог Лида Син, который отважился проникнуть к месту добычи янтаря в долину Хукон, действовал словно в шпионском боевике — облачившись в местные одежды и окрасив лицо желтым пигментом, который качины используют как репеллент² и средство против солнечных ожогов.

После того как Мьянма получила независимость, янтарный промысел в этой стране, и без того не слишком масштабный, казалось, окончательно пришел в упадок. Коллекция Коккерелла оставалась единственным на Западе собранием бирманского янтаря с инклюзами (включениями) вплоть до 1999 года, когда в штате Качин начала свою деятельность небольшая канадская горнодобывающая компания Leeward Capital, чьи владельцы попытались воспользоваться перемирием между повстанцами и правительством. Но всерьез развернуться канадцам не удалось — они добыли лишь около 80 кг бирмита, который затем был куплен Американским музеем естественной истории в Нью-Йорке. Тем не менее начало было положено. Лавинообразный рост добычи янтаря, как я уже говорил, был ­связан с возобновлением гражданской ­войны в 2011 году; свою роль сыграло также растущее благосостояние соседнего Китая, из-за которого там увеличился спрос на предметы рос­коши. В результате в начале 2010-х годов Китай захлестнула волна бирманского янтаря, которая затем растеклась по всему миру, к вящей радости ученых и коллекционеров.

Палеонтология на рынке

Недалеко от границы с Мьянмой, в китайской провинции Юньнань, раскинулся полумиллионный город Тэнчун, — шумный, душный, застроенный бесконечными многоэтажками, он был бы почти ничем не примечателен, если бы не огромный крытый рынок, где торгуют янтарем. Сотни прилавков уставлены вереницами янтарных будд и увешаны гроздьями янтарных бус. Именно в Тэнчун стекается практически весь жадеит и янтарь, который повстанцы добывают в Качине. До границы эти дары земных недр сквозь джунгли доставляют сами качины (иногда на слонах) и продают китайским перекупщикам. Чтобы избежать ввозных пошлин, янтарь часто переправляют через границу контрабандой, например в запасных колесах. После сортировки и полировки кусочки янтаря с инклюзами попадают на тэнчунский рынок. Похожий рынок, только не столь масштабный, работает также в Мьичине, столице штата Качин. Именно здесь китайские палеонтологи, например, купили хвост пернатого динозавра, новость о котором прогремела на весь мир. (Торговец, который его продал, был уверен, что это стебель какого-то растения.) Мои коллеги, которые были в Тэнчуне в 2018 году, даже прихватили туда бинокулярный микроскоп, поставили его на столик посреди рынка и в поисках интересных насекомых несколько дней просматривали пакетики с янтарем, которые им беспрерывно подсовывали тамошние торговцы. Именно так — не с геологическим молотком в экспедиции, а с кошельком на рынке — за последние годы были собраны крупнейшие коллекции фоссилий (окаменелостей) из бирмита, вроде той, что хранится в Нанкинском институте геологии и палеонтологии и насчитывает более 30 тыс. образцов янтаря с инклюзами.

Растущий вал научных публикаций, посвященных «пленникам» бирманского янтаря, стал прямым следствием увеличения его экспорта из Мьянмы. Если к 1999 году из бирмита было описано (главным образом Коккереллом) менее 50 видов, то затем их число стало расти экспоненциально и уже к началу 2018 года приблизилось к 1200. Большинство составляют насекомые. Кроме того, в бирмите нередко встречаются другие беспозвоночные: моллюски, многоножки, паукообразные. Изредка в нем находят и позвоночных: лягушек, ящериц и даже птиц. В отличие от других меловых янтарей, дошедших до нас в виде мелких фрагментов, в которых нельзя найти кого-либо крупнее комара, бирмит залегает увесистыми бульниками, что увеличивает наши шансы познакомиться с более внушительными представителями меловой фауны. Но его научная ценность не только в этом.

Бирмит — единственный верхнемеловой янтарь тропического происхождения; все остальные янтари этого возраста, такие как канадский, таймырский и нью-джерсийский, сформировались в умеренных широтах. Бирмит — это магический хрустальный шар, вглядываясь в который мы можем понять, как во второй половине мела были устроены экосистемы поблизости от экватора. Беря его в руки, мы как будто слышим шум прибоя на древнем тропическом острове: судя по находкам морских организмов — остракод миодокоп, морских сверлильщиков и аммонитов, араукариевый и диптерокарповый лес, давший начало бирмиту, рос практически возле уреза воды. Островное положение и тропический климат Бирмы объясняют разительное своеобразие насекомых в бирманском янтаре; многие из них, вроде длиннохоботковых сетчатокрылых — сизирид и бескрылых прыгучих ос — аптенопериссид, не встречаются больше нигде.

Наука против хунты?

В июне 2017 года над качинской деревней Танай (Tanai), рядом с которой сосредоточены крупные янтарные шахты, стали кружить вертолеты правительственной армии. С неба посыпался ворох листовок, призывающих местное население покинуть свои дома. Вскоре началось наступление армейских подразделений, которые выбили повстанцев из основных районов добычи янтаря. Теневая янтарная экономика оказалась под угрозой. Зазвучали опасения, что правительство, обложив шахтеров налогами, сделает разработки янтаря нерентабельными. В свою очередь официальные власти пообещали, что теперь доходы от янтарного промысла пойдут не на закупку оружия, а на строительство школ и больниц. Сложно понять, кто тут прав, но в любом случае у правительственной горнодобывающей компании Myanmar Gems Enterprise, под контроль которой перешли янтарные шахты, плохая репутация на Западе. В 2008 году Джордж Буш уже вводил против нее санкции из-за нарушений прав человека в Мьянме. Но на этот раз для обуздания военной хунты, по-видимому, было решено прибегнуть к «четвертой власти», то бишь к СМИ.

В 2019–2020 годах, как по команде, в крупнейших американских изданиях разного профиля, от Science и New Scientist до The Atlantic и The New York Times, появились большие расследования, посвященные «кровавому янтарю» и страданиям местного населения, которое его добывает. Действительно, условиям, в которых работают качинские шахтеры, не позавидуешь. Балтийский янтарь, например, разрабатывают карьерным способом или просто выуживают из морских волн. Если на калининградском побережье вы увидите скопище людей с сачками, то знайте, что они ловят не рыбу, а куски янтаря, вынесенные со дна моря после сильного шторма. Но поиск бирманского янтаря, залежи которого располагаются на глубине 10–15 метров, не имеет ничего общего с этим приятным времяпрепровождением на свежем воздухе. Чтобы добраться до бирмита, качинам приходится вручную рыть узкие вертикальные шахты, больше похожие на норы грызунов. Бамбуковые подпорки, которыми укреплены шахтные стенки, не спасают от периодических обвалов, — разумеется, в этом случае никакой материальной помощи для шахтеров и их семей не предусмотрено, рассчитывать им приходится только на себя. Тем не менее многие идут на этот риск, ведь янтарь в Качине — чуть ли не единственный шанс прилично заработать.

Впрочем, если верить свидетельствам европейцев, навещавших долину Хукон еще во времена британского колониализма, сто лет назад технология добычи бирмита выглядела точно так же. Поэтому, если бы шахты продолжали оставаться в руках повстанцев, вряд ли непростая участь искателей янтаря могла бы кого-то взволновать. Однако когда деньги от продажи янтаря потекли в карманы правящего режима, у западной общественности внезапно «открылись глаза» на творящиеся в Качине безобразия. И вот в апреле 2020 года, после волны публикаций в СМИ, правление Общества палеонтологии позвоночных (Society of Vertebrate Paleontology, SVP) разослало в редакции более 300 научных журналов открытое письмо, в котором потребовало прекратить публикацию статей с описанием находок из бирманского янтаря, купленного после июня 2017 года, когда хунта наложила свою железную длань на его добычу.

Этот призыв не остался гласом вопиющего в пустыне, что неудивительно, ведь SVP, в рядах которого состоят более 2000 препараторов и ученых со всего мира, является одним из крупнейших профильных объединений палеонтологов. Некоторые уважаемые палеонтологические журналы, например Acta Palaeontologica Polonica, поспешили сразу же согласиться с требованиями SVP. Редакция журнала Journal of Systematic Palaeontology пошла еще дальше, объявив о полном отказе от публикации любых работ, основанных на материале из бирманского янтаря, даже если он происходит из старых коллекций.

Но даже если не вдаваться в философские дискуссии о том, что важнее — поиск научной истины или права человека, то с чисто практической стороны такие попытки ограничить свободу науки во имя гуманистических соображений вызывают немало вопросов. Сложно представить, что к бойкоту бирмита присоединятся научные журналы всего мира, — лазейка для публикации очередной янтарной сенсации всегда найдется. Но и в том случае, если закупки инклюзов в научных целях полностью прекратятся, их не перестанут покупать для частных собраний, где они на долгие годы, если не навсегда, будут потеряны для науки. К тому же основной спрос на бирмит создают не ученые с коллекционерами, а покупатели ювелирных украшений, которым нет никакого дела до древних организмов. Да, цена на крупные и красивые инклюзы действительно зашкаливает: самые дорогие насекомые из бирмита, выставленные на онлайн-аукционе eBay, стоят по 5–7 тыс. долл. США (о таких редкостях, как птицы или ящерицы, я вообще молчу). А вот мелкие и невзрачные «янтарные» насекомые продаются за считанные доллары, хотя некоторые из них представляют не меньшую научную ценность. Но с точки зрения ювелира, кусок янтаря с комариком и жучком внутри — это брак, из него не выточить безукоризненное изделие. Поэтому постоянный спрос на такую «некондицию» со стороны ученых является дополнительной гарантией, что она не окажется в мусорном ведре.

Хотя сенсационные находки позвоночных в бирмите, вроде вышеупомянутого хвоста динозавра, всегда вызывают повышенный интерес, основную массу научной продукции, связанной с этим янтарем, выдают палеоэнтомологи, то есть специалисты по ископаемым насекомым. И вот их-то интересы SVP, похоже, проигнорировало полностью. Поэтому в мае Международное палеоэнтомологическое общество (International Palaeoentomological Society, IPS) выпустило обращение с критикой инициативы SVP, назвав ее «контрпродуктивной». Похоже, гражданская война, которая идет в Мьянме, теперь может перекинуться и на сообщество палеонтологов, причем явных победителей в ней тоже не будет — в проигрыше останутся все. Часто можно услышать, что в прошлом главным препятствием на пути развития науки была религия. Но движение за запрет научного изучения бирмита — это еще одна иллюстрация того, что в наши дни главным врагом науки постепенно становится воинствующий гуманизм.

Никого уже не удивляет, что нобелевского лауреата Джеймса Уотсона подвергают тотальной обструкции за высказывания о возможной связи между уровнем интеллекта и расовым происхождением — вопрос, еще полвека назад обсуждавшийся совершенно свободно. Любые опыты над животными на Западе уже давно проходят под строгим надзором этических комиссий — существуй они во времена академика Павлова, не открыть ему условных рефлексов. Когда российский генетик Денис Реб­риков анонсировал проект по редактированию генома человеческих эмбрионов по методу CRISPR/Cas9, «этически сознательные» коллеги набросились на него даже более остервенело, чем религиозные деятели.

Посреди этих бушующих волн морального пафоса, захлестывающих сегодня науку, палеонтология всегда казалась островком спокойствия, — в самом деле, какие претензии можно предъявить к изучению организмов, исчезнувших многие миллионы лет назад? А вот не тут-то было.

Ссылки для любознательных

¹ Официальное название Бирмы с 1989 года. — Ред.

² Пахучее вещество, отпугивающее птиц, грызунов и насекомых. — Ред.