«Настоящая хиппи-скво»

Нобелевскую премию по литературе в этом году получила американская поэтесса Луиза Глюк (Louise Elisabeth Glück). Она стала всего лишь шестнадцатой женщиной, удостоенной этой премии за всю ее более чем 120-летнюю историю. Многие россияне в этом году болели за присуждение премии нашей соотечественнице, Людмиле Улицкой. Но, увы, после того, как приз сравнительно недавно, в 2015 году, ушел к Светлане Алексиевич, уроженке бывшего СССР, это было маловероятно. Впрочем, и шансы самой победительницы этого года оценивались профессиональными букмекерами как 19-е место из 20. Но все-таки в этом году премия досталось привилегированной белой женщине, выросшей на Лонг-Айленде, 77-летней представительнице поколения битников.

Я узнала много забавных фактов о ней просто от своих американских френдов, опубликовав переводы из Глик (да, ее называют еще и так, и споры по поводу того, Глик она, Глюк или Глак, не утихают в русском сегменте Интернета).

Например, Василий Г. пишет: «Мне про нее очень хорошо в свое время объяснил один из богов хиппи-поколения: „you know, Janis Joplin died young. And others, a lot, died young. But someone should have lived long enough to carry the love and the message“ („Знаешь, Дженис Джоплин умерла молодой. И другие, очень многие, умерли молодыми. Но кто-то должен был прожить достаточно долго, чтобы донести любовь и послание“)», — и называет Луизу «настоящей хиппи-скво».

А Тетяна К. сообщает: «Вообще, насчет „не слышали“ — с ней как-то забавно. Я, натурально, тоже понятия не имела о ней. (Хотя не то что уж совсем не слежу, с десяток имен ныне живущих наскребу в памяти.) Почитала — приятно удивилась, вместо ожидаемых тонн гендера или еще чего проблемно-социального — такой вроде как академизм, вроде и хороший, насколько мне английского хватило (а в переводах унылое по большей части получается). Но поскольку непонятно, спросила свою малую — она ж училась в Штатах, в Дартмуте, и по лит. части как раз. Ну думала, это мы тут не знаем, а эта Глик там в штатовской лит. тусе локальная знаменитость. Малая честно сказала, что впервые слышит. Но вот что еще смешнее: свекр малой — препод в Йеле. Математик, правда, а не гуманитарий, однако Глик знает. Но! Он ее просто знает как преподку. А что она поэт, с удивлением узнал от Нобелевского комитета».

Владимир М. выражает свое чувствование: «Поначалу я удивился: и это лучшие стихи по оценке 2019 года? А потом перечитал и понял: это лучшие стихи порога ­2020-го, когда Персефона сошла в Аид, где нет запахов и нет вины… Сошла и начала привыкать к любовно созданному для нее миру, а порою уже находить всю эту мертвечину даже приятной».

В этих оценках — понятная массовая реакция на неизвестную, такую же примерно как Тумас Транстрёмер до вручения ему Нобелевской премии, персону. Причем это реакция образованной части населения, следящей за литпроцессом. И сама я тоже до объявления результатов премии ничего о Глюк/Глик не знала. Но меня зацепило стихотворение о Персефоне, я решила его быстро перевести, сделав подарок своим читателям, а через три дня обнаружила себя в том же кресле с уже полностью переведенной книжкой «Аверно». Как это получилось, мне самой неясно!

Могу сказать только, что вначале мне понравилось стихо­творение о Персефоне, потому что тема Элевсинских мистерий мне в целом близка, а в этом стихотворении она была решена небанально, что, согласитесь, трудно сделать после нескольких тысячелетий существования этого мифа в культуре! С другой стороны, мне показалось любопытным то, что автор посвящает целую книгу озеру Аверно, которое считалось в древности входом в Аид, куда спускался сам Гомер. Я предполагала, что в книге будут еще стихотворения о Персефоне и действительно — там оказалось еще четыре крупных вещи об этой богине. Они перемежались воспоминаниями автора о своем детстве, так же написанными верлибром, создавая ощущение размытости. Автор и героиня мифа словно бы перетекали одна в другую. Эта книга не была написана о Персефоне, она была написана Персефоной. Полное вхождение в образ, театральная игра, где роль начинает преобладать над личностью актера.

В поэзии Глюк/Глик есть нечто неуловимо юнгианское. Она часто использует термины из психоанализа и вообще гуманитарно образованна, это и хорошо, и плохо, потому что иногда выглядит слишком нарочито. Но это естественно для университетского преподавателя.

И еще для человека, выросшего в семье, в которой уже был один Нобелевский лауреат. Об этом почему-то мало пишут, но Луиза — двоюродная племянница американского экономиста, статистика и демографа Саймона (Семёна) Кузнеца, лауреата Премии Шведского государственного банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля 1971 года «за эмпирически обоснованное толкование экономического роста, которое привело к новому, более глубокому пониманию экономической и социальной структуры и процесса развития в целом». Если вкратце, то Саймон Кузнец — выдающийся математик, в чью честь назвали «волны Кузнеца» и «кривую Кузнеца», положивший начало исследованиям — и по сути дела открывший ВВП (валовой внутренний продукт). Все в семье занимались бизнесом и экономикой (так, папа Луизы изобрел нож особой формы, а тетя была доктором экономики). Про отца Саймона Кузнеца я вообще молчу, там просто детективная история. И вот в такой насквозь коммерческой семье как в царстве Аида вырастает маленькая хиппи-Персефона. Как будто отдавая долги за слишком большую погруженность в материальное. Как будто прорастая как зерно в амбаре, появляясь внезапной вспышкой света в темной камере Элевсинских мистерий.

И то, что ей дают Нобелевскую премию, я считаю закономерным. Это символизирует, с одной стороны, превращение материи в дух в рамках одной взятой семьи, и ориентацию человечества на древние мистериальные культы — с другой. И это прекрасно!

Поздравляем Луизу с победой и благодарим за возможность погружения в древние мифы!

Екатерина Дайс

Миф преданности

Когда Аид понял, что любит,
он возвел для девы другую Землю,
всё то же самое, вплоть до луга,
но добавил ложе.

Всё то же самое: свет от солнца,
потому что было бы трудно деве
перейти вот тьму от лучей ярчайших.

Постепенно думал, что ей представит
ночь как тени от трепетанья листьев.
Звезды и Луну. Ночь без звезд, без света.
Персефона пусть постепенно станет
находить приятным всё это даже.
Точная модель Земли,
кроме того, что здесь обитает любовь,
которую все так жаждут!

Много лет находясь в ожидании,
он строил мир, созерцая
на лугу Персефону.
Персефону, нюхающую цветы, вкушая яства.
«Если у тебя есть желания, — думал он, —
у тебя есть всё».

Каждый хочет почувствовать ночью
любимое тело, магнитный компас,
Полярную звезду,
услышать шепот, что говорит:
я жив, это значит,
что и ты тоже, ибо ты слышишь
меня, ты со мной.
И когда один вертится на кровати,
другой поворачивается за ним.

Вот что чувствовал повелитель тьмы,
глядя на мир, который он
создал для Персефоны.
Ему и в голову не приходило,
что здесь больше не будет запахов
и уж, конечно, еды.

Чувство вины? Ужас? Страх перед любовью?
Он не мог их представить;
ни один влюбленный не представляет их.
Он придумывал, как же назвать это место.
Сначала: Новый Аид. Затем просто Сад.
В конце концов он решает
назвать его
Девичество Персефоны.

Мягкий свет разливается над заливными лугами,
освещая лишь ложе. Он обнимает деву,
пытаясь сказать:
«Раз я люблю тебя, боль над тобою не властна!» —
но он решает,
что всё это ложь, поэтому говорит:
«Раз ты мертва, боль над тобою не властна», —
что кажется ему
более многообещающим началом,
более честным.