Еще раз о мегагрантах

Тема мегагрантов навязла в зубах. Создается впечатление, что каждый, кто пишет о науке в России, уже не раз высказался на эту тему. Спектр мнений варьируется от резкого неприятия до восторженного энтузиазма, в зависимости от личного опыта автора. Что нового, казалось бы, может поведать об этой противоречивой программе человек, более четверти века назад уехавший из России? Тем не менее я решил написать эту заметку и поделиться своей историей, позволяющей взглянуть на проблему, так сказать, с изнаночной стороны. Надеюсь, что мой рассказ окажется кому-нибудь полезным.

В ночь на 2 декабря 2020-го мне не давали спать непрерывные телефонные звонки. Только что в Сочи был обнародован список победителей восьмого конкурса мегагрантов, и мои коллеги из разных районов России, забыв о разнице во времени, звонили поздравить. Я был в некотором шоке, поскольку совершенно не ожидал такого результата. Это была моя третья попытка, и я был убежден, что с индексом Хирша меньше сорока мне ничего не светит. Ну что ж, такие ошибки только радуют. Тем более что и выигрыш оказался вполне уверенным — наша заявка с Институтом физики прочности и материаловедения СО РАН получила 27-е место среди 43 проектов, выбранных для финансирования (список победителей опубликован здесь [1]).

Мегагрант действительно открывает большие возможности для человека, долгие годы пытающегося наладить научные связи со своей бывшей страной. Я уехал из России, едва защитив кандидатскую и не успев пустить корни в российской академической среде. Тогда, в 1993-м, для меня это была единственная возможность остаться в науке. Когда я посетил Россию 15 лет спустя, я ощутил чувство неотданного долга. Долга моим учителям. Это не очень просто выразить словами, но я понял, что я должен приезжать в Россию читать лекции, соруководить аспирантами (не пытаясь переманить их к себе!), учить их писать статьи, наконец! Когда я видел, что те люди, которые были отнюдь не молодыми преподавателями в мою бытность студентом матмеха ЛГУ, продолжают свою деятельность, а я и мои сокурсники активно учим студентов в европейских и американских вузах, мне стало, что называется, «за державу обидно». Поэтому я и приезжал не требуя никаких гонораров (за исключением двух оплаченных курсов лекций для Сколтеха, но это несколько иная история). Эта работа продолжалась больше 10 лет и увенчалась, как мне казалось в декабре, большим успехом — получением мегагранта.

В течение первых двух недель декабря рабочая группа по созданию новой лаборатории встречалась несколько раз в удаленном режиме и выработала вполне реализуемый, даже в условиях пандемии, план работ. Я был приятно удивлен атмосферой реального научного энтузиазма в нашей группе. Я как будто окунулся в знакомую по книгам и кинофильмам атмосферу советской науки ­1960-х годов. Список идей, совместно сгенерированных во время этих встреч, занял несколько страниц. В частности, мы запланировали программу сотрудничества с лабораториями, основанными в рамках других мегагрантов, и даже стартовали процесс подготовки первого такого проекта.

Представителя дирекции института, принимавшего участие в двух собраниях, волновали не научные планы, а наукометрические показатели. Сомнение вызывали возможности группы, включающей помимо меня еще трех иностранных ученых и четырех российских докторов наук, опубликовать пять (!) статей в журналах первого/второго квартиля в течение первого года проекта. Мне с большим трудом удалось убедить взволнованную женщину, что пять — это не очень большое число, и такой результат по силам каждому из участников научного коллектива в отдельности. Я был чрезвычайно удивлен несколько дней спустя, когда мне передали требование директора института представить список статей, планируемых к опубликованию в течение первого года, с указанием авторов и соответствующих журналов. Вероятно, это был первый звонок, но я не придал ему большого значения, и никаких иных чувств, помимо удивления, у меня не возникло. Требуемый план был представлен, но еще через несколько дней я был проинформирован о том, что директор института решил не подписывать соглашение с Минобрнауки России. Попытки связаться с ним к успеху не привели, и письмо об отказе было отправлено 21 декабря. Формальных поводов для отказа было два: невозможность, по причине пандемии, получения виз для планировавшихся поездок аспирантов на стажировку в США и невозможность получения дополнительного финансирования от промышленного партнера (хотя, заметим, такое финансирование было уже почти организовано). Директор института не удосужился обсудить свой шаг ни со мной, ни с кем-либо из сотрудников института, участвующих в проекте.

Таким образом, научный проект закончился, не начавшись. Из этой истории можно сделать некоторые выводы. Прежде всего, выигрыш мегагранта еще не означает его получение. Процесс может быть легко разрушен администрацией института или университета. Казалось бы, мегагрант — это же новое оборудование, новые аспиранты, новые возможности! Однако у администрации, помимо этих положительных факторов, могут быть и не связанные с наукой мотивации, которые делают решение не вполне очевидным. Второй печальный вывод заключается в невозможности заранее предсказать поведение администрации: ведь проект, когда подавался в июле, был подписан директором! Ну а третий вывод, наиболее важный для меня и для тех, кто уехал давно и бывает в России только эпизодически: российская наука кардинально изменилась за последние годы. Является ли это изменение улучшением или ухудшением — не мне судить, но то самое чувство долга постепенно угасает.

От редакции: мы будем готовы опуб­ликовать комментарии администрации Института физики прочности и материаловедения СО РАН, коль скоро таковые воспоследствуют.

Игорь Севостьянов, professor of Mechanical Engineering,
New Mexico State University, USA

Почта для обратной связи:
[email protected]

1. p220.ru/upload/iblock/cfa/cfa14e888db2dd4e63f51c268ce5ba8b.pdf