«Оправданный судом дважды. В заключении?» — с таким плакатом в минувшую субботу вышли к традиционному месту у памятника «Молекула» напротив Петрозаводского госуниверситета активисты, люди разных профессий, уже несколько лет оказывающие поддержку Юрию Дмитриеву. В своих «фейсбуках» они делятся подробностями общения с петрозаводчанами, которые их и хвалят, и ругают, и говорят с ними о Сталине и о Сандармохе…
Скептики бы сказали, что на самом деле «Молекула», по которой любят лазить подростки, вовсе не молекула, а комбинация молекулы фуллерена и засунутых в нее посторонних молекул, в науке носящая название эндоэдральный фуллерен. И что Дмитриев должен сидеть, раз «я видел фото — и таких никогда в жизни не делал». Скептик часто и не знает, какие именно фото ставятся Дмитриеву в вину (девять из 144: четыре фото, когда девочке было три года и она вернулась с моря, хвасталась загаром; четыре — когда девочке было пять лет и она ударилась в ванной и пожаловалась на боль в паху; и одно фото — в шесть лет после езды на пони, и об этом смотрите подробную статью Никиты Гирина в «Новой» [1]).
Скептик часто и не знает, что Юрий Дмитриев уже дважды был оправдан судом по описанным выше девяти фотографиям: первый раз судьей Мариной Носовой после судебных заседаний с вызовом специалистов и свидетелей, длившихся почти год; второй раз — судьей Александром Мерковым после двух лет допросов еще большего числа специалистов и свидетелей. И что он получил 13 лет колонии вовсе не за фото!
И вот теперь третий судебный процесс. Всё заново, с новым составом суда (после двух самых опытных Носовой и Меркова дело было передано судье Екатерине Хомяковой, находящейся где-то посередине карьерной лестницы: 8 октября 2020 года ей был присвоен 5-й квалификационный класс, в диапазоне от 1-го до 9-го и затем высшего).
Суд начинается в непростой ситуации. Решением Верховного суда Карелии дело Дмитриева было разделено на две части. По одним статьям — фото и оружию (ст. 135; ст. 135, ч. 3; ст. 222, ч. 1; ст. 242.2, ч. 2, п. «в» УК РФ) — оправдательный приговор был отменен и отправлен на новое рассмотрение. По другой статье (ст. 132, ч. 4, п. «б»; Дмитриеву вменяют в вину прикосновения к приемной дочери, более точно — к трусикам, когда дочь болела энурезом) он получил 13 лет колонии строгого режима.
При этом, как уже отмечала лингвист Ирина Левонтина в интервью ТрВ-Наука [2] сразу после вынесения приговора судьей Мерковым 22 июля 2020 года, транскрипты и видеозаписи бесед с девочкой позволяют говорить о коммуникативном давлении и приемах речевой манипуляции, использованных по отношению к 13-летнему подростку (на июнь 2018 года). Несмотря на ходатайство стороны защиты, девочку не стали отправлять на независимое обследование в институт Сербского. По сути, с ней ни разу не общалась по-настоящему независимая и от обвинения, и от защиты сторона. Следствием и прокуратурой представлено лишь то, что записали и зафиксировали именно они тем способом, каким это было удобно именно им. При этом международно признанные протоколы о том, что все разговоры с ребенком должны вестись под обязательную аудио- и видеозапись специально обученными детскими психологами и/или прошедшим специальное обучение следователем и т. п., — не раз нарушались. В томах дела есть протоколы допросов девочки: будучи обычно краткой и немногословной (что зафиксировано на видеозаписи), она вдруг становится автором длинных текстов, наполненных несвойственными ей словами и фразами; по странному совпадению ни видео, ни аудио таких допросов следствие не предоставило, хотя в них как раз содержатся самые неприятные для обвинения Дмитриева фрагменты. Что на самом деле говорила девочка о своем бывшем приемном отце? Открытый вопрос.
Трудно понять, как судья ВС Карелии Алла Раць всего лишь за два дня заседаний в сентябре 2020 года, в отсутствие сидевшего на ковидном карантине адвоката Виктора Ануфриева и в «полуприсутствии» не слышавшего 40% происходившего в суде по видеотрансляции Юрия Дмитриева, смогла так глубоко изучить дело, чтобы понять его лучше судей Носовой и Меркова и дать подсудимому 13 лет, но вот создать «судебную раскоряку» у нее получилось.
Один и тот же человек не может быть виновным по четным дням и невиновным — по нечетным, но именно в таком статусе Дмитриев сейчас и находится. Он, как кошка Шрёдингера, виновен и невиновен, осужден и не осужден одновременно по одним и тем же томам дела.
По сути, это дело неразделимо, и если кассационная жалоба Дмитриева на приговор ВС Карелии будет принята, то процесс в Петрозаводске должен быть приостановлен. Но что же делает Петрозаводский горсуд? Он уже два раза не принимает кассационные жалобы Дмитриева, подготовленные при участии опытного адвоката Ануфриева. 26 ноября кассация была подана вновь, и не удивлюсь, если она опять будет возвращена стороне защиты. К сожалению, закон не ограничивает первую инстанции в такой «игре» судебной бюрократии с осужденным. (P.S. 27 ноября 2020 года кассационная жалоба Дмитриева от 26.11.20 была принята Петрозаводским судом и теперь на нее должны до 14.12 отреагировать все стороны, затем она будет отправлена в Третий кассационый суд).
Более того, мы здесь видим тот же прием, что был использован в ходе апелляции в Верховном суде Карелии: как бы сделать так, чтобы Дмитриев оказался без квалифицированной защиты. Первое заседание по делу Дмитриева было назначено на 24 ноября (об этом сторона защиты договорилась с судьей), но неожиданно суду резко понадобилось начать процесс 18 ноября. Причем так резко, что в отсутствие адвоката Ануфриева судья захотела определить Дмитриеву адвоката по назначению. Слава богу, что адвокатская коллегия действовала в рамках закона и заявила, что предоставит адвоката, если Ануфриев не появится в течение 5 рабочих дней. Естественно, что на заранее оговоренное заседание 24 ноября адвокат защиты явился.
Не демонстрируют ли такие действия Петрозаводского суда стремление быстрее осудить Дмитриева по фото и оружию, чтобы облегчить работу Третьему кассационному суду? Может ли Петрозаводский суд рассматривать дело независимо и беспристрастно, когда снова и снова Верховный суд Карелии отменяет его приговоры по Дмитриеву? Может быть, стоит передать дело историка в Верховный суд РФ, в котором бы не было давления региональной власти? Всё это — открытые вопросы.
Что уже закрыто минимум на три месяца — так это двери на свободу перед Ю. А. Дмитриевым. 24 ноября решением судьи Хомяковой ему продлили арест на три месяца, что на этот раз историку сталинских репрессий во благо — на период суда его не отправят в колонию и он будет находиться всё в том же СИЗО-1 Петрозаводска, в котором пребывает уже почти четыре года. После вступления приговора в силу он был переведен в четырехместную камеру для осужденных, где с ним находятся еще двое. Раз в три месяца ему можно передавать передачи в 20 кг. На этот раз ему отправили теплую одежду и целых четыре килограмма кофе.
По словам адвоката Виктора Ануфриева, Юрий Дмитриев чувствует себя хорошо, получает много писем, ответы на которые занимают у него много времени. 24 ноября суд удовлетворил ходатайство предоставить Дмитриеву несколько дней на ознакомление с новыми томами дела. Было также решено, что следующее заседание по третьему рассмотрению дела Дмитриева пройдет 17 декабря (в 10:30).
Наталия Демина
- Гирин Н. Дело Дмитриева. Раскопки. Как оно строилось, развивалось и кто его курировал. Исследование «Новой», 13 июля 2020 года.
- «Язык — такая разоблачительная вещь».
Избранные места из переписки Ю. А. Дмитриева с друзьями
«В Кижах я бывал раз восемь. Последний раз — лет 20 назад. Могу даже дату назвать — 23 февраля. Приятели пригласили совершить десантирование на Кижи со сверхмалой высоты. Я сдуру и согласился. Им-то, спортсменам, всё побоку, а я чувствовал себя чуток неуютно. Я в Красной армии прыгал три или четыре раза. И вот тебе — снова. 22 года прошло между службой в армии и этим прыжком. Ну ничего, посмотрел на зимние Кижи с самолета. А вот когда под куполом болтался — некогда было. Быстро всё закончилось. Нас потом еще охрана Кижей чуть не арестовала. Мы высадились на озеро, а они на снегоходах да с автоматами примчались в плен нас брать…»
«Вчера получил разрешение от судьи передать Кате своей почтовый архив (100 бумажных и 250 электронных писем). Весу получилось предостаточно».
«Слава богу, что теперь хоть стало понятно, что предвидится в ближайшее время. Похоже — новое, достаточно тягомотное и продолжительное рассмотрение части дела, по которому уже дважды оправдывали. Видимо, систему этот расклад не устраивает. Ладно — попробуем внести свои изменения в построенную ими цепь событий. Вчера целый день кропал новую (уже третью) кассационную жалобу. Вчера же ее и сдал для отправки. Вроде бы учел все «замечания» суда, посмотрим, отклонят ли на этот раз. Однако тенденция прослеживается. Не желают, чтобы дело из Карелии в Питер ушло. Прорвемся, я думаю».
«Где-то у меня дома лежит китайский юань. Найдут — скажут, что китайский шпион… Хотя отчего бы и нет. В Сандармохе, кажется, есть несколько китайцев (из тех, что Мурманскую ж. д. строили и потом задержались в Карелии). Вот только не помню сколько, выберусь из СИЗО — займусь китайским вопросом».
«Аккурат за спиной Окуджавы находится переулок/улица, на которой жила Варвара Брусилова. Я как-то потратил полдня, чтобы отыскать дома, в которых она жила или бывала (по адресам из уголовного дела). Нашел все: и квартиру Брусилова, и адрес, и дом тетки, у которой она воспитывалась. Сфотографировал для памяти. Теперь мне сообщают, что на доме, где она жила, будет установлена табличка „Последнего адреса“».
«Открытка с [карельским] грибом всем понравилась. Было даже предложение покрошить ее в суп — типа грибной суп едим. Но я ее не отдал. Нафиг! Мой гриб!»
«Про создание бутафорского лагеря в Кондопожском районе мне сообщили аж три источника. Печально и глупо… Был у нас в городе в одной школе музей, как раз посвященный памяти тех, кто был в этих концлагерях. Но в самом городе их было пять. Но это не совсем концлагеря, а скорее гетто. То есть оставшихся местных жителей (не карел и не финнов) поселили в нескольких кварталах города с запрещением выходить оттуда „не на работу“. А другие «концлагеря» в деревнях — это тоже запрет без разрешения коменданта или старосты выезжать за пределы деревни. А Заонежский полуостров просто перегородили в узком месте — вот тебе и лагерь в несколько сот квадратных метров. Были, конечно, и «классические» концлагеря для военнопленных, но было их немного. Пленных старались держать на территории Финляндии. Оттуда их обменяли, вернее отпустили; а если еще вернее, то их забрали наши смершевцы и привезли под конвоем в наши ПФЛ (проверочно-фильтрационные лагеря). Знаю, что один лагерь был в Ковери (название деревни), так там 50 на 50 содержались и наши военнопленные, и финские (политические) противники режима. Мы 10–15 назад там установили памятный знак. Это в Олонецком районе Карелии. Так что кондопожская экзотика нам без надобности».
«Страх испытывать можно, а бояться не надо. Это ты мне? Не падай духом где попало».
«Раз вы не сдаетесь — и от меня капитуляции не дождутся».