О статусе учителя

«Тот, кто знаком с жизнью народных школ, вероятно, обращал внимание на одно, на первый взгляд странное, явление. Вот две школы. Одна помещается в удобном, светлом и теплом здании; прекрасно обставлена в учебном отношении; между тем она не пользуется симпатиями населения, а учебное дело в ней поставлено слабо. Другая школа ютится в жалком помещении. Нет в ней ни книг, ни пособий в таком изобилии, как в первой — и все-таки ею все довольны: и родители, и дети, работающие здесь с увлечением, оживленно и успешно.

Оказывается, есть разница в условиях существования этих училищ: первое обыкновенно находится в руках неспособного, неопытного или равнодушного к своим обязанностям человека; а во главе второго стоит энергичный, сведущий и любящий свое дело учитель»…

Тривиальная, казалось бы, мысль. Еще бы: это цитата из доклада А. Г. Платонова «Учительский вопрос нашей народной школы». Доклад был прочитан на Первом общеземском съезде по народному образованию, в 1911 году. Без малого сто двадцать лет прошло, однако актуальности мысль Платонова не потеряла. Да что там канувший в лету автор вышеприведенной цитаты. Того же мнения придерживались и классик русской педагогики К. Д. Ушинский («Учитель — душа школы»), и даже действительный тайный советник К. П. Победоносцев («Учитель — это самая сущность школы»).

Ну, и в дальнейшем, практически до наших дней, сомнений в том, что школа, в основе своей, держится на учителях, никто не высказывал. Соответственно, и социальный статус учителя поколениями руководителей страны, а также многочисленными деятелями культуры декларировался как очень высокий. «Учитель, перед именем твоим / Позволь смиренно преклонить колени» (Н. А. Некрасов); «Народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял, не стоит и не может стоять в буржуазном обществе» (В. И. Ленин). Последняя цитата, золотом по белому мрамору, до сих пор украшает главную лекционную аудиторию Московского педагогического государственного университета, в недавнем прошлом МГПИ им. В. И. Ленина.

Так выглядела сельская учительница времен К. П. Победоносцева. Выпускница епархиального училища или, возможно, женской гимназии, иногда даже прогимназии (четвертого класса). В земских деревенских школах — одна на 15–20 детей разного возраста. Интересно, что к тому самому съезду 1911 года была проведена перепись школ. Выяснилось, что всего в них работали 186 460 народных учителей. Причем из них 115 тысяч — вот такие учительницы, а остальные — мужчины-учителя. Как правило, последние получали образование в учительских семинариях — казенных (государственных) и земских. В отличие от коллег-учительниц, окончивших гимназии, излишком общего образования они не обладали, да и не требовалось это от земского (народного) учителя.

Тот же К. Д. Ушинский, признанный классик отечественной педагогики, полагал, что «для учителя народной школы, точно так же, как и для всякой элементарной, нет надобности в обширных познаниях, которые скорее вредно могут подействовать на его деятельность» (из статьи «Проект учительской семинарии»).

Насчет вредоносности для учителя обширных познаний с классиком спорить не берусь, а вот прожить на 360 рублей в год этой учительнице, вероятно, было непросто. Да и эти 360 рублей платили далеко не всем, а только тем, у кого в школе было не меньше пятидесяти учеников. При этом, разумеется, учительница, а тем более учитель были в деревенском обществе людьми уважаемыми, а земство даже оплачивало им казенную квартиру и дрова.

Иначе, разумеется, обстояли дела в гимназиях и городских училищах, высших начальных и реальных. Работавшие там учителя получали, как правило, образование в учительских институтах (три года) или классических университетах. В Санкт-Петербурге был даже Главный педагогический институт с шестилетним сроком обучения. Его, в числе прочих, оканчивали Д. И. Менделеев и Н. А. Добролюбов. В отличие от народных учителей, работавших в земских школах, для гимназических учителей обширные познания, видимо, не считались помехой.

Учитель гимназии, в отличие от нынешнего школьного учителя, был государственным служащим, со всеми правами и обязанностями, положенными по этому статусу. Молодой специалист, проработав четыре года, получал чин VIII класса (коллежский асессор). Если же начинающий учитель имел университетский диплом, чин присваивался ему сразу, при поступлении в школу. Полезно напомнить, что чин VIII класса давал право на потомственное дворянство и последующее, в соответствии с выслугой лет, производство. При полной выслуге, благоволении начальства и некоторой удаче гимназический учитель мог выйти на пенсию в чине V класса, статским советником. Потомственный дворянин, обладатель немалого классного чина, — формальный статус учителя был весьма высок.

Формальный статус наделял человека определенными правами. Например, правом на ношение мундира с надлежащими знаками различия, а также на обращение соответственно чину. Стало быть, при обращении к учителю, имеющему выслугу более четырех лет, обыватель должен был использовать формулу «Ваше высокоблагородие». Звучит солидно и достойно.

Проблема в том, что, наряду с формальным статусом, существует еще и неформальный, фактический. И определяется он не только и не столько официальным чином человека, сколько материальным положением и социальной значимостью его профессии. Упомянутая мной цитата из В. И. Ленина, украшающая главную аудиторию одного из старейших в стране педагогических вузов, полностью на мраморной доске, видимо, не поместилась. Возможно также, что написать ее полностью просто не посчитали нужным. А следующее предложение звучит так: «Это — истина, не требующая доказательств, к этому положению дел мы должны идти систематической, неуклонной, настойчивой работой и над его духовным подъемом, и над всесторонней подготовкой к его действительно высокому званию и, главное, главное и главное — над поднятием его материального положения».

Действительно, материальное положение учителя при проклятом царизме, как правило, зависти не вызывало. В отечественной литературе тому есть масса примеров: от хрестоматийного чеховского «Человека в футляре» Беликова до значительно менее известного учителя Эразмова из рассказа В. М. Дорошевича «Учитель». Мало кто из учителей того времени мог обойтись без приватных уроков. Классный чин сам по себе доходов не приносил, расходы одни, а выходцы из обеспеченных семей — что дворянских, что купеческих — в учителя, как правило, не шли. В основном это были дети разночинцев и невысокого сана священников. Право посещать, например, дворянское собрание у учителя, безусловно, было, а вот приличная одежда для этого посещения — далеко не всегда. Даже если формальный статус позволял, материальная возможность этому статусу соответствовать — отсутствовала.

Так что основания для вышеприведенного заявления Ильича, безусловно, имелись. Будучи в детстве гимназистом и сыном бывшего учителя, впоследствии губернского директора народных училищ, Владимир Ульянов, надо полагать, был в курсе положения учителей в родной Симбирской губернии.

Дела давно минувших дней… Формальный статус советского учителя, в отличие от учителя дореволюционного, был невысок. Государственным служащим, с соответствующими правами, советский учитель не был. В анкетах его социальное положение обозначалось простым словом «служащий». Классные чины также ушли в историю, прихватив с собой и соответствовавшие им формы обращения.

К привилегированным социальным группам учительство в СССР не принадлежало, однако завет Ленина насчет «поднятия его на высоту» выполнялся неукоснительно. Правда, выполнялся он строго в пределах первой фразы — той самой, что увековечена золотом на мраморе. Что же касается главного, по мнению основателя государства, инструмента этого процесса, с ним не сложилось. Учительскую зарплату того времени нищенской назвать, конечно, нельзя. Однако и в число высокооплачиваемых профессия школьного учителя в советское время не входила. Так, по нижнему пределу для специалистов с высшим образованием, или даже со средним техническим, у учителей начальной школы.

Зато в чем недостатка не было, так это в декларировании особой значимости этой профессии в воспитании человека будущего, строителя социализма и, впоследствии, коммунизма. Устно и письменно, в песнях и лозунгах, а также, разумеется, в живописных произведениях и классике кинематографа создавался и поддерживался образ Учителя с прописной буквы «У», скромного и беззаветного труженика, бессребреника, без остатка отдающего себя нашим детям.

Образ, вне всякого сомнения, замечательный. Более того, случалось, что и орден «Знак почета» на учительском пиджаке можно было увидеть, и даже золотую звезду Героя Cоциалистического Труда. Правда, не слишком часто: к началу 1976/1977 учебного года Героев среди двухмиллионной армии советских учителей было всего 83 человека, а награжденных орденами и медалями в тот период насчитывалось около 280 тысяч.

Советский учитель — совокупность всех и всяческих добродетелей, аналог святого в атеистической стране. Он безусловный моральный авторитет для своих учеников, а также их родителей, дедушек и бабушек. Для работы настоящему советскому учителю нужно было немного — четыре стены с потолком, доска и мел. Всё остальное настоящий учитель в состоянии обеспечить сам. Да и мела, при необходимости, наломать в оврагах на Белгородчине было можно. Даже полезно, если совместить это с географической экскурсией. В тех случаях, когда что-то купить, найти или сделать не получилось, настоящий учитель придумает, чем это можно заменить. Собственно, всё его время, включая отпуск, посвящено именно этому.

Понятия «выходные дни» для учителя не существует вообще, как и другого, аналогичного по смыслу, — «нерабочее время». Всё его время — рабочее, просто часть времени, относительно небольшую, учитель находится не в школе. Скромность учительской зарплаты с лихвой компенсируется для него возможностью заниматься любимым делом, поскольку это не просто профессия, а призвание. Или даже, если вспомнить формулировку предпоследнего министра образования/просвещения, — служение. Почет, уважение — что же еще нужно? Да практически ничего. Ну, разве что букетик цветов и коробочка конфет к первому сентября и ко Дню учителя. Правда, с собственными семьями и детьми у учителей, и особенно учительниц, частенько возникали проблемы, поскольку всё их время, целиком и полностью, принадлежало чужим детям. Впрочем, с точки зрения общества, это было вполне естественно.

Учитель постсоветского времени. Здесь я бы выделил два принципиально различных этапа. На первом, до принятия Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации» № 273-ФЗ, статус учителя — что формальный, что неформальный — соответствовал, в общем и целом, советскому. С формальной точки зрения это служащий. С общественной — вдохновенный фанатик, равнодушный к деньгам и прочим жизненным благам, полностью посвятивший себя любимому делу. Впрочем, устойчивый стереотип уже в середине 1990-х начал меняться. Учитель оставался моральным авторитетом для бабушек и дедушек, в основном своих ровесников, а вот для родителей тогдашних учеников — уже не столь однозначно. Советский учитель в постсоветской школе пытался продолжать то, чем занимался всю жизнь, — обучать и воспитывать будущего строителя коммунизма. При этом упомянутый строительный проект был уже закрыт и требования общества в части школьного образования значительно изменились.

В каком-то смысле учителям в этот непростой период повезло: обществу было не до них, поскольку возникали и требовали немедленного решения другие, более насущные проблемы. Формальный статус оставался прежним, неформальный — снижался, но никого, в том числе и бóльшую часть самих учителей, это не беспокоило. Все-таки школа очень инерционная система, на любые изменения она реагирует с заметным, в несколько лет, временным лагом. Тем не менее престижность профессии быстро падала, конкурсы в педагогические вузы усыхали год от года, а выпускники этих вузов в школу идти не спешили.

Много лет назад, работая в экспедиции в Кызылкумах, я услышал от одного, относительно немолодого, геофизика замечательную формулировку: «Здесь работать можно в трех случаях: если очень любишь деньги; если очень любишь свою работу; если Родина прикажет». Насчет денег ситуация в школе не изменилась: зарплаты оставались копеечными, да еще и весьма нерегулярно, особенно в провинции, выплачиваемыми. Родина отменила распределение, перестав, таким образом, приказывать.

Осталась единственная мотивация, но ее для повышения статуса профессии было явно недостаточно. Неформальный статус учителя уверенно двинулся в сторону образа «неудачник». Зародившаяся в СССР поговорка для ­абитуриентов «Ума нет — иди в пед» приобрела еще бóльшую актуальность. Планка же требований к учителю со стороны общества оставалась на прежнем уровне — учитель обязан сеять разумное, доброе и вечное в любых условиях и невзирая ни на какие обстоятельства. И вообще, словосочетание «учитель обязан» практически полностью теперь определяет его социальный, неформальный статус. Обязан в первую очередь детям, но также и родителям, начальству всех уровней, любым общественным организациям и обществу в целом. Ну, и всем, без исключения, государственным структурам, от Министерства обороны до Минздрава и Минкульта, разумеется, тоже. Учитель обязан всем, всегда и во всем.

Значимое изменение произошло относительно недавно. Можно даже указать точную дату: 29 декабря 2012 года. Именно тогда начался второй, современный этап становления учительского статуса.

Федеральный закон № 273-ФЗ «Об образовании в Российской Федерации» отличается от своего предшественника, закона «Об образовании» № 3266–1 от 10 июля 1992 года (в редакции от 23.07.2008), не только объемом, хотя и этим тоже. Старый закон содержал всего 58 статей в шести главах, а в нынешнем — 111 статей в 15 главах. Но принципиальная разница не в этом.

Уже в первой главе, в статье 2 («Основные понятия, используемые в настоящем Федеральном законе»), появляется в тексте понятие не то чтобы очень новое, но ранее к сфере образования не относившееся — государственные образовательные услуги. Появляется и надолго исчезает, вплоть до главы 13 («Экономическая деятельность и финансовое обеспечение в сфере образования»). Именно в этой главе закона, в статье 99, определяется современный формальный статус учителя. Отныне учитель, согласно закону, занимается предоставлением государственных или муниципальных услуг в сфере образования. Не учит, не воспитывает и даже не сеет разумное-доброе-вечное. Современный учитель предоставляет услуги.

Интересно, что общество, в массе своей знанием законов не обремененное, это ощутило очень быстро, буквально за несколько лет. И не только ощутило, но и свое отношение к профессии учителя скорректировало. Современный учитель прочно занял место в рядах работников сферы услуг. Ну, а базовый принцип деятельности в этой сфере, как известно, «клиент всегда прав». Клиентов в области предоставления образовательных услуг всего два: родители и государство. И поскольку прав всегда клиент, то работник, который эту услугу предоставляет, обязан следовать его, клиентским, пожеланиям и указаниям. Причем — следовать неукоснительно, даже если профессиональная подготовка и опыт работника требуют обратного.

Итак, подведем некоторый итог. Можно констатировать, что статус учительской профессии в России, как формальный, так и фактический, на протяжении последних 120 лет неоднократно изменялся, и изменения эти, увы, повышению престижа профессии не способствовали. Отношения государства и общества с учителем строились и продолжают строиться по формуле «максимум ожиданий, требований и обязанностей при минимуме прав и материально-финансовых возможностей». С формальной точки зрения учитель, бывший в начале прошлого века государственным служащим, превратился сначала в просто служащего и, затем, в работника сферы услуг. Его материальное положение, оставлявшее желать лучшего в прошлом, принципиально не изменилось ни в советские, ни в постсоветские времена.

Но заметнее всего, пожалуй, деградация неформального, социального статуса профессии. Для значительной части общества учитель уже перестал быть моральным авторитетом; отсутствие реальных стимулов для выбора этой профессии у молодежи приводит к кадровому дефициту в школе. Естественная убыль учителей не восполняется, а остающиеся в профессии вынуждены работать с огромной перегрузкой, независимо от возраста и состояния здоровья.

Может быть, не так уж и неправ был Владимир Ильич, и напрасно его высказывание насчет учителей уполовинили? Проблему можно решить. Правда, для этого ее нужно осознать и признать требующей решения. Небыстрого, весьма дорогостоящего, но позволяющего рассчитывать на успех. В том случае, конечно, если и государство, и общество вспомнят о том, кто именно является душой и сущностью школы. Именно школы, поскольку у ГБОУ, МОУ и НОУ души, по всей вероятности, нет вообще.

Леонид Перлов,
учитель, почетный работник общего образования РФ (г. Москва)